Штурмовой отряд. Битва за Берлин
Шрифт:
Наконец Василий решился зажечь фонарь, направив прикрытый ладонью раструб на пульт управления дрезиной. Оказавшийся неожиданно ярким синеватый луч его испугал – уж больно сильно светит! – заставив торопливо нажать на затянутую каким-то мягким покрытием кнопку выключения. Ничего себе, а он-то считал, что трофейные фрицевские фонари с тремя светофильтрами и петелькой для закрепления на груди – лучшие! А тут вон какие, выходит, наши ученые понапридумывали!
Отогнав мелькнувшую по самому краешку сознания предательскую мысль о том, действительно ли советские ученые придумали такие замечательные фонари, светящие сильнее автомобильной фары, Родченко вновь включил свет. Спустя пару минут он понял, что сможет завести двигатель – ничего необычного, мотор практически такой же, что и на знакомых ему немецких
– Ну что там? – раздался голос заглянувшего в боковую дверь капитана. – Разобрался, нет? Поедем – или снова пехом? А то тут товарищ полковник сильно переживает, требует доложить.
– Поедем, – уверенно заявил Родченко. – Дайте мне еще пару минут, я сейчас разберусь. Вы пока это, подбирайтесь поближе, как заведу, сразу и грузитесь. И – с ветерком.
– С ветерком – это круто, – непонятно чему ухмыльнулся Петрушин. – Зашибись просто. Ладно, братишка, разбирайся, я пока за нашими сбегаю. Только, смотри, движок, пока мы все не соберемся, не запускай. А лучше вообще не запускай, нехай командир решает, когда и как…
Глава 11
Берлинское метро, апрель 1945 года
Как ни странно, заметили их только тогда, когда почти все спецназовцы уже погрузились, кто в вагон, кто на платформу, установив на последней трофейный пулемет. Подполковник с майором Барсуковым «на погрузку» шли последними, причем по перрону – «мол, смотрите, камраден с прочими геноссе, никто ни от кого не прячется, все нормально. Свои мы, свои. Вон и автоматы у нас правильные, и фаустпатроны в руках. Какие еще русские, вы что?».
Как раз в этот момент Родченко запустил наконец двигатель: сделать это с первой попытки не удалось, видимо, мотовагон простоял на станции заглушенным достаточно долгое время. Услышав истеричное тарахтение, Трешников поморщился: ну, фрицы, что ж вы глушителем-то не озаботились? Сейчас всех перебудит… впрочем, какая уж теперь разница? Завелись – и то хлеб. Теперь главное, чтобы эта таратайка вообще с места сдвинулась, а то совсем уж по-идиотски получится…
Завидев двинувшегося в их сторону эсэсовца с оберштурмфюрерскими петлицами на расхристанном, перепачканном каменной пылью камуфляжном костюме, подполковник притормозил, бросив на заместителя многозначительный взгляд. Барсуков незаметно подмигнул в ответ, демонстративно отведя висящий на плече «МП-40» в сторону. Невидимая же противнику под накидкой рука в этот момент плавно опустила предохранитель «Витязя» на один щелчок, переведя пистолет-пулемет на автоматический огонь.
Следом за немецким старлеем – именно так переводилось его звание в армейский формат – шло еще двое эсэсовцев, оба со «Штурмгеверами». Впрочем, в руках оружие – в точности такой же «сороковой» – держал только сам оберштурмфюрер; у сопровождавших его солдат автоматы просто висели на плечах стволами вниз. Особой тревоги на лице эсэсовца не было – скорее, безмерная усталость и апатия. Происходящее его не особенно насторожило: гитлеровец просто не мог представить, что эти двое имеют отношение к советским штурмовым отрядам, всегда атакующим с ходу. Подыгрывая противнику и усыпляя его внимание, подполковник вытащил портсигар с настоящими немецкими сигаретами, которыми они разжились уже в этом времени, и щелкнул крышкой:
– Курите, господин оберштурмфюрер? Если да, могу угостить, еще минута у меня есть. Прошу, – и протянул немцу раскрытый портсигар. Если честно, Трешников вовсе не был абсолютно уверен в своем акценте, однако инструктор «семерки» уверял, что у него весьма недурной баварский выговор.
Немец автоматически взял сигарету. Жестом профессионального курильщика размял в пальцах и понюхал. Подполковник невозмутимо продолжил:
– Нам необходимо попасть на станцию «Кайзерхоф». Мы идем правильно? Мне сказали, что здесь мы найдем дрезину с заправленными баками, это оказалось верным. Почему вы молчите, оберштурмфюрер? Русские так вас напугали, что вы позабыли родной язык?
– Простите,
но я не знаю, кто вы? Как к вам обращаться? А идете вы правильно, другой ветки тут нет. До «Кайзерхофа» еще две станции, но впереди, возможно, обвалы и дороги нет.– Мы – группа особого назначения резерва верховного командования вермахта, – в оригинале это прозвучало, как «Oberkommando der Wehrmacht», – и сейчас следуем для выполнения специального задания, о котором вам знать нельзя. Полномочий проверять у нас документы вы также не имеете. Полагаю, я ответил на ваш вопрос? Лучше скажите, как далеко отсюда русские?
– Не знаю, господин… – немец замялся, испытующе взглянув в лицо Трешникова.
– Оберст, – не моргнув глазом, выдал тот первое, что пришло на ум.
– Господин полковник, – кивнул немец. – Два часа назад нас отвели сюда на отдых, к трем часам ночи мы должны вернуться на позиции.
– Выполняйте свой приказ, – кивнул подполковник. – А мы выполним свой. Прощайте, оберштурмфюрер, мы спешим.
– Один момент, господин полковник, – неожиданно твердым голосом произнес эсэсовец. – Пусть я не могу проверить у вас документы, но назвать сегодняшний пароль вы обязаны!
– Мы спустились под землю еще до полуночи, поэтому сегодняшнего пароля я знать не могу, – мгновенно сымпровизировал Трешников, уже понимая, что мирный разговор закончен, и уходить со станции придется с боем. – Могу назвать вчерашний – «Мюнхен». Прощайте!
Решительно развернувшись, подполковник махнул Первому и быстрым шагом двинулся к дрезине, коротко бросив в микрофон:
– Всем номерам к бою, огонь по готовности. Начинайте движение, уходим в темпе вальса!
На лице эсэсовца отразилась целая гамма чувств. С одной стороны, пароль оказался не только неверным, но и вообще паролем не являлся, с другой – он никак не мог поверить, что этот вальяжный оберст в заметной под накидкой незнакомой экипировке может иметь какое-то отношение к русским диверсантам. Ведь он прекрасно говорил по-немецки – коренной берлинец оберштурмфюрер Рульке не мог ошибиться, у полковника был заметный выговор выходца из Баварии. Может, и вправду какая-то секретная спецкоманда с прямым подчинением Оберкомандованию, командиру которой наплевать на внутренние пароли? Пойди разберись, какие у них там тараканы в головах? Но и отпускать вооруженных людей, не знающих суточного пароля, он не имеет права… Scheisse, что же делать?
Оберштурмфюрер Йозеф Рульке неуверенно поднял автомат. Глядя на командира, оба его бойца также торопливо дернули с плеч ремни своих «StG 44». И в этот момент со стороны дрезины, перекрикивая треск мотора, раздался крик на русском:
– Командир, да скорее ты!
Вздрогнув – уму непостижимо, все-таки русские! – Йозеф поймал в прицел спину поддельного «оберста», уже готового скрыться в небольшой дверце тронувшегося с места мотовагона, и потянул спуск, однако с прицепленной к нему платформы неожиданно ударил пулемет. Длинная очередь смела троих эсэсовцев и прошлась вдоль перрона, выбивая щепу из штабелей ящиков и опрокидывая на бетон успевших вскочить на ноги гитлеровцев. Одновременно прохлопало несколько негромких одиночных выстрелов, и обе и без того не слишком яркие электролампы лопнули, разбитые пулями. Станция погрузилась в почти полную темноту, разрываемую лишь мечущимися в заполненном дымом и пылью помещении острыми лучами тактических фонарей на пистолетах-пулеметах спецназовцев.
Следом, словно соперничая с пулеметным расчетом, выстрелил и огнеметчик. Рыже-черный огненный язык вытянулся в глубину станции, накрыв группу немцев, поспешно разворачивавших в сторону набирающей ход дрезины пулемет, попутно подпалив очередной штабель каких-то ящиков. Охваченные пламенем фигурки с воплями катались по полу, пытаясь сбить огонь, кому-то помогали товарищи, накрывая кусками брезента или шинелями, но в основном тщетно – потушить жаркое пламя огнесмеси без помощи огнетушителей было почти невозможно. Огнеметчик выпалил еще раз, целясь в скопление солдат по центру станции, однако выстрел вышел не слишком метким, мотодрезина в этот момент дернулась, ускоряя ход, да и часть немцев успела разбежаться, укрываясь за ящиками и поддерживающими потолок колоннами. Клубы подсвеченного пламенем жирного черного дыма поднялись под свод зала, растекаясь по нему, словно причудливая живая волна.