Шусс
Шрифт:
И вновь тишина. Одиннадцать пять… Одиннадцать десять… Дебель выпрямился.
— Несомненно, и на этот раз…
Он не закончил фразу и, даже не посмотрев, следую ли я за ним, начал спускаться.
— Подождите, — сказал я. — В последний момент могло случиться что-нибудь непредвиденное.
Дебель пожал плечами.
— Полноте, все, чего мы можем сейчас желать, это чтобы он не разбился.
Мы одними из последних подошли к отелю. По волнению собравшейся там толпы можно было издали догадаться о несчастном случае. Когда Берта, мертвенно-бледная, какая-то съежившаяся, заметила меня, она сказала только
— Все кончено.
Глава 10
Поль, не сердись, но я буду краток. Каждая деталь доставляет мне боль, и слишком много образов роится в моей голове. Ты же знаешь не хуже меня, как все происходит в подобных случаях: суматоха, вспышки блицев, выкрики, все это безнравственное кишение вокруг несчастного случая. Я крикнул: «Где он?» — и не разобрал, что мне ответила Берта. Журналист, обвешанный аппаратурой, показал мне на бар, куда уже сумел проникнуть Дебель. Я повел туда Берту, но у стойки портье она высвободилась, сказав:
— Я поднимусь в свой номер. От всего этого я совсем заболела.
Я колебался, но кучка любопытных, столпившаяся у входа в бар, подтвердила, что Деррьен там. Но что с ним? Я прокладывал себе дорогу, удивляясь, откуда здесь столько народу. Здесь были постояльцы не только нашего, но и других отелей, все знали об испытаниях, проводимых Деррьеном. В конце концов я проник в бар.
Деррьен сидел в дальнем углу, Лангонь — рядом с ним. Деррьен совсем не был похож на человека, только что потерпевшего катастрофу. Он даже улыбнулся, завидев меня.
— Это не опасно, — сказал он, — несомненно, просто вывих.
И все это, прости меня, Поль, в беспорядке, среди гомона. К Деррьену протягивали микрофоны. Я постарался ухватить нить его рассказа, но людской водоворот отнес меня от Деррьена. Какой-то голос грубо закричал:
— Назад… Отойдите все… Назад.
Я спросил у человека, наступившего мне на ногу, кто это.
— Врач курорта, — ответил он. — Он отвезет Деррьена в Ниццу, чтобы сделать рентген.
Люди покидали зал, и я узнал доктора Росси, учившегося в Гренобле. Он пожал мне руку и сказал:
— Неудачное падение. Возможно, разрыв связок правой лодыжки [12] . Но чтобы у меня было спокойно на сердце, он должен полежать месяц в гипсе.
Наконец я смог протиснуться к Деррьену.
— Как это произошло?
— Если бы я знал, — ответил он. — Все задают мне тот же вопрос. Очень сожалею, но все произошло так быстро!
— Очень больно?
— Немного, когда опираюсь на ногу, но со мной уже происходили такие штуки, это не очень страшно. Мне стыдно перед мадам Комбаз. Приходите в клинику навестить меня.
12
Деррьен поднялся, повис на руке врача и, поддерживаемый слева Лангонем, прыгая на одной ноге, вышел. Тут я заметил Эвелину, буквально забившуюся в уголок бара с пустым стаканом. Я сел напротив нее.
— А что я говорила, — пробормотала она. — Если бы я не была такой ленивой, я переписала бы это проклятое письмо двадцать раз, и ничего бы не произошло. «Он упадет», «Он упадет».
Никто не хотел верить, и вот пожалуйста.У Эвелины был остановившийся взгляд, губы дрожали. Внезапно ее лицо превратилось в маску ярости.
— Не смотри на меня так, — закричала она. — Да, я выпила. Здесь, совсем одна, ожидая, чем все это кончится. Я выпила, как делал мой отец, когда все на свете ему опротивеет.
— Но Деррьен… — начал я.
— А мне плевать на Деррьена, мне плевать на весь ваш цирк. Я хочу умереть.
Эвелина скрестила руки на столе, оттолкнув при этом стакан, и уткнулась в них лицом. Бармен издалека сочувственно покачал головой.
— Эвелина, маленькая моя, пойдем отсюда.
Я погладил ее волосы и ласково прошептал на ухо:
— Мы вернемся в Пор-Гримо и спокойно обсудим, что будем делать дальше.
Она на все упрямо отвечала: «Нет». Подошел Дебель. Все эти детали теперь начинают всплывать в моей памяти.
— Мадам Комбаз хочет видеть нас троих, — сказал он. — Лангонь уехал с Деррьеном и врачом. Мы присоединимся к ним в Ницце.
— Эвелина, слышишь? Мать хочет тебя видеть. Пошли, это не надолго.
Увы, оказалось надолго. Об обеде, заказанном Дебелей, не могло быть и речи. Я не знаю, кто им воспользовался, наверное, приглашенные. Вспоминаю, что нам принесли сандвичи, которые остались нетронутыми на подносе. Берта, казалось, владела собой, хотя была страшно бледна.
— Я хочу подать жалобу. Теперь это дело полиции. Очевидно, что оба падения подстроены. Меня хотят разорить, но они ошибаются. Я потребую расследования.
— Дорогой друг, — сказал Дебель, — не будем закусывать удила. Подумайте, у вас в качестве доказательств есть только два анонимных письма.
— Но этого достаточно, — ответила Берта, — чтобы провести расследование на фабрике.
— Вы восстановите против себя весь персонал, — спокойно продолжал Дебель… — И все, кто хотел бы купить «комбаз», подумают, можно ли продолжать доверять этому снаряжению. И это в разгар сезона. Послушайте, я хотел бы, чтобы вы прослушали запись моего позавчерашнего телефонного разговора. Пойду принесу.
Он исчез с живостью молодого человека.
— Я в курсе, — сказал я. — И разделяю его мнение. Подождем и все обдумаем, какого черта торопиться!
Дебель уже вернулся, принеся маленький магнитофон, который он поставил на стол между нами, и начал манипулировать ручками и кнопками. Это никогда не удается с первого раза, вот почему у меня ужас перед всякой техникой. Отрегулировав звук, Дебель объяснил:
— Это голос Летелье, дорогой друг, вы его знаете? Он не слывет трепачом. Послушайте.
Мы услышали, как Летелье прощупывает почву, интересуясь состоянием здоровья фирмы «Комбаз». Настали трудные времена, промышленники проявляют интерес к концентрации производства…
— Хватит, — закричала Берта, — остановите. — Она сердито поднялась, зажгла сигарету, хотя пепельница и так уже была полна окурков, и прислонилась к батарее отопления. — Никогда, — сказала она, — мой отец не продал бы фирму. Я вам клянусь, что заставлю всех признать этот чертов «велос». Альбер немного повредил голеностоп, но сколько раз он падал за годы соревнований? Почему мы должны раздувать это падение? Кроме того, не забудьте, он тренировался целую неделю без сучка и задоринки.