Шут из Бергхейма. Красный Хёрг

– Убери здесь. И помни: я всё вижу и слышу.

Он неторопливо пошёл к двери, не оборачиваясь. Демонстрируя неумолимость и уверенность. Однако оказавшись за пределами ангара – почти бегом кинулся к пульту управления и вцепился взглядом в мониторы.

Женщина плакала, но перевязывала. Она стояла над искалеченным по её вине незнакомцем и рыдала, вытирая слезы тыльной стороной окровавленного запястья. Затем, закончив с этим, приступила к своим обязанностям. Заправить капельницу, поменять подгузники, провести гигиеническую обработку, поменять положение тела.

Сценарист сунул в рот сигарету. Щёлкнула зажигала. Дым попал в глаза, и те заслезились.

Но он всё равно улыбался. По телу прошла приятная волна, когда пальцы вспомнили тугость секатора, перекусывающего человеческую кость. Он давно не убивал. Очень давно.

Вполне вероятно, что именно из-за этого он так неважно себя чувствует. Может быть… От волнения сладко сдавило где-то в районе солнечного сплетения.

Может быть, пора?

Оторвав бумажное полотенце, Сценарист методично вытер кровь с секатора.

Затем погасил половину камер из ангара, вывел изображения из нескольких игровых локаций. Выводок лишь проверил – тот затаился, и последнее время ничего интересного с ним не происходило. С большим интересом понаблюдал за тем, как бьется с первым боссом Твердыни группа Роттенштайна. Ребята старались. И кто знает, может быть, уже через пару дней страж падет.

Первый из десяти.

Одним глазом Сценарист наблюдал за пленницей, наслаждаясь тем, что ему не нужно возиться среди капсул. Что он может отдохнуть. А когда отведет её назад в камеру, то, возможно, и выспится.

Если, конечно, Светлана не проявит характер ещё раз.

Впрочем, в этом он уже сомневался.

Секатор жадно щёлкнул во тьме.

Глава шестая «Музыка нас связала»

– Терпеть не могу больше я, – сказал Райволг. – Прекратит пусть он.

Я обернулся на усевшегося у костра Стаса. Бард с каменным выражением лица дергал струны лютни. Подбирал комбинации. Прямо какое-то машинное обучение. Нет, иногда у него какой-то не слишком зубодробительный порядок возникал, но в целом всё было более чем печально. Птицы спешно покидали оскверненный музыкантом лес.

Мы пока держались.

– У меня на родине говорят: критиковать каждый горазд, – задумчиво произнес я. – Ты будто бы лучше можешь.

– Могу! – в запале сказал Райволг. – Нет более терпеть у меня сил.

Я хмыкнул:

– Ну, покажи тогда.

Мы вернулись в лагерь. Остановились над скорченным от усердия Стасом. Я встал между ним и огнем. Молча. Нарочито. Бард то ли меня не замечал, то ли усиленно делал увлечённый вид. Я присел на корточки, заглядывая в лицо музыканту. Склонил голову набок.

Наконец, Стас перестал изображать вовлеченность в процесс.

– Что? – тускло спросил он. Свет от костра плясал на темнеющих кустах. Солнце заходило. Весь день мы чесали по тропе к Красному Хёргу. Ни одной порядочной твари не встретили. День без прокачки – время на ветер. Да, пока шли – открыли несколько локаций, но это уже как мертвому припарка. Хотя вон, Женя радовался каждой капле. Навык ему на втором уровне дали странный: возможность на десять минут увеличить собственное здоровье в два раза. С кулдауном в час. Ну, да что за «призыватель» и в чем вообще его суть – мне было неизвестно. Есть люди и поумнее – кто это придумывал. Мне-то что.

Стас смотрел на меня, я молчал.

– Егор, вы что-то…

– Дай гитарку погонять, – прервал его я, переключаясь на хулиганские интонации. – Не мандражуй – не отберу. Тут за гаражами тональность поминорнее.

– Зачем вам?

– Нашёл тебе в группу гитариста. Буду ща ему прослушивание организовывать. Слабает лучше – возьмём на гастроли вместо тебя.

Стас нахмурился.

– Не смешно, Егор.

– Да тут никто и не смеётся. Один плач стоит, Джимми ты наш Хендрикс, – обезоруживающе улыбнулся я, забыв, что лицо скрыто маской.

Он протянул лютню.

Райволг взял её бережно, словно великую драгоценность, плюхнулся на пятую точку, потянулся к настроечным колкам. Нежно тронул струны. Взгляд паренька из Рассветного поплыл, на губах появилась улыбка.

Мы наблюдали за нашим цифровым спутником молча и внимательно. Райволг устроил целое представление своими ритуалами. Даже Игнат приподнялся на своём месте, с интересом глядя на паренька.

Наконец, подергивания струн, скрип колков и бормотание Райволга закончились. Освобождённый раб выглядел довольным. Он прикрыл глаза и… заиграл.

Левая рука порхала по ладам, пальцы правой касались струн, а у меня даже сердце замерло от красоты того, что извлекал из инструмента чёртов НПЦ. Лицо Стаса вытянулось. Женя подошёл поближе и сел напротив Райволга. Лес вокруг сразу стал каким-то светлым, сказочным. Вот-вот из него должны были повалить эльфы и начать вокруг нас грациозные танцы. С венками, струящимися нарядами и прочей бутафорией околохиппового настроения.

Никто из нас и так-то не нарушал льющейся из инструмента симфонии, но когда Райволг запел – я даже дыхание затаил.

Песня была хоть и слащавая – про то, как в сердце наступает зима, как лето между героем и героиней уходит и прочая слезодавильня, и потом, божечки-кошечки, непременно ж настанет весна, и её ресницы бла-бла-бла, но…

Меня всё равно тронуло. После этих дней существования в чёртовом компьютерном мире прикоснуться к чему-то светлому, чудесному – было здорово. Те страшного качества песнопения в Бергхейме, на пиру Харальда, казались жутью жуткой.

Получено положительное воздействие «Песнь о любви». Ваше сопротивление магии тьмы увеличено до 20 %.

Внимание: эффект песен менестрелей действует только до полуночи.

– Ты уволен, – сказал я Стасу, когда Райволг закончил. Последние ноты уплыли в тёмный лес и растаяли там.

Бывший раб открыл глаза и увидел нас. По-моему, он даже смутился.

– Научи меня, – выдохнул наш бард.

Я оглянулся. Чёрт. Музыка пробрала всех. Игнат задумчиво пялился в костёр. Женя с восторгом наблюдал за НПЦ-музыкантом.

– Научи, прошу! – повторил Стас.

– В твоих краях все так умеют? – спросил я.

– Таверны да трактиры посещал я. Где за музыку получал еду я. Звонкую где монету. Голос и пальцы есть все, что у меня.