Шут. Книга II
Шрифт:
Яркий солнечный свет щекотал глаза сквозь сомкнутые веки.
Как давно не было света…
Он глубоко, будто первый раз в жизни, вдохнул и осторожно приподнял ресницы.
Незнакомая комната… Цветное одеяло… И королева.
«Элея…»
Не отнимая головы от подушки, все еще плывя в нежном сиянии дремотной неги, он смотрел на безмятежное лицо Ее Величества, робко пытаясь осознать происходящее. Понять, где он и отчего рядом с ним эта удивительная женщина… Шут чувствовал себя таким легким, таким свободным от всего – от мыслей, чувств, даже собственного тела. И созерцание прекрасного образа Элеи наполняло его душу необъяснимой теплотой, которой Шут не искал ни определения, ни причин.
Но в следующий миг что-то неуловимо изменилось – случайный звук ли за окном или
Нар.
Люди в масках.
Истошный плач ребенка…
И чудовищная боль сломанного насилием сознания.
«Нет! Все это был только сон! Сон!!!»
Шут попытался вскочить с кровати и немедленно убедиться, что ему на самом деле просто привиделся весь этот ужас, но тотчас понял: нет, не привиделся… Он был едва способен оторвать голову от подушки. В глазах потемнело и поплыло. Сильное выносливое тело не слушалось более своего хозяина, оно было слабей, чем у младенца.
«Что со мной?! Боги, что это?!»
Шут, дрожа, попытался поднести к глазам руки, но те оказались неподвластны велению ума, точно он крепко отлежал их во сне и теперь с трудом мог пошевелить даже пальцами. Едва приподняв голову, Шут с недоумением уставился на эти сухие птичьи лапки, скребущие поверх одеяла. Он не верил своим глазам. Еще одна попытка просто сесть в постели окончилась полным крахом: стена перед глазами резко качнулась вниз, и Шут, потеряв всякое чувство равновесия, уронил голову обратно на подушку. Это он-то, акробат, канатоходец… Шут судорожно дернул пересохшим горлом, чувствуя, как непроницаемо-темная волна страха наполняют все его существо. И когда это ощущение достигло своей вершины, разбив последние иллюзии, Шут как будто заново вернулся в ту точку, после которой мир перестал существовать.
Он вспомнил все.
Все, что было наяву. И что было после. В том, другом мире.
Не то стон, не то всхлип сорвался с его губ, но даже этот исполненный отчаяния звук, не имея в себе никакой силы, оказался лишь сиплым шелестом…
Однако же его хватило, чтобы разбудить королеву.
Со своей клятой постели, ставшей его узилищем, Шут увидел, как распахнулись глаза Элеи. Будто и не тронутые сном, они мгновенно наполнились искренней радостью. А в следующий миг – болью… Той самой, что была отражением его, Шута, беспредельного желания перестать существовать.
– Патрик…
Она поднялась и осторожно шагнула к его кровати. Как будто хотела что-то сделать, но не решалась. Как будто хотела сказать что-то, но передумала в последний момент. Элея просто села рядом и накрыла его худую ладонь своими теплыми, чуть дрожащими пальцами, легонько стиснув ее.
– Ты вернулся… Как я рада…
Пожалуй, если б не эти медовые глаза, Шут уже проклял бы весь мир, породивший столько зла и страданий. Но они сияли в самую душу и удерживали на краю бездны, что жадно разинула свое нутро, стремясь поглотить его.
Шут медленно развернул ладонь и еле ощутимо сомкнул свои пальцы вокруг запястья королевы. Он почувствовал, как торопливо пульсирует тонкая жилка под бархатистой кожей. Почувствовал тепло, исходящее от этой руки. И что-то еще, для чего столь трудно подобрать слова.
А еще он понял, что просто умирает от жажды.
– Пить… – прошептал одними губами. И спустя пару мгновений ощутил холодный край чаши у губ. Глоток воды освежил не только горло, но и разум.
Он так о многом хотел спросить, но Элея, чуткая душа, заговорила сама, отвечая на непрозвучавшие вопросы. Она рассказала Шуту все, начиная с того дня, когда Руальд нашел его в лесу, и заканчивая вчерашним приходом загадочного целителя. Шут слушал молча, время от времени он закрывал глаза, чтобы Элея не увидела в них боль, терзавшую его сердце. Он уже решил для себя, что не позволит всему этому мраку протянуть свои когти к его доброй королеве. Когда она закончила рассказ, Шут, до предела
утомленный долгим мучительным бодрствованием, едва нашел в себе силы снова едва ощутимо стиснуть ладонь королевы – увы, это все, чем он мог отблагодарить свою спасительницу за заботу. Элея ни разу не упомянула о том, что причастна к его возвращению, но это было очевидно.Он только не понял, почему ее глаза наполнились слезами: ведь сдержанная королева всегда была так скупа на выражение чувств.
Неужели обидел ее?
Но нет, обиженная Элея никогда не показала бы своей слабости и никогда не провела бы рукой по его лицу с такой неподдельной нежностью. Впрочем… она вообще не делала подобного прежде.
«Наверное, со стороны я больше напоминаю мертвеца, нежели живого человека, – подумал Шут с тоской. – Чем еще объяснить такие проявления жалости?»
– Ты устал… – королева оправила его одеяло и встала. – Да и мне пора возвращаться. Полагаю, все уже давно потеряли наследницу престола, – она печально улыбнулась. – Сегодня мне предстоит еще делить все вчерашние подарки… А это нужно сделать так, чтобы никого не обидеть. Завтра я приду навестить тебя. Возможно, даже утром или ближе к обеду. Поправляйся скорее! Мы с Ваэльей так соскучились по твоим смешным историям.
Когда она ушла, Шуту показалось, что в комнате сразу стало холодно и неуютно. Он закрыл глаза и тотчас провалился в сон.
2
Назавтра Элея не пришла. И два дня спустя тоже. А Шут не счел приличным спрашивать у наставницы – почему. Между тем Ваэлья вела себя с ним так, словно потерянного сына заново обрела, не меньше. Шута это угнетало: он не считал себя вправе быть любимым, быть радостью для кого-то. Все, что ему хотелось – просто уснуть и больше не просыпаться.
Никогда.
Еще будучи подростком, Шут всякий раз приходил в недоумение, когда слышал о людях, решивших свести счеты с жизнью. Он не понимал, как можно отказаться от этого чудесного дара, от возможности дышать, любить, созидать… Сколь бы худо ему ни приходилось, он искренне верил, что горести закончатся и солнце снова воссияет над его головой. Да, ему ничего не стоило расстроиться до глубины души и впасть в уныние, но даже самые горестные минуты не могли погасить его жажду жизни. Какая-то часть Шутова сознания всегда ухмылялась и словно бы говорила: «Э, нет, братец! Ты только притворяешься, что тебе ничего не хочется. А на самом-то деле ты слишком любишь жизнь!» И проходили все печали быстро. Бывало, сидит Шут с квашеной физиономией, а уже в следующий миг, увидев ее в зеркале, махнет на все рукой и, показав себе язык, искренне посмеется над собой.
Однако теперь он понял, что двигало теми людьми, которые отказывались от жизни.
Пустота.
Темная пустота величиной с бездну. Она поглотила его целиком, не оставив и крошечной лазейки, куда могло бы заглянуть солнце. Шут просто не понимал, зачем ему дальше жить. Он всего лишился – своего короля и места в жизни, своей Силы и даже сына. А главное – стал настоящим убийцей… Нар умерла из-за него.
Шут больше не верил, что тучи разойдутся и боги подарят ему новый смысл существования.
Ваэлья все это видела, конечно, и без устали взывала к его осознанности, напоминая, что уныние есть погибель для души. Притом погибель, не достойная мага. В перерывах между вливаниями в своего ученика супов и отваров она постоянно пыталась отвлечь его от тягостных мыслей. А на замечание об утрате Силы лишь пожала плечами и сказала, мол, это вполне закономерно, переживать не о чем – все вернется, когда окрепнет само тело.
Да он, впрочем, и не переживал. Это было так мелко по сравнению со смертью Нар и пропажей мальчика… Мысли о том, что он оказался причиной гибели их обоих, стали для Шута его кошмаром, его плахой, на которую он поднимался каждый день, стоило лишь проснуться и открыть глаза. Отвлекающие маневры Ваэльи, ее настойчивые попытки занять Шутов ум неизменными упражнениями для сосредоточения позволяли забыться на время, но это было подобно попытке удержаться на поверхности болота – только непрерывное движение позволяло избежать стремительного ухода в трясину. Стоило лишь на миг остановиться, задуматься – и конец…