Шутки кончились. Книга стихов
Шрифт:
Он, в общем, почти догадался про свой сюжет,
Он даже уже размышляет о том,
кто автор.
X
Сеятель слов и нот, вещий пастырь героев,
Житель межстрочья, гость из-за корешка,
Мне интересно одно: чем же тебя накроет?
Я не берусь судить стиль твой и чувство меры.
Небо, допустим, — просто блестящий ход.
Мне любопытно только: у какого барьера
Разом прервётся твоя череда прыжков?
Я пустой экспонат, тонкость моих реакций —
Цель для тебя: отчаянье, счастье, грусть...
Мне только нужно знать,
как до тебя добраться.
Не сомневайся.
Я доберусь.
XI
Гулко в ночном переходе, пустота.
Бабка сидит: горбата, страшна, седа.
Нитку сучит, вроде прядёт чего-то там,
Тихо бормочет: денежку, мальчик, дай!
Он ей бросает пачку: хватит надолго, мол.
(Жаль, кинокамер нету, хороший дубль.)
Нищенка цепкой рукой ловит его подол:
Парень, постой-ка, что это ты задумал?
Бабушка, может, знаете, с вас станется:
Как мне проехать отсюда — и прямо в ад?
Знаю, голубчик, есть небольшая станция
На перегоне «Лубянка» — «Охотный ряд».
Жди темноты, не бери ничего лишнего,
Дай мне из свитера нитку, ступай, ступай...
Ад — он везде, родной. Как услышишь клич его —
Лестницей ржавой ляжет тебе тропа.
XII
Он едет в пустом хвостовом вагоне,
Считает секунды, газету мнёт.
Стук сердца в чудовищном гуле тонет.
Лицо и уши горят огнём.
Он словно на твёрдых коленях деда:
Давай, вспоминай, как себя ты вёл...
Он слышит отчётливо: рядом где-то
Старуха смеётся и нитку рвёт.
Гудок, остановка, укол под рёбра,
Как будто отмашка: дают добро.
Рычит: «Всё равно нас никто не берёт в рай!» —
И сходит сквозь дверь на пустой перрон...
Колонны молчат, свод из тени соткан,
Ни схем, ни названий, ни стрелок нет.
Он церберу в кассе швыряет сотку,
Проходит в единственный турникет,
Встаёт на грохочущий эскалатор,
Вцепляется в поручень, смотрит вниз.
За кадром дежурят врачи в халатах:
Ну, мало ли — обморок, приступ, криз...
Статисты, ссылаясь на боль и хрипы,
Бросают всё и уходят в скит.
Истерика в секции первых скрипок:
Дымятся грифы, искрят смычки,
Гудят, задыхаясь, гармонь и флейта,
Ударные лупят во весь опор;
В Москве навсегда отменили лето,
Начальник лета покинул пост.
Вытягиваясь,
подвывая,
плавясь,
скрипя,
постукивая,
дрожа,
Гигантская лестница режет пламя
И на себя принимает жар.
XIII
Он идёт по сырым тоннелям: бледен, трагичен, строен,
Уговаривая себя не трястись, подбородок задрав.
Вся массовка сбегается хоть издали поглазеть на героя,
Хотя за уход с рабочего места положен нехилый штраф.
Демоны разных мастей снуют вокруг, словно осы.
Я стараюсь напиться прежде, чем он мне глянет в глаза.
Он идёт ко мне — я прекрасно знаю, что он попросит,
Я могу слегка затянуть спектакль, но не могу отказать.
Таковы негласные правила: пока он бездействует, пасть раззявив,
Я с ним делаю что хочу, могу даже выбросить из окна.
Но когда он добрался сюда, он здесь, вроде как, хозяин.
А я, вроде как, обслуживающий персонал.
Хорошо одно: он пока об этом не знает.
И не нужно, чтобы узнал.
Он врывается и с порога орёт, что уйдёт наверх только с нею,