Схватка с ненавистью (с иллюстрациями)

— Пожалуйста, — с готовностью повернулся к ней Крук. — Речь идет о… — замялся, подобрал требуемое слово, — …о вознаграждении?

— Нет. О другом. По правилам «игры» я должна идти без оружия. Но… я не могу. Привыкла к пистолету. Разрешите взять его с собой? Так, на всякий случай.

— Нет! — категорически возразил Боркун. — Что за штучки? Вдруг заметут, пистолет вас потянет на дно.

— Если меня арестуют, то будет при мне оружие или нет — это обстоятельство ничего не изменит. Но я не хочу, не допущу, чтобы меня взяли… живой.

Она давно мечтала об этой минуте. Пусть видит Крук, пусть знает Боркун, что для нее борьба — это все. Она посвятила свою жизнь идеалам ОУН. И если не сможет за них бороться — лучше смерть. Злата играла созданную воображением героиню, твердо идущую к заветной цели. И если ей придется погибнуть…

«Фанатичка, — подумал Боркун. — Это хорошо. Спасибо Макивчуку, старый злодюга воспитал племянницу, вышколил ее получше разведшкол».

— Разрешаю вам иметь при себе оружие, — торжественно, будто оказывая огромную милость, сказал Крук.

«Пыхатый индюк», — прокомментировал про себя Боркун. И засобирался:

— У меня еще сегодня вечером важная встреча. Гели не возражаете, я, пожалуй, откланяюсь.

«Побежит докладывать Стронгу», — без раздражения отметил Крук. Порядок есть порядок: Стронг платит деньги, а кто платит за ужин — тот заказывает и музыку.

Мудрый тоже, сославшись на дела, решил уйти. Он молчал почти весь вечер. Встреча эта носила скорее «вдохновляющий», нежели деловой характер, а разжигание энтузиазма у агентов — не его специальность. Это по линии Крука.

Крук попрощался с Мудрым и Боркуном, сказал, чтобы как-то объяснить свое решение остаться вдвоем с симпатичной агенткой:

— А мы еще со Златой поговорим. Путешествие ей предстоит долгое, когда свидимся…

Злата тем особым чутьем, которое присуще красивым женщинам, угадывала, что не для очередных инструкций задерживает ее Крук. «Ну и ладно, — думала она. — Внимание такого человека — уже честь для меня».

Крук тщательно закрыл на задвижки дверь, повернулся к Злате:

— Отпразднуем присвоение вам офицерского звания. Вдвоем. Чтобы никто не мешал…

— Спасибо за внимание, друже! — тихо сказала Злата.

— На кухне есть кофе. Пошарьте в холодильнике, там найдется, чем закусить.

Он подошел к бару, привычно открыл полированную дверцу. Злата, мельком взглянув на этикетку, отметила, что коньяк прекрасный — французский «Мартель».

Разговор не клеился. Злата не отказывалась выпить, не манерничала. Она деловито хозяйничала за столом, изредка улыбаясь своим мыслям: а что, обзавестись бы семьей, встречать по вечерам мужа, подавать ему войлочные тапочки, газету и кофе? И никаких рейдов, oneраций, постоянного ожидания западни: свои ли ее расставят, чужие — кто бы ни послал пулю, умирать не хочется.

А Крук думал, что вот еще один человек уйдет на ту сторону. Скоро Злата увидит Украину, ее поля, тихие леса, услышит родной язык — ласковый и певучий. Свидание с родиной у нее состоится не по любви, но все-таки она увидится с нею.

Что ее там ждет? Удача или провал? Она пойдет по самому краю пропасти. Достаточно будет одного неверного шага, и… можно публиковать в «Зоре» некролог: «Погибла смертью героя… Не изменила великим идеалам борьбы…»

Но в любом случае она встретится с Украиной. То, что никогда больше не суждено ему, Круку. Ибо надо быть сумасшедшим или полным идиотом, чтобы еще на что-то надеяться. Кто в состоянии противостоять гиганту, сломавшему хребет такой силе, как фашизм?

Так неужели до конца жизни скитаться по чужбинам? Крук решительно прогнал тяжелые мысли, улыбнулся Злате, предложил выпить:

— Поднимем наши чарки за борьбу, — вздохнул он, — за удачу!

— У меня был приятель, — тихо сказала Злата. — Так он в ответ на такие слова обычно говорил: «Не перепутать бы, с кем бороться».

— Ов-ва, — удивился Крук. — Это что-то новое…

— А я, — вела свое Злата, — поправляла его: «Не знаешь, с кем ты, не лезь в драку. Но уж если сунулся — бейся до последнего!»

Коньяк помог ей разговориться. Неожиданно для себя Злата сказала Круку, что даже не мечтала о таком счастье: быть с ним, великим борцом за свободу неньки-витчизны, вдвоем. Это для нее самая большая радость.

Крук произнес еще несколько высоких фраз о переломном времени, в которое они живут, о горьком счастье отречения во имя высшей цели. Он налил по полной, предложил выпить за родную землю, которая, убежден, ждет их, чтобы обнять как любимых сыновей.

— Ты не торопишься? — спросил он Злату.

— Нет. Меня никто не ждет.

— Тогда… переберемся в спальню, там нам будет уютнее.

Пока Злата стелила постель, Крук проверил замки на дверях, потом сунул пистолет под подушку.

— Зачем? — удивилась Злата. — Мы же с тобой вдвоем, коханый.

— Привычка, — пробормотал Крук и погасил свет.

— И этот ваш Крук остался с агентом Гуляйвитер на конспиративной квартире? — не поверил майор Стронг.

— Так точно, — подтвердил Боркун.

— У вас что, разведка или бордель? — взорвался майор. — Впрочем, вы поступили правильно, сообщив об этом мне. Мы ценим откровенность.

И не сдержался, со злостью грохнул кулаком об стол:

— Вонючий кот! Да не вы, а этот ваш, как его…

— Крук…

— Вот именно! А вы куда смотрели? Так ведь можно всю операцию провалить в самом начале! С каким настроением уйдет эта шлюха за кордон?

— Думаю, с прекрасным, — решился перебить шефа Боркун.

Гнев Стронга его не очень испугал. Наоборот, Боркун был доволен: удачно подставил Крука под удар. А то уж больно напористо прется тот в «вожди».

— Ладно, — сказал Стронг, — в ближайшее время подумаю, как навести порядок на вашей псарне. С документами для Гуляйвитер нормально?

Он никак не мог произнести эту идиотскую славянскую фамилию «Гуляйвитер» единым словом и делил ее пополам: «Гуляй-витер».

— Да, — демонстрировал служебное рвение Боркун. — У нее паперы на имя Ганны Божко — она ими будет пользоваться только первое время, пока не осмотрится. А дальше наши люди там, на Украине, передадут ей другой комплект документов, более подходящий для окончательной легализации.