Схватка в западне

Чернозеров сутками отсутствовал: уезжал в Серебровскую, к Лосиному ключу к Субботову. Заимка всецело оставалась на невестку. Варвары на все хватало. Она успевала варить, за Тимофеем ухаживать, управляться с коровами, телятами и с овцами, косить траву на лугу, сушить ее на полуденном солнце, складывать в копешки.

Однажды предложила Тулагину выйти на воздух:

— Денек нынче обещает быть благодатным. Вылазь на солнышко, подыши маленько. Ходить-то уж словчился. Чего затворничать? И мне веселей будет.

День и вправду был благодатный. Тимофей прошелся вокруг заимки, по лугу. Хорошо! Свежесть, медвяный запах разнотравья, птичий щебет… Но умаялся. Присел у копны сена. Подошла Варвара. Ее большие серые глаза остановились на Тулагине удивленно, точно она впервые его видела.

— Добрый ты казак. Такие любы бабам.

После этих слов глаза ее погасли, повлажнели, в них проступила женская печаль. Варвара расслабленно опустилась рядом с Тимофеем на сено.

— Мой Федюшка тоже добрым казаком был. При силушке. И сердцем горяч. Обнимет — все косточки в хруст. Сложил мой сокол буйну головушку, навеки оставил меня одну-одинешеньку…

Она потянула край передника к заплаканным глазам.

Тимофей чувствовал себя неловко. Стараясь как-то утешить Варвару, он сказал участливо, дотрагиваясь рукой до ее головы:

— Ни к чему убиваться. Сгинувшего казака слезами не вернешь, а тебе жить надо…

Варвара резко отстранилась от Тулагина, на ее лбу, над бровями, прорезались две глубокие морщины, взгляд повеял холодом.

— Не лезь! Но нуждаюсь в жалельщиках, — жестко обрезала она и поднялась.

После этого случая Тимофей не знал, как вести себя с ней, больше помалкивал, старался не встречаться с се глазами. А она по-прежнему, как ни в чем не бывало, заботилась о нем, относилась ласково, улыбалась, шутила: «Ишь, мертвяк, каким стал! Хоть оброть на него да в телегу запрягай».

С тех пор, что побывал Субботов на заимке, прошло больше недели. Ожидая его, Тулагин не находил себе места, извелся весь. Чернозеров разводил руками:

— Не получатца, знать, у твоего дружка. Да и семеновцы не дремлют… Слыхал я, однако, што войску красных не совладать против атамана.

Тимофея еще больше угнетали такие разговоры. Он доставал из-под ергача маузер и уходил к копнам.

В один из вечеров Тулагин прилег под копной пахучего сена. Невеселые мысли мяли голову. Тимофей старался разом схватить и прошлое, и настоящее, и будущее, трезво взвесить теперешнее свое положение и наметить план на дальнейшее. Но в мозгу чертился какой-то замкнутый круг, в котором он не находил ни начала, ни конца. Сотню собрать надо, а как ее соберешь? Люди, потеряв с ним связь, могли сами пробиваться на соединение с полком. А полк где? В Марьевской?.. За такое время он мог уйти куда угодно. Если верить Чернозерову, что красногвардейские отряды отступают, то поди предположи, где нынче фронт…

Что в полку о нем сейчас думают? Может, со счетов уже списали? Если кто-нибудь из сотни добрался до Марьевской, расскажет, конечно, как и что было на станции. А про Моторина, про него, Тимофея, про остальных что можно сказать? Погибли? В плену?.. И Субботов молчит. Возможно, и его уже схватили семеновцы. Так чего же Тимофею дожидаться тут?..

Солнце закатывалось за гребни сопок. Угасающий августовский день в последний раз вспыхнул на дальних увалах яркими алыми отсветами и потух, запепелился, как догоревший костер. Заимку окутали сумерки, сдавила глухая тишина.

В вечерней тиши Тимофей услышал топот копыт. Он приподнялся, выглянул из-за копешки. К избе подъехало пятеро всадников в форменном обмундировании — белоказаки. Тулагин зарылся в сено, приготовил, маузер.

— Станичник! — постучал в дверь ножнами один из всадников.

— Кому там приспичило? — отозвался бас Чернозерова.

Двое скрылись в избе, остальные остались у лошадей. Закурили.

Из избы выскочила Варвара. Она озабоченно пробежалась до сарая, взяла вилы, заспешила к копнам. Возле первой покрутилась, пробормотала что-то чуть слышно, приблизилась ко второй, где прятался Тулагин.

— Не наделай греха… Они скоро уедут, — разобрал Тимофей ее бормотание.

Варвара отдалилась к третьей копешке, наколола небольшую охапку сена, отнесла лошадям семеновцев.

— Разнуздывайте, — шумнула белоказакам. — Отощали небось кони-то. — Она махнула рукой на избу. — Там разговору надолго.

Но из дверей уже выходили белогвардейцы и с ними Чернозеров.

— Дык я што, жеребчик-то теперь, считай, казенный, — басил старик. — Раз отдал его в войско атамана Григория Михайловича, значитца, однако, отдал. Вона он под сараем отдыхат. Забирайте, раз надобно… А хозяин так-таки и не нашелся?

— Хозяин его — их благородие есаул Кормилов, — отвечал на бас Чернозерова тонкий, уже где-то слышанный Тулагиным голос. — Хворый он посейчас, но, слава богу, выздоравливает. А коня угнал красный сотник, да недолго пользовался: сгинул, видать.

Чернозеров вывел из-под сарая кормиловского жеребца. Один из белогвардейцев взял его в повод. Всадники тронулись от заимки.

Курок маузера жег палец Тулагина. Всадить бы весь магазин в «гостей». Вот они, рядом проезжают, каждого достать можно. Но нельзя, не имеет права Тимофей это сделать. На Чернозерова беду накличет.

Когда Тулагин вернулся в избу, Чернозеров сказал раздосадованно:

— Шапкин, атаман наш, за жеребцом приезжал. Тьфу! Поганый, однако, человечишко, прости господи.

В субботу Чернозеров привез записку от Софрона, в которой тот сообщил, что разослал людей: Хмарина — в Колонгу, там, кружит небольшая группа из моторинского взвода, Ухватеева — к Холодной. Ниже станции, якобы километрах в двадцати от Серебровской, действует несколько красных конников. Под конец Субботов прописал о том, что семеновские войска будто заняли Александровский Завод, Сретенск, Нерчинск, Дарасун, вот-вот в Читу войдут. Боец Глинов, родом из здешних мест, ходил по окрестным станциям и подтвердил эти сведения. А еще он прослышал от верных людей, что командующий фронтом Балябин издал приказ на роспуск красногвардейских полков и отрядов.

Последние два сообщения в Софроновой записке казались Тимофею невероятными. «Россказни, болтовня все это», — убеждал он себя. Тулагин не допускал даже мысли, чтобы банды Семенова захватили почти все Забайкалье, чтобы командование фронта, и тем более Фрол Емельянович Балябин, отдало приказ о роспуске полков. Дешевую брехню распустили белые, не иначе. Чтобы казаков с толку сбить…

Чернозеров собрался пойти в лес нарубить жердей для ремонта изгороди. Тимофей составил ему компанию.

— Гляди, паря, умаешься, — усомнился старик.

— Ничего. Как-нибудь.

Тулагин хотел развеяться и проверить свои силы. Сколько ему еще сидеть на заимке? Надо действовать. Он вполне выздоровел, рана в боку затянулась, нос и губы зажили. Пора уже в седло. Вот только лошади нет. Есаулова жеребца бы. Жаль, что забрали его семеновцы.

Тулагин и Чернозеров поднялись по склону сопки к густолесью, нарубили жердей и вышли на чуть заметную таежную стежку. Тимофею она показалась знакомой. А когда он увидел неподалеку от тропки лиственницу, расколотую надвое, окончательно вспомнил, что две недели назад он проезжал здесь на кормиловском жеребце.