Схватка

Наконец, порубежник громко воскликнул, подавшись вперед:

— Дорогу братья! Прощайте — и простите за все!!!

Половцы, в самозабвенной ярости рубящие щиты русичей, трещащие под их ударами, не ожидали стремительной и яростной атаки сотника! Ударом щитом в щит сбив с ног первого ворога, Лют обрушил меч на голову замершего справа степняка, не успевшего подставить саблю под клинок русича… Приняв следующий удар на защиту, порубежник лихим выпадом всадил меч в щит стоящего впереди поганого, плетеный из ивняка! И ведь дотянулся острием до груди отчаянно вскрикнувшего ворога…

А после слева стремительно сверкнула половецкая сабля, молнией устремившись к непокрытой голове Люта, разом погасив свет в его глазах.

Сотник уже не мог видеть, как мгновением спустя пал его убийца с рассеченной секирой головой. Как уцелевшие порубежники устремились вслед за ним, уже не в силах держать стену щитов, стремясь последним рывком забрать как можно больше поганых! И как пали все они в неравной, но жаркой сече…

Не все уцелевшие ночью русичи приняли такую славную смерть на рассвете рогового дня. Но положив больше трех тысяч половцев, они сократили войско Шибана на добрую треть, заставив того отказаться от похода на Рязань…

Глава 12

... — Стоим! Стоим!!!

Прорывающихся сквозь надолбы татар пока немного, их встречают короткие и точные броски сулиц или разящие удары секир. А за спиной на небольшом удаление от нас раздаются давно уже привычные хлопки тетив и шелест устремляющихся в полет срезней, выбивающих спешившихся поганых на противоположном берегу брода и на переправе.

— Стоим, братцы... Стоим!

...Епископ Симеон не дал мне гридей, и все, что я мог выпросить у него — это пару сотен воев младшей дружины. Да и то пришлось крепко аргументировать свою просьбу!Впрочем, к чести епископа стоит признать: он быстро дал добро на размещения дополнительных сторож на северном рубеже Переяславльского княжества, граничащего с Черниговским, как только выслушал мои доводы. Действительно, полагаться лишь на голубиную (или каких птиц здесь используют?!) почту и дозоры местных воевод было бы излишне самонадеянно. Симеон понимал это — и, очевидно, моя просьба совпала с его собственным желанием, что епископ просто не успел реализовать.

Вот только сам я не собирался останавливаться лишь на ближней разведке и обороне Переяславльского княжества...

Полученные от епископа сведения меня, конечно, крепко огорошили. Впрочем, по большей части они ведь были положительными: Евпатий сумел уйти от преследования с рязанскими порубежниками, вои западных княжеств, даже сложив головы, все же пали не в сечи с русичами, а сражаясь с погаными... И забрав с собой немало татар. Конечно тот факт, что Даниил Романович потерял большую часть своей рати, безусловно, прискорбен — зато и Батый лишился практически всего парка осадных машин! По крайней мере, согласно донесений, переданных Симеону еписокопом Чернигова Порфирием... Наконец, татары отказались от вторжения в пределы Рязанского княжества!

Всё это можно было бы отнести в плюсы. Минусов же оказалось всего три. Зато жирных таких минусов... Во-первых, у Симеона не было "почтовой" связи со Смоленском. Что, в принципе, и логично, учитывая расстояния... Но скоординировать действия с Невским, воюющим с литовцами, ныне не представляется возможным. Я, конечно, отправил гонцов западными пределами княжества, следующих, таким образом, в глубоких тылах татар. Но сколько времени уйдёт на дорогу туда и обратно, учитывая расстояния и начинающуюся осеннюю распутицу? Пусть обратно также полетят с ответом Александра и пернатые гонцы — но полетят-то они домой, в Переяславль. Ещё и не факт, что долетит даже один из трех... И так или иначе, пока до меня дойдёт ответ Невского, оперативная обстановка может измениться координально.

Минус второй, вытекающий из первого: деблокирующий удар мне не организовать. Ни с помощью переяславльской рати, ни с помощью Невского. А с одной только малой рязанской дружной соваться под Чернигов — это искать славную и неотвратимую смерть. Чистое самоубийство... Ещё и Мстислава Глебовича спровоцируем на вылазку. Что при условии подавляющего превосходства татар в живой силе обернётся для северян в полевом бою гибелью...

Ну и третий минус, самый жирный. Несмотря на то, что мы с Евпатием пытались хоть как-то обезопасить Черниговское княжество, договорившись уводить татар за собой самыми безлюдными землями, поганые отказались от преследования. А отказавшись от него, стали страшно грабить северян, нисколько не щадя беззащитный мирняк. И пусть кровь жертв агарян не на моих руках, пусть мы с Коловратом сделали все — или практически все — от себя зависящее, в гибели невинных была и моя вина.

И это жгло душу нестерпимым огнем с того самого мгновения, как я узнал о зверствах поганых...

В таких условиях пассивно отсиживаться в Переяславле, ожидая своей участи с покорностью выбранной на заклание овцы, для меня оказалось просто невозможно. Тем более, что действия ранее преследующих Коловрата татар, разбившихся на мобильные, чрезвычайно эффективные при тотальном грабеже отряды, буквально подталкивали к единственной верной при таком раскладе тактике.

Бить врага по частям, покуда хватит сил...

Собственно говоря, первые два столкновения случились ещё в пределах Переяславльского княжества. Преследуя беженцев и не делая различия между русичами разных регионов, поганые вторглись в пределы покинутой князьями вотчины, сжигая беззащитные погосты и веси... Мы ведь уже успели миновать несколько таких разоренных погаными поселений. И каждый раз из глубин души поднимался чёрный, непроглядный мрак — при виде порой ещё дымящихся пепелищ... И неубранных тел несчастных крестьян и крестьянок, застигнутых татарами врасплох.

Тел зарубленных, а чаще истыканных стрелами мужиков, ещё сжимающих широкие плотницкие топоры или колья, коими они встречали ворога в скоротечных, кровавых схватках... Шансов в них у крестьян-русичей, понятное дело, не было никаких. А вот путающихся под ногами детей татары убивали просто походя — топча копытами лошадей — или также беспощадно рубили. Женщины... Женщины и девушки, и даже девочки встречали более страшный конец. Их распятые, обезображенные тела, связанные по рукам и ногам у вбитых в землю кольев, в окровавленных, разорванных одеждах вызывали особую, жгучую ненависть. Баб и девок безжалостно насиловали — а после, глумясь, жестоко убивали, отрезая груди, вспарывая животы, загоняя колья меж ног... И если лесные хищники и птицы ещё не успевали тронуть лица жертв, то гримасса ужаса, страха и невыносимой боли, запечатлившаяся на них в вечности, врезались в память кошмарными масками, являющимися после в самых жутких сновидениях...

А ещё в моей голове порой невольно всплывал вопрос к моим современникам, утверждающим, что монгольского вторжения не было, раз у нас нет монголоидных генов. Откуда, дурни, им взяться, этим генам?! Ведь эти поганые выродки не сохраняют жизни своим жертвам!

...Хашар на таком удаление от Чернигова татары не собирали — по всей видимости, намереваясь наловить "осадных" рабов поближе к стольному граду княжества. А потому поганые не щадили никого... Единственный шанс уцелеть русичам давали окрестные леса — чай не глубокая, морозная зима, а пока ещё лишь холодная, дождливая осень с редкими солнечными деньками... Но до леса ведь ещё нужно добежать от околицы веси. Добежать с преследующими конными лучниками за спиной! Тела несчастных беглецов со стрелами в спине порой виделись у самой кромки деревьев. Как кажется, поганые издевались над своими жертвами, позволив поверить, что желанное спасение уже пришло — а после отнимая жизнь единственной точно отправленной в полет стрелой.

Да, стрелять степняки мастаки...

И все же немногим жителям, чаще всего детям и подросткам, собирающим грибы и орехи во время нападений на их родные поселения, удавалось спастись. Порой мы видели и их... Потерянных, молчаливых, седых подростков с глазами стариков, бездумно бродящих по пепелищам — или наоборот, истошно воющих на одной ноте малышей, сидящих подле тел растерзанных родителей... Смотреть им в глаза было откровенно страшно. Ибо невозможно было вытерпеть тяжёлых взглядов детей, полных немой, нестерпимо жгущей душу укоризны. Каждый раз я читал в их глазах единственный, не высказанный вслух и простой до банальности вопрос: где вы были раньше, ратники? Такие крепкие и сильные, в прочных бронях, на могучих жеребцах, с секирами, копьями, и мечами?! Где были вы, когда рубили моего батьку, насиловали мать и сестру, когда сбросили только народившегося братика в колодец?