Схватка
Шрифт:
— А разве Ежи захочет нам помогать с Собесским?
— Уже помогает, — Богуслав продолжал хитро улыбаться, держа рюмку с резко пахнущим ромом за ножку двумя пальцами, — я с ним списывался, а потом и встречался уже тогда, два года назад, сразу после нашего с тобой разговора на сейме. Любомирскому тоже хочется быть около трона, но наш Янка со своей стервозной женкой его не пускают. У Любомирского, таким образом, собственный интерес к отставке Яна Казимира. Тут мы с ним союзники. Очень хорошо, что Любомирскому по большому счету наплевать, кто же займет трон. Он готов помогать любому, чтобы ему потом отплатили и приблизили к власти. Но, разумеется, помогать нам Ежи будет за деньги. И вот тут нажми на Собесского. Скажи, что надо сброситься. Ведь и для него, дурака, стараемся. Пусть половину суммы заплатит он, а половину мы с тобой. Так будет честно. Ибо Любомирский за бесплатно, как сейчас, корячиться будет недолго. А я на него много ставлю в этом деле. Он должен подтолкнуть всю польскую шляхту, чтобы они заставили Яна Казимира уйти в отставку. Надавить и на императора Австрии. Вот тогда
— Это все хорошо, — Михал колебался, с сомнением закусывая губу, — но что-то я не очень доверяю Любомирскому Уж больно он непредсказуем.
— Так выпьем за то, чтобы Любомирский нас не подвел, — Богуслав поднял ром, чокнулся с Михалом и залпом выпил, слегка скривившись, запил кофе. Михал же поперхнулся и закашлялся. Большей дряни он в жизни еще не пил…
Воевать Пацу, к счастью, не пришлось: Свидерский распустил свою конфедерацию, и вот теперь литвины объединялись, чтобы вдарить по основному врагу, укрепившемуся на восточном берегу Днепра. Здесь окопалась почти стотысячная армия Московии, против которой литвины и поляки смогли сообща выставить всего-лишь тридцать две тысячи ратников. Да, какие бы трудности не переживал московский царь, население его страны, в два с половиной раза превышающее довоенное население Великого Княжества Литовского, Русского и Жмайтского, все же смогло наскребсти приличные силы. Ну, и исчезнувшие серебряные и золотые монеты возымели свое магическое действо: имелось и достаточно наемников, на которых деньги ушли. Таким образом, к началу 1663 года под рукой царя в восточной Литве насчитывалось 93 570 человек, а с учетом лояльных к царю казаков и все 122 000. Ну, а если к этой силе прибавить гарнизоны, все еще сидящие по захваченным литвинским крепостям и городам, общие силы царя насчитывали в Литве более двухсот тысяч человек. Огромная армия! Вот почему Хованский считал, что теперь его черед расквитаться за нанесенные поражения. Вот почему держался столь самоуверенно и дерзко с Кмитичем. «Сейчас мое время, — писал царю Хованский, — дай мне, светлый государь, побольше ратников и оружия, и я клянусь, что приведу тебе живым или мертвым полковника Кмитича, а его хоругви брошу к твоим пресветлым ногам!» Но и царь осторожничал в раздаче людей Хованскому. Какой бы большой ни была московская армия в Литве, у литвинов была и своя огромная сила, куда как больше пугавшая московских воевод, чем даже армия ВКЛ — партизаны. Никто толком не мог сказать, сколько же действует по всей стране партизан. Пятьдесят ли тысяч? Сто, а может и все двести тысяч? За одну лишь осень 1662 года армия царя потеряла при нападении «лесных братьев» убитыми и пленными, а также покалеченными до тридцати тысяч своих желдаков, стрельцов и казаков. Партизаны действовали дерзко, быстро, устраивали засады, ловушки и не вступали, как литвинская армия, в открытые бои с захватчиками. Повоевав в отряде Багрова, Кмитич также понял, что страну спасут скорее они, партизаны, чем малочисленная армия Речи Посполитой с ее вечными передрягами и проблемами то с конфедератами, то с выплатами денег, то с назначением польного гетмана.
Возможно именно поэтому в отличие от Михала и Богуслава, Кмитича вопрос конкретной личности нового польного гетмана не особо волновал. Да, оршанский полковник также предпочел бы видеть на этом посту Богуслава, Михала или же хорошего боевого товарища Алеся Полубинского, но… Если Пац, то пускай Пац — полагал оршанский князь. Кмитичу было по большей части все равно, кто возглавит армию, лишь бы она вновь была единой и без враждующих лагерей и конфедераций. Теперь, после объединения армии, Кмитич, облегченно вздохнув и воспользовавшись затишьем, уехал в Россиены, чтобы снова увидеть маленького Януша и жену. Там, в Жмайтии, от земель которой война откатилась достаточно далеко, пан Кмитич окунался в совершенно иной мир, мир без войны с неспешно текущей почти райской жизнью, с метеными чистыми улочками и отштукатуренными аккуратными домишками, мерным боем часов на башне и гулом колокола православной церквушки. Там он падал в объятия любимой жены Алеси Биллевич, катал на коне подрастающего четырехлетнего Януша, красивого мальчугана со светлыми отцовскими завитушками волос и материнскими большими карими глазами. Но каждый день Кмитич вскакивал в пять утра и босиком пробегал по снегу пару верст. Каждый вечер упражнялся в стрельбе из пистолета и фехтовал на сабле против двух соперников.
— Не мучь себя! Отдохни от войны! — умоляла его Алеся, но Кмитич качал головой:
— О, нет, любая моя, Алесенька! Если хочешь, чтобы я живым вернулся, то расслабляться здесь мне никак нельзя. Меня там ждет серьезный соперник, отчаянный дуэлянт.
— Кто? — большие глаза пани Биллевич-Кмитич стали еще больше от страха и удивления.
— Князь Хованский, — улыбнувшись отвечал ее муж, — противник суровый и злой! Вызвал меня на дуэль со всей своей армией. Ну, что ж, будет теперь ему поединок!..
Глава 4. Война и любовь
Зима какой бы снежной ни была, но при первых лучах мартовского солнца дрогнула, скукожилась и быстро сгорела, словно чучело ведьмы на Масляницу, уступила место весне с ее праздниками Сороки, Камаедзицей… Сугробы обернулись в лужи, и из влажной земли появились первые подснежники, зажелтели первые цветочки мать-и-мачихи… Кмитич засобирался в обратную дорогу. Он распрощался с Алесей, крепко поцеловал Януша и теперь возвращался к войне. После обещания мести Хованским прошло уже много времени, и Кмитич полагал, что его соперник
собрал-таки войско для реванша. Хованский же все еще упрашивал царя поверить ему в последний раз и дать еще ратников. Царь долго не отвечал Хованскому, но неожиданно согласился. К тому же у Алексея Михайловича и выбор был невелик: пушечное мясо есть в изрядном количестве, а вот того, кому предстояло вести это мясо в бой, явно не хватало. Тем более, что Хованский за долгие годы хорошо изучил театр военных действий Полоцкой земли. Готовить и посылать сюда нового человека было бы весьма проблематично для московского государя, тем более, что основной удар Алексей Михайлович решил нанести по южной Литве, Укрании, а на севере, договорившись с советниками, планировал изобразить лишь отвлекающий маневр. «Вот пусть этим маневром и покомандует наш Тараруй Хованский», — думал царь.Малочисленная хоругвь Кмитича бодро двигалась на восток для соединения с войском Паца, проходя вдоль просыпающихся после зимы лесов и лугов, вдоль ржаных полей, уже озарившихся лазоревыми пятнышками васильков. Весна на севере Литвы всегда приходит не спешно и поздно. Но сейчас даже здесь, на севере, стояли необычно теплые дни. В траве замелькали искристые черные скворцы, зазеленели свежими листьями деревья, зацвела вишня. Еще в Россиенах Кмитич не без удивления наблюдал, как еще буквально вчерашние глубокие снега быстро уступили место подснежникам и желтеющим первым цветам мать-и-мачехи. Ну, а месяц май подарил по-настоящему теплые, порой даже жаркие дни, когда Кмитич голым по пояс ехал в седле, с удовольствием обливаясь первыми лучами солнца. Как и обычно, с наступлением весны настроение у всех было приподнятое, боевое. Ратники Кмитича, хлебнув на привале пива, в пути громко хором горланили веселую песню «Келiх кола»:
Гой-гой, сядзем у кола ды вясёла, Выпiвайма размауляйма, Пра усе забудзем, Хай нам добра будзе! Гой-гой, чаго бaвiш, келiх ставiш, Хочаш пiцi папрасiцi, Хмель — пiвa нап'емся. Гой-гой, вайна рыхла Покуль сцiхла, Распачацi святкавацi, Келiх пена niвa, Пiва яно жыва!Кмитич решил навестить отряд Елены. Решил это еще в Россиенах — дислокацию отряда он знал. Не то, чтобы искал возможности уговорить отряд Багрова примкнуть к армии Михала Паца, планировавшего поход по южным городам Литвы, а просто хотел лишний раз увидеть Белову, которую не встречал уже больше года. Конечно, князь понимал, что все кончено между ними, толком и не начавшись, что претендовать на что-либо или ревновать ее, обижаться, как было ранее, глупо и бессмысленно. Елена стала таковой, каковой и должен быть командир отряда повстанцев — не совсем женщиной, волчицей-партизанкой, лютом, человеком войны. Кмитич смирился с таким положением. Тем не менее, его сердце по дороге в отряд учащенно билось, и он как никогда придавал значение своему убранству: одел новый красный камзол с золотистой вышивкой, новые темно-желтые кожаные сапоги и им в тон новые перчатки. Сбрил усы, отчего стал на пару-тройку лет моложе смотреться. Сам не зная зачем нарвал букет из первых васильков и ромашек… Правда, сам же и признавал, что зря все это. Однако ничего уже поделать с самим собой не мог.
Но в отряде Багрова Кмитича ожидал приятный шок. Елена при виде оршанского князя, спрыгивающего с коня и держащего охапку полевых, пахнувших медом цветов, вздрогнула и бросилась ему на шею. Ошарашенный Кмитич стоял, робко обнимая ее тонкую талию, чувствуя, как на плече расплывается теплое пятно ее слез. Букет упал на землю. «Нет, некаменная она, некаменная», — стучала мысль в висках князя. Кмитич смущенно оглянулся. Все происходило в присутствие партизан, но люди деликатно отворачивались и отходили в сторону Вот Кмитич и Елена уже стоят совсем одни среди сосен и стрекотания сорок. В голове Кмитича все плыло. «Наяву ли это? Сплю ли я, брежу ли?…»
Заплаканное лицо Елены, но, кажется, еще более прекрасное и женственное, а главное, счастливое, устремилось к нему.
— Не могу я так больше, Самуль. Не могу, — она улыбалась, не стесняясь своих неожиданных слез, своих крепких объятий. Кмитич ощущал почти все ее тело, плотно прижавшееся к нему…
«Боже, что же это? Как мне себя вести?» — лихорадочно думал Кмитич, ласково поглаживая ее голову, узкие плечи, целуя ее мокрые соленые глаза… Точно сон… Но и сны порой сбываются…
Они лежали обнаженными прямо в траве, в поле, среди васильков и ромашек, счастливые, как два влюбленных подростка.
— Что это? — ошарашено спрашивал Кмитич Елену, проводя рукой по ее светлым длинным волосам, куда Елена воткнула пару лазоревых васильков.
— О чем ты? — она улыбнувшись повернула к нему счастливое лицо.
— Я спрашиваю, как называть наши с тобой отношения? Ведь ты этого так не хотела!
— Не хотела. Но… не из дерева же вырезано мое сердце! А как назвать? Называй наши отношения «цветы»! Ведь в лесу не только деревья растут, королевой которых я являюсь, но и цветы! — засмеялась Елена. Такой веселой и счастливой Кмитич еще ни разу ее не видел. Смотрел и сам себе не верил. Разве что в первый день случайного знакомства там, в Смоленске, восемь лет назад она была такой же. Но та семнадцатилетняя Елена Белова была словно бы совершенно другим человеком. Да и все тогда было другим. И не было войны.