Сигнал сбора

— Можем ли мы рисковать, давая сражение на открытом пространстве? — усомнился Ганс. — У нас еще много часов до их прихода — окопаемся в деревне и поставим орудия колесо к колесу. Задержим их до ночи, а затем отойдем к следующей деревне. — Он посмотрел на карту.

— К Тиру. Мне нужно послать сообщение Калину, чтобы он привел несколько тысяч рабочих и они выкопали там позиции для нас.

Ганс встал и затем, будто против воли, спросил:

— Ты понимаешь, что, если они обойдут нас с флангов, мы потеряем все?

— Нам нужно выиграть время, — сказал Эндрю устало. — Я знаю, что это рискованно, но, Бог свидетель, нам позарез нужно время.

— Дивизионы, огонь!

Пятьдесят орудий, стоя почти колесо к колесу на линии в сотню ярдов, стреляли одновременно, очищая поле от тугар, ломая ряд за рядом еще до того, как они успевали приблизиться на пятьдесят ярдов из отдаленного леса. Перегруппировываясь, атакующие двигались вперед, подбадривая себя дикими воплями и улюлюканьем.

— Заряжай картечь!

— Дави их в лепешку, вот что я скажу! — вскричал О’Дональд. — Ей-богу, не видел ничего подобного с тех пор, как мы отбили атаку Пиккета!

Верхом на коне, Эндрю смотрел в бинокль. Это была пятая атака, отраженная ими менее чем за три часа. Только один раз тугарам удалось приблизиться настолько, чтобы воспользоваться луками. С реки орудия «Оганкита» оказывали поддержку своим огнем, простреливая поле под углом и внося свою лепту в побоище.

Лес справа дымился — там, где тугары, продвигаясь все дальше и дальше, пытались подобраться к их флангам. Там была уже целая суздальская дивизия, и туда же перемещалась еще одна бригада, чтобы встать углом.

О’Дональд возбужденно осматривал свои укрепления и наблюдал, как один за другим командиры батарей и орудийных расчетов поднимали руки, давая знать о своей готовности.

О’Дональд выбросил сжатую в кулак руку:

— Дивизионы, огонь!

Тысячи чугунных ядер сметали все на своем пути Эндрю отвернулся, его затошнило, когда ряды наступавших исчезли, будто их не было. Атака захлебнулась; тугары, развернувшись, стали отступать.

— Заряжай ядрами! — закричал О’Дональд.

— Дай им уйти, — спокойно сказал Эндрю.

— Этим мерзавцам-людоедам?! Мы же можем уничтожить еще какое-то количество их! — возмутился О’Дональд.

— Тем не менее они храбрые воины. Ради Бога, мы же разбили их. К тому же, — торопливо добавил Эндрю, — нам нужно экономить боеприпасы.

Поглядев на запад, Эндрю с облегчением увидел, что через час уже начнет темнеть. До сих пор тугары не проявляли желания сражаться ночью. Он подождет пару часов и выйдет из боя первым, чтобы отойти к Тиру и завтра продолжать удерживать их.

Сатанея от ярости, Кубата скакал по усыпанному трупами полю. Пять дней их держали у брода. А каждый из следующих пяти дней проходил одинаково. По утрам людей не было видно. Тугары строились в ряды, отправляли разведчиков, а затем еще одна деревня оказывалась у них на пути, и густые леса мешали их правому флангу, а река с этим проклятым боевым кораблем мешали левому. «Но мы, по крайней мере, узнали, на что способно их оружие на колесах», — подумал он мрачно. Его самого однажды чуть не убили с расстояния в четыреста шагов; воину, стоявшему рядом с ним, снесло выстрелом голову. Наступать на них в лоб — безумие.

Дважды они посылали Тулу с вечера в засаду. Просидев в засаде всю ночь, при утреннем свете он бросался в атаку и обнаруживал, что враг опять ушел.

Кто бы ни был этот человек, он ему нравится, подумал Кубата мрачно. Хорошо бы взять его живым, из него получился бы хороший любимец, с которым, несомненно, стоило бы поговорить. Возможно, его даже можно будет научить прислуживать. Но если даже его не возьмут в плен, то, может быть, надеялся Кубата, удастся отведать его мозгов и сердца.

Повернувшись в седле, Кубата мрачно уставился на Алема:

— Шаман, меня не волнует, останутся ли ночные духи довольны, или огорчатся, или будут визжать от ярости. Я хочу, чтобы эта армия выступила сегодня ночью.

Алем мрачно покачал головой:

— Тугары не скачут верхом по ночам и не сражаются. Это навлечет на нас проклятие.

— Тогда скажи своим сподручным, лепечущим всякий вздор, что ты разговаривал с небесами и они обещали тебе не проклинать нас.

Священнослужитель сидел молча, скрестив свои длинные волосатые руки.

— Послушай, шаман. Ты знаешь, и я знаю, что твоя сила — это просто обман. Старые обычаи живут, когда все соблюдают их, и поэтому, сражаясь с мерками, или узбами, или какими-либо людскими племенами, тугары всегда хотели, чтобы все происходило при свете и все видели бы доблесть нашего оружия. Но сейчас мы сражаемся с людьми, для которых слава не главное. Я не хочу снова напрасно терять своих воинов таким образом. — Он кивнул на сотни тел, чьи силуэты напоминали каких-то призраков в бледном сиянии двух лун. — Люди отходят и успевают подготовиться. Даже сейчас я уверен, что с той стороны поля, — он указал на юг, — они уходят. Завтра утром они будут в следующей деревне, и нам придется пробиваться через два узких прохода между холмами. Если позволить им собрать там свои силы, мы заплатим тысячами жизней, чтобы проложить себе путь.

— Он прав, — сказал Музта, подъезжая к Алему. — С твоего согласия или без него, но я последую совету Кубаты. И я должен напомнить тебе, — сказал кар-карт, наклонившись к шаману, — что я предпочитаю, чтобы мои воины сражались без суеверного ужаса, который представляет собой полную чушь.

— Должен ли я напомнить моему кар-карту, что неразумно тревожить духов, — заметил ровным тоном Тула, чья темная фигура была едва различима в лунном свете.

— Я знаю это, Тула, — бросил ему Музта. — И я знаю также, что, если мы проиграем, у тебя будет еще один повод винить меня. Как командир левого фланга, ты поведешь своих людей вперед сегодня ночью, но, клянусь духами наших отцов, лучше скачи изо всех сил, — холодно добавил он.

— Когда я в последний раз сражался здесь, — сказал Кубата, глядя на Тулу, — то видел за первым перевалом тропу, уходящую вверх, на холмы, — я говорил тебе о ней. Она должна вести куда-нибудь. И будет лучше, если я сам поведу наших воинов в эту атаку, — продолжал Кубата, глядя на Тулу с вызовом. — Я знаю эту местность. Это просто вопрос изменения их позиции, и, может быть, мы сможем уничтожить их еще в поле.

Тула проворчал что-то и удалился. Алем посмотрел на собравшихся вокруг него. Он запомнит это тяжкое оскорбление, и если скоту в самом деле удастся остановить их наступление, у него не будет сомнений, кого следует винить в этом.

— Я скажу моим помощникам, — холодно объявил Алем.

— Мы выступаем сейчас же! — прорычал Кубата. — Я хочу, чтобы еще до заката солнца мы увидели стены Суздаля.

Глава 17

Он чувствовал, будто что-то внутри него предупреждает о надвигающейся опасности. Не в состоянии заснуть ни на минуту, Готорн вскочил на ноги.

Проклятье, начинался дождь. Ну вот, теперь и он научился ругаться. Он ругается, убивает, он даже познал свою жену до того, как их должным образом обвенчали. Что с ним стало? — печально размышлял Готорн.

Догоревший костер шипел под холодным моросящим дождем, который обволакивал утомленную армию постепенно поднимающейся влажной дымкой. Небо на востоке стало чуть светлее. Скоро рассвет.

— Моему капитану не спится?

Готорн подошел к костру и уселся рядом с Дмитрием. Дмитрий, явно солгавший о своем возрасте при зачислении в армию, налил чашку горячего чая и передал ее своему командиру.

— Что-то не так, Дмитрий, — тихо заметил Готорн.

Дмитрий смотрел на Готорна, поглаживая свою седую бороду; его старое, иссеченное морщинами лицо расплылось в улыбке.