Сикстинский заговор

Неожиданно перед его глазами встал тот день, когда ему впервые открылась сила познания. Всю жизнь для Еллинека книги символизировали знание: собрания книг, библиотеки и архивы. Да, он хорошо помнил тот день, когда он, девятилетний, первый раз вошел в библиотеку. Родители послали старшего сына из провинции в город, к незнакомым людям. Несмотря на то, что это были его дядя и тетя и он прожил с ними несколько последующих лет, они так и остались для него чужими. Йозеф приехал из деревни, из крохотной деревни в дюжину дворов. Самый маленький и скромный из них принадлежал Еллинекам. Им приходилось бороться за выживание. Однако детство его все же нельзя назвать несчастливым: оно было настолько радостным, насколько может быть блаженным детство ребенка, который не имеет желаний, потому что не знаком с потребностями. Ритм жизни семьи определяла смена сезонов, а воскресенья были особыми моментами в размеренном течении времени. По воскресеньям Еллинеки надевали лучшую одежду и шли в церковь в соседнюю деревню. После этого заходили в гостиницу, где отец заказывал себе пиво, а матери и детям позволялось выпить пару стаканов лимонада на всех. Так что воскресенья были особенными днями. Пастор, орган и гостиница всегда производили на Йозефа сильное впечатление: его переполняло ни с чем не сравнимое чувство. Мать рассказывала ему уже позже, когда он стал священником, как однажды, не будучи даже школьником, он серьезно спросил, почему нельзя сделать так, чтобы каждый день было воскресенье.

Далекий город, который мальчик видел лишь во время редких поездок с матерью, всегда казался ему чужим, непонятным, искушающим. Чтобы добраться до него, нужно было полчаса идти пешком, затем сесть в маленький поезд, ездивший по одноколейной дороге. Ею деревенские дети пользовались лишь для того, чтобы, положив пфенниги на рельсы, смотреть, как колеса поезда давят и плющат их. Однажды он попробовал положить на рельсы монетку в пять пфеннигов. Монетка была большая, и металлический кружок у него получился шире, чем у остальных. Но потом он получил нагоняй от отца, который долго читал ему нотацию о том, как нужно уважать деньги. Заработать деньги тяжело, и нельзя их использовать зря.

Йозеф встретил городскую жизнь недоверчиво. Ему казалось странным, что дома, магазины, автомобили и люди сосуществуют в страшной тесноте. Однако сам он скорее был похож на городского жителя, чем на крестьянина. Он не был крепким, краснощеким и диковатым, каким ожидали видеть деревенского парнишку. Он выглядел хрупким, почти тощим. Кожа у него была бледная. Йозеф был очень похож на свою мать. Быть может, в этом крылась причина особенного взаимопонимания матери и ее старшего сына. Мать была горожанкой.

Пока Йозеф Еллинек не пошел в школу, он ничем не отличался от остальных деревенских детей, но все переменилось в первый же школьный день. Школа находилась в соседней деревне. В те времена еще не существовало школьного автобуса, который собирал бы детей окрестных деревень. Хотя, если бы он уже и появился, от него не было бы толку, потому что размытая грунтовая дорога была совершенно непригодна для езды на подобных транспортных средствах. Но не этим были памятны школьные годы Йозефа, а тем, что в нем проснулся необычный талант. В школе было только две классных комнаты, предназначенных для 1–4 и 5–8 классов. Мальчик с удовольствием слушал то, о чем говорили на уроках старших классов. Вскоре он обогнал всех своих одноклассников в учебе и перешел из первого сразу в третий класс. По окончании третьего класса учительница пригласила его родителей в школу и долго разговаривала с ними, а на следующий вечер родители начали беседу дома. Мать сказала, что они решили отправить Йозефа в гимназию, чтобы из него что-нибудь вышло. Жить он будет у кузины, вышедшей замуж за профессора. Профессор, специалист по классической филологии, носил острую седую бородку и очки, справляться с хозяйством ему помогали упитанная домработница и кокетливая горничная. Хозяйка дома, кузина матери, элегантная и строгая, сразу разъяснила ему домашний уклад, который (Йозефу это было внове) заключался в четко установленном времени трапез. Несмотря на то, что Йозефу была отведена своя маленькая комнатка, ему не хватало домашней атмосферы, душевности собственной семьи. Большой, аккуратно прибранный дом, незнакомые знатные люди, новые впечатления – все это волновало. Одна комната особенно впечатлила его, в ней он почти сразу почувствовал себя как дома, и никто не запрещал ему туда заходить.

Комнатой этой была домашняя библиотека, все ее полки, от пола до потолка, были заполнены книгами с коричневыми, красными и золотыми корешками. В этой комнате Йозеф мог дать свободу своим мыслям, фантазировать о дальних путешествиях, о которых можно было только мечтать. По вечерам, после ужина, молодой Еллинек, к радости профессора, направлялся в библиотеку. Здесь он впервые ощутил и насладился приторным запахом ветхой бумаги и дубленой кожи, запахом бесконечного знания, помещенного на страницах, которое можно было получить только читая строки, одну за одной. В этой же библиотеке он прятался в тот самый день в конце войны, когда его настигло известие о смерти матери. Тогда единственным его спасением и надеждой стала книга книг, толстый фолиант в кожаном переплете с золотым тиснением, который он так любил брать в руки. Послания апостола Павла, где в Первом послании к Коринфянам сказано: «Напоминаю вам, братия, Евангелие, которое я благовествовал вам, которое вы и приняли, в котором и утвердились, которым и спасаетесь, если преподанное удерживаете так, как я благовествовал вам… Ибо я первоначально преподал вам, что и сам принял, то есть, что Христос и умер за грехи наши, по Писанию, и что Он погребен был, и что воскрес в третий день, по Писанию…» [111]

111

Первое послание Павла к Коринфянам (15:1–4).

Может быть, именно в этот момент он принял решение стать священником.

Кардинал прочел с тех пор тысячи книг. Большинство из них – для удовольствия, меньше – исполняя долг. И все же ему не хватало знаний для того, чтобы решить проблему, которая была так мастерски вплетена в историю, что и он, и другие умнейшие люди Ватикана вынуждены были признать свое поражение.

Перед первым воскресеньем Великого поста

Чтобы лучше понять то, что происходит, нам придется покинуть Рим и отправиться в один из тех монастырей, где дают торжественный обет молчания. Среди обитателей этого монастыря был знающий и благочестивый человек, звали его брат Бенно. Он носил очки с толстыми стеклами. Он обладал таким типом лица, что создавалось впечатление – он никогда и не был молод. Его полное имя было доктор Ганс Хаусманн. Однако в деревенском монастыре его так ни разу и не назвали этим именем. Братья даже не знали его. Брат Бенно был тем редким человеком, которых в монастырях называют поздно призванными братьями. Их духовной жизни предшествовала жизнь мирская, образование и работа в миру. Брат Бенно был специалистом в области истории искусств. Он посвятил свою жизнь изучению итальянского Возрождения. В конце войны он неожиданно для всех постригся в монахи в том самом монастыре, о котором мы ведем речь. С тех пор жизнерадостный некогда ученый стал замкнутым, сдержанным и чуть странным. Он избегал и без того нечастых контактов с братьями и обращал на себя внимание молчаливостью. Если же он и заговаривал, что происходило крайне редко, все прочие обитатели монастыря внимательно прислушивались к его словам, и они надолго становились предметом для размышлений и рассуждений.

Монахи во время воскресной прогулки по саду – а она продолжалась целый час – с удовольствием рассказывали друг другу о своей жизни до пострига, о детстве, юношестве, о родителях, с которыми у большинства были очень хорошие отношения. В это время брат Бенно оставался в стороне. Известно только, что отец Бенно, небедный угольный промышленник и транспортный агент, умер от пьянства, когда Бенно было десять лет, что для семьи скорее показалось благословением Господа, чем ударом судьбы. Особенно для матери, красивой и горделивой женщины. Бенно любил ее властность почти противоестественной любовью. Ему нравились ее приподнятые черные брови и складочки с обеих сторон тонких губ. Несомненно, покорность красавице матери была для Бенно приятной потребностью. Именно мать привила Бенно стремление к эстетизму и красоте, которые были ей значительно ближе, чем торговля углем. И Бенно всю жизнь был ей за это искренне признателен.

Молодой Хаусманн получал образование во Флоренции и Риме. Он свободно говорил по-итальянски, что не составляло труда для того, кто знал латынь. Его докторская диссертация была посвящена Микеланджело. Небольшой финансовой поддержки из дома и мизерной стипендии, получаемой им в библиотеке Герциана. В Риме, было достаточно для того, чтобы без особых проблем начать карьеру, и, разумеется, Бенно стал бы выдающимся историком. Но человек предполагает, а Бог располагает.

О его пострижении в монахи будет сказано позже, но постригся он вовсе не из-за непобедимого стремления к благочестию, благодаря которому большинство будущих монахов надевают рясу.

В тот день, о котором идет речь, один из монахов после молитвы за ужином читал вслух статью из газеты. Он делал это раз в неделю в конкретный день. Для монахов это было своеобразным окном в мир. В тот день кроме обычных сообщений о политике и спорте им была прочитана статья об обнаруженной в Сикстинской капелле надписи, сделанной Микеланджело. Брат Бенно замер, ложка, которой он ел суп, со звоном упала на каменный пол трапезной; братья посмотрели на него осуждающе. Брат Бенно шепотом извинился, поспешно поднял ложку и, позабыв о похлебке, стал еще внимательнее слушать чтеца. Его сосед по столу, высокий монах атлетического сложения с темно-красной лысиной, заметил, что в тот вечер брат Бенно не съел больше ничего. Он не мог знать, что между объявлением в газете и пострижением этого странного монаха была какая-то связь.

На следующий день брат Бенно отказался от еды и сидел за столом, молча глядя перед собой, сунув руки в рукава черной сутаны. Сосед решился заговорить:

– Брат, что с тобой приключилось? Ты не ешь. На лице твоем – страдание. Может, ты доверишься мне?

Не взглянув на своего соседа, брат Бенно отрицательно покачал головой и соврал:

– Мне нездоровится. Знаешь, брат, скорее всего, это желудок или желчный пузырь.

Он опять замолчал и за всю трапезу не проронил ни слова, по-прежнему не обедая.

Обычно монахи в течение дня могут поститься или взять обет молчания во искупление греха. Сосед брата Бенно по столу решил, что причина чудаковатого поведения брата Бенно именно в этом. На следующий день он опять предложил своему соседу помощь. Ведь ничто так не портит трапезу, как лежащий на душе грех.

Однако после ужина брат Бенно встал и поспешно направился вверх по лестнице к своей келье, которая располагалась в самом конце темного коридора, в свое убежище, где он таился ночью и в часы молитвы. Три на четыре метра, не больше, и только окно радовало глаз. Грубая деревянная кровать, ящик, не заслуживший название шкафа, и комод, на холодной каменной крышке которого стояла фарфоровая чаша для омовений, – вот и вся мебель, не считая скамеечки для молений, стоявшей у окна. Книги, разложенные на полу, собранные в стопки и сваленные грудами, говорили о непрекращающемся процессе познания.