Сила двух начал

В общем-то, его можно понять – он так и не простил ее за тайный побег из его дома. Но мстить так мерзко, называя ее сумасшедшей, к тому же упоминать при этом медальон…

Неужели ее лучший друг так сильно изменился за такое короткое время? Его алчный взгляд, которым он сверлил медальон — неужели он попытается отобрать медальон у нее?

Мэри гневно встряхнула головой, отгоняя снова подкатывающую злость. Затем решительным движением надела медальон на шею, надеясь, что он принесет ей спокойствие.

Дверь за ее спиной шумно открылась, заставив Мэри стремительно обернуться. В дверях купе стоял Тэдди, жестом разрешая ей снова войти. Брэдли уже не лежал, а сидел, но лицо его было по-прежнему бледное, как мел. И выражение ужаса, появившееся несколько минут назад, тоже не уходило, придавая Брэдли вид загнанного в угол человека.

Мэри села на сиденье напротив него и сказала, придав своему голосу максимальную мягкость:

— Знаешь, Брэдли, ни один из нас не был искренен, когда говорил о дружбе. Видимо, она сохраняется только до серьезных неприятностей, после чего идет испытание на верность. Мы с тобой его не прошли. Мы знаем о дружбе только на словах, которыми и привыкли заменять свои собственные чувства, и которыми прикрываем свои поступки, какими бы они ни были. Мы с тобой знакомы уже пять лет, но только сегодня узнали, да и то, далеко не до конца, что собой представляет каждый из нас. Мы могли убить друг друга только из-за оскорбленного чувства собственного достоинства, в тщетной попытке доказать собственную правоту. И то, что Тэдди остановил нас, не позволив совершить ужасную ошибку, показывает, что он-то, как раз, настоящий друг нам обоим. Нам с тобой стоит поучиться у него, ведь я ни разу не слышала от него ни одного грубого слова.

Мэри с величайшей теплотой и нежностью посмотрела на Тэдди, что был несколько смущен ее словами, но одновременно и тронут.

— Так что давай мы с тобой, Брэдли, не будем держать друг на друга зла, иначе… станем злейшими врагами, а мне бы этого не хотелось, поверь,— закончила Мэри, снова оставляя право выбора за Брэдли. Кивок юноши ощутимо снял царившее в купе напряжение. Все трое обменялись неуверенными улыбками и, неожиданно для себя рассмеялись в голос. Они смеялись до тех пор, пока могли, пока покалывание в боку не возвестило, что смех – хорошо, но только понемногу. Лишь тогда они, вытирая выступившие на глазах слезы, смогли принять более серьезные выражения лиц, позволяя себе, то и дело, мимолетную, тут же гаснущую, улыбку.

Теперь, когда каждый из сидящих в этом купе снова испытывал симпатию к остальным, все сразу пришло в норму. Сразу стало тепло и легко на душе, и разговор, ставший снова непринужденным, не прекращался до приезда поезда на конечную станцию.

Мэри как всегда шутила по поводу загадочных лошадей, которых она одна из них троих могла видеть; все трое с жадностью набросились на праздничный ужин после сортировки, а, позже, разомлев, устало дошли до своих спален.

На следующий день, как всегда, начались обычные заботы, связанные с началом нового учебного года. После завтрака всем шестикурсникам очень долго раздавали индивидуальные расписания, в связи с тем, что сначала профессор Макгоногалл должна была убедиться, что каждый из ее подопечных получил достаточно высокие оценки, чтобы продолжать обучение выбранным предметам. Брэдли, так же как и Мэри, решивший пойти в Министерство Магии, все-таки получил разрешение изучать предметы, знание которых требовалось министерским работникам в отделе « Международного сотрудничества», после чего они пошли на первую пару истории магии.

Желающих изучать этот предмет в этом семестре было не так уж и много – около двух дюжин человек, со всех четырех факультетов. Сидя в непривычно пустом классе и слушая, как всегда, монотонную речь профессора Биннса, Мэри снова, уже не в первый раз, усомнилась, правильный ли выбор она сделала. Брэдли, сидящий рядом с ней, похоже, вкладывал все свои силы для того, чтобы не заснуть. Тэдди было гораздо легче – он единственный, порой, сохранял бодрствующий вид, ухитряясь записывать все.

В этот день у них было еще две пары – трансфигурация и магловедение, после обеда. После ужина все трое – Брэдли, Тэдди и Мэри расположились в уютных креслах общей гостиной, обсуждая прошедший день. Мэри и Брэдли общались друг с другом так же, как и всегда, даже, возможно, еще лучше. Разумеется, они не забыли происшедшего в поезде, но сильно на этом не зацикливались, и усиленно делали вид, что вчерашнего инцидента не было.

Лежа ночью в своей постели, Мэри впервые подумала о том, что найденный ею медальон может принести не только счастье, но и горе. Разумеется, снова ссориться с Брэдли ей вовсе не хотелось, поэтому ей нужно будет постараться, чтобы медальон, по возможности, не мозолил глаза Брэдли. Хотя тот, увидев медальон, и не предпринял попытки отобрать его у Мэри, она прекрасно помнила выражение лица юноши – смесь алчности и зависти, так удивившие ее.

На следующий день, сразу после занятий, Мэри, как всегда, отправилась к Слизнорту за очередной порцией зелья. Профессор встретил ее не очень радушно, но, тем не менее, противоядие было приготовлено, и он отдал его Мэри.

— Столько хлопот с этим зельем,— сетовал Слизнорт,— вы могли бы научиться варить его сами, ведь не думаете же, что я буду готовить его вам вечно?

— Сейчас же начну практиковаться, профессор,— клятвенно заверила Слизнорта Мэри,— но представляю, сколько ингредиентов зря переведу, прежде чем добьюсь успеха.

Профессор Слизнорт покачал головой, не найдя достойного ответа – да и что тут скажешь? А Мэри, улыбнувшись, удалилась, зажав в кулаке столь ценное для нее зелье.

Следующие несколько недель, что были очень похожи друг на друга, прошли очень быстро для Мэри. Ей худо-бедно удавалось справляться с тем количеством домашних заданий, что задавали учителя. Теперь она не спрашивала совета у Тэдди – справлялась сама, и еще помогала Брэдли, у которого были еще, к тому же, тренировки по квиддичу – он был загонщиком в команде Гриффиндора.

Довольно быстро наступил ноябрь, который принес легкие морозы и победу гриффиндорцам в первом матче с когтевранцами. Победители праздновали так бурно, долго и весело, словно уже выиграли кубок. Даже профессор Макгоногалл, попытавшаяся угомонить празднующих, потерпела поражение – заставить всех уйти спать она смогла только после часа уговоров и угроз. Всем гриффиндорцам тогда показалось, что вычет 100 очков у Гриффиндора — простой блеф, но утром, перед завтраком, они имели несчастье убедиться, что их декан не бросает слов на ветер. Вернуть так глупо потерянные очки удалось только спустя неделю, в результате множества усилий, потраченных гриффиндорцами со всех семи курсов. Брэдли и Тэдди же, к своему собственному изумлению, стали свидетелями серьезной перемены в Мэри – она мало того, что трудилась больше всех остальных на занятиях, что было совсем ей не свойственно, но и оставила свои шалости и проказы в адрес преподавателей и других, не слишком любимых ею учеников. За довольно короткое время она превратилась из бесшабашной сорвиголовы в одну из самых примерных учениц, став серьезной и целеустремленной. Теперь большую часть времени Мэри проводила за книгами, к которым раньше даже не притрагивалась, словно говоря всем, что и она тоже может быть способна не только на проказы, но и на впитывание всего заданного им материала. И это самое «впитывание» получалось у нее неплохо. Теперь все преподаватели без исключения не могли нахвалиться на Мэри – им такая перемена в ней была, разумеется, только на руку. Так она подала пример и своим друзьям — глядя на нее, и Брэдли начал учится намного старательней, а Тэдди просто продолжал держать марку.

После рождественских каникул всех шестикурсников обрадовало объявление, говорящее о начале уроков трансгрессии, которое они обсуждали днями напролет. Мэри с нетерпением ожидала этих уроков – научиться трансгрессировать было ее мечтой, так же, как и у Брэдли. А вот Тэдди отнесся к этому совершенно равнодушно – он не принимал участие в таких разговорах, считая, что трансгрессия ему ни к чему. Но, тем не менее, он, соблазненный рассказами тех, у кого родственники никак не могли обойтись без трансгрессии, тоже записался на курсы.

В самый первый урок трансгрессии Мэри, так же, как и ее однокурсники, была поражена тем, что смогла трансгрессировать при первой же попытке. Инструктор, наблюдавший эту сцену, пришел в полный восторг от способностей Мэри и незамедлительно поинтересовался, пробовала ли она трансгрессировать ранее, и не было ли в ее роду таких же талантов, как она. Услышав категорическое «нет» он не огорчился, а, напротив, еще больше обрадовался. Под конец урока, после того, как Мэри раз за разом идеально трансгрессировала, инструктор весь лучился восторгом, говоря, что редко встречал подобный талант. По его мнению, Мэри даже экзамен не был нужен – ведь она трансгрессировала как мастер своего дела. В конце концов, инструктор пришел к выводу, что в качестве исключения Мэри сможет пройти экзамен по трансгрессии на следующей неделе, и если сдаст его с успехом, то будет трансгрессировать уже свободно.

И она его сдала – без особых усилий, играючи, словно была старше своих однокурсников года на два. После этого по всему Хогвартсу до конца семестра ходили разнообразные слухи об удивительных способностях Мэри к трансгрессии – все удивлялись, каким образом и с помощью чего волшебница сдала экзамен раньше срока. Впрочем, Мэри особо на подобные разговоры внимания не обращала – для нее было важнее то, что ее друзья хуже к ней после этого относиться не стали. Наверное, только они трое – Мэри, Брэдли, и Тэдди догадывались, что без медальона здесь не обошлось.