Сила на силу. Книга 1
Шрифт:
– Как я могла забыть, что человеки не умеют терпеть боль, даже такую ничтожную? – раздался голос, насмешливый и в то же время звеняще-ледяной. Уилбур сразу его узнал – трудно не узнать голос той, что держала его в плену. Именно она, наездница Л'Тисс заставила его когда-то помогать в проведении диверсии на борту «Кримхильды» – дирижабля экспедиции профессора Смольского, посланного для изучения Летучих островов в субэкваториальной зоне Теллуса. По странному стечению обстоятельств «Кримхильда» оказалась на том же Летучем островке, куда упали обломки германского цеппелина L-32, вместе с тем, что осталось от протаранившего его «Шорта» лейтенанта Инглишби – и там же оказалась Л'Тисс, чей инсект был сбит во время налёта инрийского ударного роя на базу Имперских воздушных сил. Волей неизвестно каких богов (да и богов
И вот – снова Л'Тисс, и снова несчастный лейтенант в её руках! Он вспомнил всё и сразу: как пилил из последних сил удерживающие его стропы «спасательного паруса», как едва не лишился сознания от боли, когда при падении острый сук пронзил ему голень, как он копошился, подобно жужелице, пытающейся соскочить с булавки коллекционера-энтомолога… Потом вдруг – визг маховых перепонок инсекта, идущего на посадку, и сквозь застящий сознание туман пробивается жуткое видение: синекожее заострённое лицо, искажённое злобной гримасой. И – глаза, ярко-алые, без зрачков, без радужек, белков. Глаза къяррэ. Глаза новой Л'Тисс, которая и на этот раз сумела обмануть смерть, возможно, вопреки своему желанию.
– Тебя смущает мой новый облик? – Л'Тисс словно угадала его мысли. – Так это зря, скоро ты и сам станешь таким же. А пока – пей, человек Уилбур, тебе надо прийти в себя, и поскорее, чтобы помочь мне сделать… то, что я должна сделать. А после, когда всё закончится…
Он не мог видеть лица своей мучительницы, но хорошо представил злорадный оскал, острые зубы и пылающие угольки глаз, из-за которых синяя кожа вокруг глазниц должна, наверное, казаться чёрной.
– …а после, когда всё закончится, я, может статься, захочу вспомнить с тобой кое-что из того, чем мы занимались на том поганом Летучем островке. Не забыл, надеюсь?
Она издала тихий смешок, от которого у лейтенанта мороз пробежал по коже. Одновременно рука наездницы скользнула вниз, к паху.
– Вижу, что вспомнил… Вот и хорошо – а сейчас пей, восстанавливай силы, человек. Поверь, они тебе очень скоро понадобятся!
На этот раз хлынувшая в его горло жидкость была огненно-жгучей. Острый приступ боли скрутил лейтенанта, сознание милостиво отключилось, спасая его от накатывающегося безумия. Но главное он успел понять, перед тем как провалиться в чёрное небытие: лучше бы ему напороться на тот сук не голенью, а грудью, животом, даже пахом – ведь страдания жужелицы, издыхающей на кончике булавки, не могли быть хуже того, что ожидает его в ближайшем будущем.
Теллус, Загорье.
Подземелья Заброшенного Города.
– Глянь, какая штука!
Сёмка поднял цилиндрик и нажал на завиток узора, выступающий на гладкой поверхности. Один конец цилиндрика засветился – не за стеклом, как язычок коптящего пламени в переносной лампе, а сам по себе, словно извлечённая из костра головешка. Но в отличие от неё, свет, испускаемый цилиндриком, не распространялся во все стороны, а принял форму луча. Луч этот упёрся в стену подземелья – капли влаги поблёскивали в гнилостно-зелёном свечении.
– Дай-ка позырить…
В длину диковинный цилиндрик был дюймов пять и не меньше дюйма в толщину. Он оказался неожиданно тяжёлым – ладонь качнулась вниз, словно цилиндрик был отлит из свинца. Но это был, конечно, не свинец – тёмно-серая поверхность, отсвечивала, словно полированная, а при попытке поцарапать её кончиком ножа, на металле не осталось следа.
– Ты чего творишь, испортишь!? – мальчик выхватил находку
из рук приятеля. – Испортишь. А мне его ещё возвращать!– Да ничего с ним не сделается, видел, какой твёрдый? – Витька неохотно расстался с предметом исследований. – Где ты его взял, у фройляйн Елены стащил?
– Мессир Фламберг дал. – похвастал Сёмка. – Как узнал, что мы собираемся лезть в дальние ходы – так и дал. Сказал, что пригодится, если керосин в лампе закончится. Только просил вернуть, когда назад придём – штуковина-то эта не его, она из здешних находок, шибко ценная. Говорит – она не только светить может, а ещё для чего-то предназначена. Только он ещё не разобрался – для чего…
Витька кивнул. Они уже который день помогали фройляйн Елене обшаривать подземелья древнего города. К этому увлекательнейшему занятию их допустили при условии: всё, что будет найдено, любая мелочь, должно быть сдано для последующего описания и исследования. Исследовать же найденное – предполагалось как-нибудь потом, а пока все участники «раскопок» старательно наполняли ящики предметами, назначение большинства которых было не понятно никому.
Сегодня находок было немного. Несколько непонятных предметов из того же загадочного металла, что и «фонарик» (так Витька определил для себя светящийся цилиндрик), полдюжины пластин из матового чёрного то ли стекла, то ли полупрозрачного камня, сплошь покрытых непонятными письменами и узорами. И, конечно, главная находка – длинный обоюдоострый нож из голубого инрийского вулканического стекла, ритуальный клинок инрийского пилота-наездника боевых инсектов. Оба отчаянно мечтали заполучить такой для себя, особенно, когда узнали, что инрийские клинки не нуждаются в заточке и со временем становятся только острее. Да и внешне нож был прекрасен жуткой, смертоносной красотой – хищный лезвия завораживал, рукоятка из незнакомого чёрного металла приятно холодила ладонь – казалось, тепло человеческой руки не в состоянии нагреть его, сколько не сжимай. Навершием служил плоский чёрный с тускло-багровыми прожилками матовый камень, на котором был глубоко прорезан незнакомый узор.
К сожалению, клинок достался им без ножен – ребята извлекли его из кучи тряпья и костей, которую после некоторых колебаний определили, как останки давным-давно истлевшего трупа инрийского воина. Ещё неделю назад они ни за какие коврижки не прикоснулись бы к ним – но за это время им пришлось разгрести здесь, в подземельях не одну подобную кучу, так что острота впечатлений несколько притупилась.
– Поесть бы… – вздохнул Сёмка. – С самого утра не жрамши, кишки слипаются от голода!
Витька покопался в карманах и достал ржаной сухарь. Такие, размером с ладонь взрослого человека, входили в армейские пайки. Сёмка схватил сухарь, с усилием переломил и стал грызть свою половину. Получалось не очень – даже крепким мальчишеским зубам было непросто справиться с этим деликатесом, консистенцией напоминающим обожжённый кирпич.
– Водички не осталось? – Сёмка достал флягу, поболтал руке. Сосуд не отозвался ни плеском, ни бульканьем.
– Вот ведь, нету ничего…
Витька покосился на влажную стену и торопливо отвёл взгляд. Нет уж, лучше потерпит, чем слизывать с камня капли, похожие в свете «фонарика», на капельки зелёного яда. Но приятель прав: пить действительно хочется. Они с самого утра обшаривали тоннели, до которых не добрались пока матросы под предводительством профессорской дочки, и вода во фляге давно закончилась…
Ребята сгрызли свои половинки сухарей. Голод немного отпустил, но пить захотелось ещё сильнее.
– Может, вернёмся? – предложил Сёмка, облизывая засохшие губы. – А завтра прямо с этого места и начнём?
Витька прикинул: с одной стороны, друг прав, жажда скоро станет мучительной. А с другой – свод тоннеля так манил, теряясь во мраке…
Он поднялся на ноги и вскинул на плечо казачий карабин. Сёмка покоился на него и перехватил поудобнее инрийский нож – фонарик для этого пришлось переложить в другую руку. С пустыми руками ребята в дальние тоннели ходить не решались, хотя до сих пор не встречали здесь даже намёка на реальную, невыдуманную опасность. И пусть к карабину имеется всего четыре патрона – всё равно оружие придавало уверенности, с ним было не так жутко оставаться наедине с тьмой, не видавшей никого живого уже не одну тысячу лет.