Сильнее всего

— Нет, неволить не буду, — отвечал Иван Михайлович. — У нас с нею вроде как добровольное соглашение. Нравится — пусть живёт, не нравится — пусть уходит.

Но лиса не уходила хотя она могла бы это сделать тысячу раз: дверь избы то и дело открывалась, и выбежать во двор можно было совершенно свободно.

Иван Михайлович отвёл для лисы на кухне уголок, постелил тряпку. Лиса знала своё место и проводила там большую часть дня, свернувшись калачиком.

Освоясь с непривычной для неё обстановкой, лисица стала выбегать во двор. Несколько раз она уходила за огород, но вскоре возвращалась обратно и, если дверь в избу была заперта, терпеливо ждала, когда её откроют.

Панический страх вызывали у неё собаки. Стоило ей лишь завидеть какую-либо дворнягу, как она стремглав бросалась в избу.

Казалось, что лиса стала ручной. Однако это было не совсем так. Она не хотела признавать никого, кроме Ивана Михайловича. Только ему позволяла гладить себя и брать на руки, только от него брала пищу без опаски. Но стоило приблизиться к ней жене Мельникова или детям, как лиса принимала угрожающий вид и забивалась в угол.

Когда выпал первый снег, на улицу высыпали из всех домов ребятишки. Началось шумное веселье. Одни лепили снежных баб, другие играли в снежки, третьи возили друг друга на санках…

Иван Михайлович тоже вышел на улицу, чтобы покатать маленьких детей. Вслед за ним выбежала и лиса. Мельников взял её на руки, со смехом посадил на салазки и повёз по деревне. Лисе эта забава, как видно, очень понравилась. Ребятишки толпились кругом и визжали, а лиса как ни в чём не бывало сидела на салазках и спокойно посматривала по сторонам…

За зиму лиса раздобрела, похорошела. Рыженькая шубка её стала густой, пушистой.

— Хороший воротник будет! — говорили соседи.

— Не за тем я её из леса сманил! — возмущенно отвечал Иван Михайлович. — Ни о каком воротнике и речи не может быть!

— Ведь всё равно убежит!

— Пусть бежит, — стоял на своём Мельников. — Невелика корысть — воротник…

Лиса и в самом деле убежала. Произошло это в марте. С приближением весны Иван Михайлович всё чаще начал замечать, как жадно принюхивается лиса к тёплому ветру, как всё дальше уходит она за огороды и подолгу смотрит на синеющий вдали лес.

В один ясный, солнечный день лиса ушла к реке и не вернулась. Иван Михайлович ждал её до поздней ночи. Несколько раз ему казалось, что кто-то тихонько скулит за дверью и царапает когтями войлочную обшивку. Он открывал дверь, но на крыльце никого не было.

Некоторое время Мельников чувствовал себя так, словно в доме кого-то не хватало. Пообедав, он по привычке начинал собирать со стола кости и только тогда вспоминал, что отдать их некому.

Но мало-помалу Иван Михайлович начал забывать о беглянке. Наступала весна, приближалось время сева, и работы у него хватало с утра до ночи. Он был колхозным кузнецом и должен был вовремя отремонтировать весь посевной инвентарь. А возвратясь домой, Мельников начинал приводить в порядок рыболовную снасть, готовясь к скорому выезду на рыбалку.

Наконец очистилась ото льда река, и Иван Михайлович, выбрав свободное время, поплыл на свои излюбленные места.

Подплыв к берегу, рыбак с удивлением заметил, что у леса мелькнуло что-то светло-бурое и скрылось за кустами. А ещё через мгновение на песок стрелой вылетела лиса. Она подпрыгивала и металась у воды, радостно приветствуя своего друга.

— Ах ты негодница, ах ты бессовестная!.. — ласково трепал её ладонью Иван Михайлович. — Ты что же от меня сбежала?

Лиса тёрлась о сапоги и виновато заглядывала ему в глаза.

Мельников угостил беглянку варёным мясом, и она принялась жадно обгладывать кости.

— Что, видно, не ахти как сытно живётся на воле? — усмехнулся Иван Михайлович. — Поедем-ка опять ко мне!

Собираясь отплывать, Мельников взял лису на руки, унёс в лодку. Но едва он выпустил её из рук, как она перемахнула через борт и убежала к кустам.

— Не хочешь?.. — промолвил Иван Михайлович. — Что ж, дело твоё. Живи по-своему…

Рыбак оттолкнулся от берега, поплыл. И пока лодка скрывалась за островком, Иван Михайлович видел неподвижный силуэт лисы на фоне тёмных безлистных кустов.

ВОРОНЫ

После первых осенних заморозков пчеловод Анисим с внуком Васей пошли в тайгу подыскать место для колхозной пасеки. Это было очень важное дело. За лето нароилось столько семей, что ближние луга стали малы для медосбора, и колхозники решили половину ульев перевезти на новые угодья.

Дед Анисим знал одно такое место. Много лет назад в тайге был пожар. Начался он от молнии, ударившей в сухой смолистый кедр. Стояло жаркое лето, и огонь быстро охватил громадную площадь. Лес между речкой Быстрицей и цепью тонких болот выгорел дотла. Вскоре почва, обильно удобренная золой, покрылась зарослью медоносного кипрея. Трава росла так густо, что гарь казалась застеленной малиновым ковром.

Тут дед Анисим и решил основать новое отделение пасеки. Оставалось лишь выбрать площадку для ульев.

Таёжная гарь открылась перед путниками со скалистого перевала. Внизу, у подножия сопки, бурлила на камнях речка, и сверкающие брызги взлетали до мохнатых ветвей пихт. На берегу лес обрывался отвесной стеной; дальше тянулась, насколько хватал глаз, равнина, заросшая уже побуревшим кипреем.

— Вот где приволье! — воскликнул дед. — Для пасеки лучшего места не найти.

По крутому склону дед и внук спустились к Быстрице, сняли с плеч и положили на землю котомки. И в тот момент, когда Анисим приготовился набить табаком трубку, почти рядом, за кустом смородины, послышался шорох. Путники, подняв ружья, настороженно прислушались. Шорох повторился. Кто-то медленно удалялся от людей в глубь зарослей кустарника.

Дед Анисим сделал несколько шагов вперёд, Вася последовал за ним. И тут оба, медленно закидывая за плечи ружья, остановились.

В кустах, среди разбросанных костей, понуро стоял большой ворон. Он еле держался на толстых, узловатых лапах и, чтобы не упасть, упирался в землю концами полураспущенных грязных крыльев. Ворон, по всей вероятности, был тяжело болен. Но несмотря на это, он приготовился к отчаянной борьбе с любым противником: об этом говорил свирепый блеск его острых глаз.

— Ишь ты… — озадаченно пробормотал Анисим, не ожидавший такой встречи. — Даже птица без боя умирать не хочет!

В это время из тайги вынырнул отставший пёс Дружок. Он виновато вильнул хвостом, но, увидев ворона, с лаем бросился на него. Птица угрожающе щёлкнула клювом и отступила на шаг назад, к берегу.

— Дружок, прочь! — закричали в один голос Анисим и Вася.

Но пес не слушался и продолжал теснить ворона к речке. Птица дошла уже до самого обрыва, дальше ей пятиться было некуда, а собака всё лаяла и норовила цапнуть ворона зубами за перья.