Силовой вариант ч. 1

После ликвидации Раббани в Пакистане — единственными лидерами этических меньшинств в Афганистане стали генерал Абдул Рашид Достум и генерал Ахмад Шах Масуд. По согласованию с советским руководством — боевиков, прежде всего полевых командиров невысокого уровня — вывозили в Советский союз, показывали, как живут простые крестьяне в Средней Азии. Возвращаясь, они рассказывали о том, как в Советском союзе живут люди — и эта пропаганда — была действенней любых митингов в кишлаках, где рассказывалось о преимуществах развитого социализма. Люди смертельно устали от войны — девятый год страшного, братоубийственного кровопролития. Но мир — все не наступал.

Ахмад Шах Масуд в Кабуле проводил далеко не все время, то и дело наведывался в Пандшер — понимал, что Пандшер это его укрытие и надо показать людям, что он не забыл о них, на случай, если придется возвращаться туда. В Пандшере — строили две больницы, везли хлеб из чистой, белой муки. Неплохо жили и области, населенные этническими таджиками в приграничье. Несмотря на протесты погранвойск КГБ разрешили приграничную торговлю, стали выдавать многоразовые пропуска на ту сторону границы. Сразу возщникла спекуляция, в которую были втянуты и советские — но она была и до этого.

Остатки НДПА преобразовались в партию Ватан (Отечество) и естественно, жестко критиковали политику нового правительство во главе с «бывшим американским наймитом» Масудом. Халькисты — создали партию, которая так и называлась «Хальк» и привычно взяли курс на восстановление и укрепление позиций в армии, создание подпольных партийных ячеек. Это было опасно. Третьей партией, собравшей тех, кто разочаровался и в Хальке и в Парчаме — стала РОТА, авангард трудящихся Афганистана. При прежних режимах, что при Амине, что при Кармале, что при Наджибе — этой партии работать не разрешали, несмотря на то, что она была пожалуй более просоветской, чем НДПА. Она в основном состояла из жителей севера Афганистана, имеющих родственников на другом береги Амударьи, они знали не понаслышке как живется в СССР и хотели, чтобы такая же жизнь была и в Афганистане. Теперь — эта партия была одной из немногих «твердых» сил, на какие можно было опереться.

Масуд… Ахмад Шах Масуд никогда не был рьяным противником СССР, вероятно — в королевской армии, останься в Афганистане король он бы дослужился до высоких званий, возможно — до маршальских звезд. Он верил в Аллаха, но не верил в ваххабизм и не молчал, видя, какие непотребства творят люди из Коалиции-7. [102] Он был патриотом Афганистана, не слишком то любил СССР — но, по крайней мере, он был договороспособен и до сих пор сохранил понятие чести — в большей степени и чем пуштуны, носящиеся с кодексом Пуштун-Валай как дурень с писаной торбой, и сами на каждом шагу его нарушающие — оправдывалось это тем, что нарушить слово данное неверному можно. Масуд понимал, что Афганистан так или иначе попадет в розыгрыш великих держав — и лучше иметь дело с шурави, которые предоставляют помощь и продовольствием и оружием и специалистами — чем оказаться один на один с Пакистаном. Тем более — с таким Пакистаном, как сейчас.

102

Пешаварская семерка.

На сторону новой власти перешло на удивление много полевых командиров, даже таких отмороженных, как бандиты из ИПА Халеса. Для того, чтобы понимать, почему так произошло — надо очень хорошо понимать Афганистан. Афганцы — никогда не были ни фанатичными, ни особо религиозными. О чем говорить, если в конце шестидесятых женщины учились в Кабульском университете, заказывали себе платья по немецким журналам, а в Кабуле на улицах и базарах можно было встретить американских хиппи, очумевших от бесплатной конопли — и их никто не пытался похитить или убить. Традиции рода, слово племенного вождя и принципы Пуштун-Валай, пуштунского кодекса чести значили куда больше, чем Коран, который и читать то мало кто мог. Мулла воспринимался скорее как независимый посредник и ученый человек, примерно так же, как в двадцатые в СССР на селе воспринимался учитель. Традиции пуштунов допускали и принятие выкупа за убитых и прекращение сопротивления в обмен на золото и прекращение сопротивления перед врагом, который показал свою силу и жестокость. Вся афганская война до восемьдесят восьмого держалась в основном на деньгах, в бандах моджахедов фанатики и мстители составляли около трети, где-то и меньше, остальные — либо зарабатывали деньги, либо были вовлечены в войну насильно, угрозой убить находящихся в лагере беженцев родственников. Нанеся атомный удар по Пакистану, Советский союз вселил в сердца моджахедов ужас и показал, что не остановится ни перед чем. Кроме того, развал Пакистана сделал невозможным финансовую и материальную поддержку моджахедов. В итоге — все больше и больше полевых командиров решал прекратить сопротивление. Официально это оформлялось как перемирие, членов бандформирований часто записывали как народных милиционеров — малишей, полевые командиры заседали в советах при губернаторах провинций. На поле боя оставались фанатики, которые переходили к террору.

Более значительную, чем это было принято признавать, роль в замирении сыграла группа, известная как группа Риджи. Салман Риджи — священнослужитель, окончивший университет Аль-Азхар и вернувшийся на родину. То, что происходило в Афганистане на протяжении восьмидесятых — глубоко ранило его, он видел, что афганцы убивают афганцев и не хотел своему народу такой страшной судьбы. Он собрал несколько священнослужителей, думавших так же как он — и они начали сравнивать священные тексты Корана, хадисов, некоторых других книг с книгами по теории коммунизма, какие смогли достать. Выяснилось, что у ислама и коммунизма есть много общего, намного больше, чем кто-либо думал. Например — махдисты, верящие в двенадцатого имама Махди, должного выйти из великого сокрытия — знали, что Махди должен будет распределить все богатства так, чтобы никто не был обойден, причем как это сделать — давался ясный ответ: всем поровну. Ислам — создавался в таких же условиях, как и советский коммунизм — для преимущественно сельской и разоренной страны, для страны с высокими традициями общинности — и слова проповедников находили путь к сердцам людей. Ведь люди — воевали совсем не за то, чтобы вернулись баи, а они опять стали их рабами и работали бы на крошечном клочке земли за ничтожную долю урожая.

Но и против мира были очень многие.

Самыми опасными противниками советской разведки — были разведчики китайские. Они во многом походили на советских разведчиков тридцатых — недостаток профессионализма, с лихвой восполняемый фанатизмом, постоянная готовность убить или умереть самому. Китайцы — ловко манипулировали теми же самыми социалистическими лозунгами, но подчеркивали, что именно они — настоящие коммунисты, а шурави — ревизионисты, извратившие суть великого учения. Это хорошо подходило тем, кто разочаровался в СССР, но не хотел порывать с коммунистическим прошлым — тем, кто участвовал в мятеже и вынужден был затаиться и перейти на нелегальное положение. Китайцы терпеливо налаживали контакты в Пакистане, прежде всего в Северном Пакистане, заполняя собой образовавшийся вакуум власти, налаживая связи с лидерами беженцев. По данным советской разведки — уже сейчас на территории Пакистана работали лагеря по подготовке подрывных элементов, организованные китайским ГРУ. К СССР — китайцы испытывали просто звериную ненависть, причем даже не могли объяснить — за что. Они искусно манипулировали не слишком то различающими «сорта коммунизма» афганцами и некоторые — даже не считали, что передача информации китайцам, оказание им помощи — есть что-то опасное.

Вторыми по степени опасности — были бывшие сотрудники ХАД и Царандоя, замешанные в мятеже и переметнувшиеся на другую сторону. Как и всякая смена власти в Афганистане эта — сопровождалась большой кровью и означала для многих людей — их объявление вне закона. Каждый делал выбор, и потом оказывалось что выбор неправилен и другого пути нет. Советские советники предлагали провести амнистию — но Масуд был резко против, да и наиболее опытные советники говорили, что амнистия от кровной мести не спасет.

Третьим по степени опасности… только по причине малораспространенности были… советские граждане, вставшие на путь предательства. В Москве, в восемьдесят седьмом был вскрыт страшный гнойник, кровь и гной хлынули во все стороны, и не было видно этому ни конца, ни края. Советское государство было уже не таким, чтобы можно было позволить себе тридцать седьмой год, полномасштабные репрессии — но аресты были и по серьезным статьям. Прошли массовые аресты выявленных агентов ЦРУ, разоблаченных Олдриджем Эймсом, для которого прокуратура США потребовала смертной казни, а ПГУ лихорадочно подыскивала материал для обмена [103] , которым соблазнятся американцы. Советские люди воспринимали это все с разными чувствами. Кто-то с облегчением говорил — давно пора навести порядок. Кто-то — прикидывал, как это может коснуться его. Кто-то писал донос на своего более талантливого коллегу — с тридцать седьмого мало что изменилось. Большинство людей, конечно, были честными и хорошими — но и нечестных хватало. И в Афганистане, как и в любой другой «загранке» — были такие, которые прикидывали, как красиво сделать ноги и подороже продаться. Как и говорил Сталин — борьба со временем не затихала — а обострялась…

103

То есть провалившихся американских разведчиков или диссидентов. Это сейчас американских шпионов просто выпускают, а тогда — меняли, своих — не сдавали, вытаскивали из тюрем, перевозили в Союз.

Следовало сказать и про сепаратистов. Так получалось, что в Афганистане до семидесятых годов не было по настоящему серьезной, дотягивающейся до каждого племени и до каждого уголка страны власти. Пограничные племена пуштунов жили сами по себе, в Кандагаре не забывали, что когда-то именно этот город исполнял столичные функции. С вождями племен королевская власть заключала соглашения о распределении полномочий — кто сколько дает рекрутов в армию, кто и какие платит налоги. Государственным языком был не пушту, язык пуштунов, а дари, диалект персидского (фарси). На севере страны — было много таджиков, узбеков, туркменов — потомков басмачей, бежавших из СССР. Первым — сделать государство всепроникающим попробовал Хафизулла Амин, над столом которого висел портрет И.В. Сталина. Карательные экспедиции к племенам возглавлял его дядя и в этот момент как раз и началось сопротивление. Смог бы его подавить Амин или нет — вопрос. Амин был жесток, но он был последовательно и неизменно жесток, а это вызывает уважение у таких людей, как вожди пуштунов. Как бы то ни было — сопротивление началось уже тогда, но тогда никто не думал о сепаратизме и расколе страны.

А сейчас — как раз думали. Ни для кого не было секретом, что Масуд был лидером именно меньшинств: узбеков, таджиков, хазарейцев, а так же мелких пуштунских племен, у которых были счеты к крупным. Убитый Наджибулла был пуштуном — хоть и плохим пуштуном, а все-таки пуштуном и здесь все это помнили. В итоге — пуштуны, недовольные тем, что власть в государстве взяли чуждые им люди — все больше и больше задумывались об отделении и о провозглашении собственного государства со столицей в этнически чистом Кандагаре. Эта проблема обещала еще больше обостриться после решения проблемы пакистанской Зоны племен, решение которой намечалось на тысяча девятьсот девяносто четвертый год. Не так уж много ждать оставалось по сравнению с тем, сколько ждали до этого. И после получения огромных племенных территорий (больше трети современной территории Афганистана) — можно было подумать и о выделении меньшинствам буферного государства на севере страны — возможно даже со столицей в Кабуле…