Силуэты на облаках

Орлы и грифы спасаются от подоблачного ненастья. Тут и там поднимаются они из просветов в тучах, выныривая, как из прорубей и, поднявшись над морем туч, плывут величаво и медленно к солнечным скалам.

Ну как не позавидовать им? Они всегда могут подняться из ненастья к солнцу!

Стоит лишь распахнуть крылья.

Стоит и молчит

Светает. В лесу ещё темно, но тропу уже видно. Поднимаюсь в гору, смотрю под ноги. Ветви нависли над тропой; не глядя, отвожу их рукой от лица. Паутина липнет на щёки. Лес просыпается. Заквакал зелёный дятел. Ночной козодой на поляне промурлыкал и похлопал крыльями в последний раз. И словно движутся мимо меня туманные и ещё чуть видимые стволы дубов, буков и кусты ежевики.

Прохожу мимо мохнатого пня. И прошёл. Совсем рядом прошёл, но тут внутри у меня что-то ёкнуло И щёки похолодели: пень-то вдруг шевельнулся и тихо фыркнул, словно чихнул! На обочине — рукой толкнуть! — стоял медведь. Стоял на задних лапах, а передние лапы на пузо свесил. Губы трубочкой, — того и гляди свистнет! Растерялся, что ли, — стоит как пень!

Медведь опомнился, мягко упал на четвереньки, вскинул мохнатым задом — и зашумел по кустам. А я ещё долго стоял, застёгивая пуговицу телогрейки и никак не мог её застегнуть.

По грибы

Мы, жители равнин, за грибами ходим, а вот горцы за грибами… ползают! Такая в горах везде крутизна, такие скаты-уклоны, что на двух ногах не пройдёшь. Только-только прокарабкаешься на четвереньках.

И в горах грибы подберёзовики растут под берёзами. Только под горными берёзами: кручеными-перекрученными. И подосиновики — под осинками; только под горными, торчащими между камней.

Найдёшь гриб — срезай осторожно. Срежешь — держи крепче. Отпустишь — гриб, словно белка, сразу ускачет вниз!

Сядешь передохнуть — корзину просто так рядом не ставь, а зажми в ногах. А то и корзинка умчится вниз, как санки с горы. И шапку рядом с собой не клади — сейчас же покатится колесом под уклон.

И упаси тебя грибы рассыпать! Разбегутся, запрыгают — не догонишь и не поймаешь. Да и ловить осторожней надо, а то не только грибов — и костей собственных не соберёшь!

Опасно в горах по грибы ползать.

Медвежья яблоня

Поспели в лесу дикие яблоки. Те, что кислицей зовут: откусишь — и чуть не слёзы из глаз!

— Не торопись, — говорит пастух. — Найдём сладкую яблоню, медвежью!

Я подумал, что это сорт такой. А оказалось, что яблоня и в самом деле медвежья! Медведь её отыскал в лесу и пометил: на коре когтями зарубки задрал.

— Ну-кось, пробуй! — пастух говорит.

А мне неохота. Зелёное оно, мелкое, на вид даже хуже других. От одного его цвета уже оскомина на зубах.

— Да ты пробуй, пробуй! — пастух пристаёт.

Я откусил и не верю — сладкое! Даже очень съедобное. Не медовое, конечно, и не сахарное-наливное, но для кислицы-дичка просто приятное.

Сидим под медвежьей меченой яблоней и едим медвежьи сладкие яблоки.

— Медведь, он такой… — говорит пастух. — С других яблонь зря и не пробуй, ищи сразу меченую.

— А хозяин не заругается, что мы без спроса с тобой? — смеюсь я.

— А кто его знает? — отвечает серьёзно пастух.. — Он, наверное, давно из кустов за нами следит!

— Так, может, лучше уйдём?

— Ещё чего! Пусть сам уходит, другую сладкую ищет. Ему всё равно делать-то нечего.

Сидим, едим сладкие яблоки. Пока хозяина нет…

А кабанам, которые тоже на медвежьи яблочки падки, он поблажки такой не даёт! Правда, у кабанов совсем совести нет. По-свински себя ведут. Медведь старается, ворочается на яблоне, отрясает ветки, а кабаны внизу собирают падалицу. Рявкнет на них, а они снова. Тогда возмущённый медведь, повизгивая и подвывая, мешком падает вниз, прямо на бесстыжие кабаньи рыла. Ну, тут уж их сдует как ветром!

У костра

Пламя костра — сухое и жаркое. Над костром, как на ветру, качается ветка бука. Взошла луна — ив глухом буковом; лесу стало ещё мрачнее и глуше. Как в чёрной воде. И только там, где лунный свет пробил лесную крону, легли на стволы и землю яркие жёлтые пятна. Тревожно как-то. Из чёрного леса с жёлтыми лунными пятнами — шорохи и тихий хруст. Чуть притушил костёр еловой лапой: хвоинки запищали и красными зигзагами запрыгали вверх.

Лёг к костру спиной. Неудобно… Повернулся лицом — ещё хуже. Переполз на другое место — опять что-то не так: не то сучок под боком, не то в головах низко. И вдруг понял: дело не в сучке и не в изголовье. Дело в сердце — щекотно, перебои и одышка. Это знакомо. Это предчувствие. Кто-то притаился вблизи! Потянулся тихонечко к карабину, оттянул курок и быстро вскочил на ноги. Костёр слепит. А за костром — чернота и жёлтые пятна…

Пригнувшись, кинулся в темноту — как в воду нырнул. Упал и затаился за большим валуном, затянутым мхом.

Странно выглядит ночью костёр со стороны. Красное плашмя беззвучно мечется то разгораясь, то затухая. Ветви над огнём кланяются, кланяются. А серые стволы деревьев, как ноги слонов, переступают вокруг огня, словно пританцовывают.

Ощущение, что тут кто-то есть, не проходит. Это даже не ощущение, а уверенность; я знаю, что этот «кто-то» ещё покажет себя. И он показал.

Сутулая и сгорбленная фигура встала между мной и костром. Будто облачко наплыло на костёр и затмило его. Медведь! Бесшумно, словно это и в самом деле лишь облачко тумана, а не матёрый зверина, медведь ещё раз обошёл вокруг костра, — и опять чёрная туша его затмила огонь. Но вдруг он быстро повернулся ко мне — видно, учуял! Чуть слышно охнул и мгновенно исчез.

Я побоялся стрелять. Почему? Да разве всё объяснишь, когда вокруг чёрный лес, жёлтые лунные пятна и сутулая фигура, плывущая по красному пламени как туман!

Я не думаю, что медведь пытался напасть. Просто его распирало от любопытства: что это за жар-птица с красными крыльями и почему вокруг неё пляшут деревья?

Железный лес

Растёт в горах Талыша железное дерево. Не одно дерево, а целый железный лес. Странный это лес. Стволы деревьев больше похожи на каменные столбы, изборождённые временем, размытые ливнями, выветренные вихрями. Какие-то корявые пещерные сталактиты и сталагмиты. Твердокаменные, несокрушимые — гудят под обухом. Сучья у них пятнистые, как спины удавов, раскорячены и перекручены. Ветру их не согнуть, не качнуть даже — как из железа отлиты. Упёршись, сучки прикипают друг к другу, врастают в стволы, сплетаются в железное кружево. Не поросль, а решётка железная. И листья на них жёсткие, как из зелёной жести.