Сильвия и Бруно. Окончание истории

Как пример опасности для самого клира, вызванной этим новым течением, позволю себе привести тот факт, что, как говорит мне собственный опыт, священнослужители данного направления особенно склонны пересказывать анекдоты, в которых предметом осмеяния служат самоё священные имена и слова, а иногда и подлинные библейские тексты. Множество таких анекдотов подаются как первоначально сказанное детьми, чья незапятнанная невинность в вопросах зла должна, вне всякого сомнения, оправдать их в глазах Господа от любой вины; но не так с теми, кто сознательно использует подобные невинные огрехи как материал для своего кощунственного веселья.

Позвольте, однако ж, совершенно серьёзно добавить: я более чем уверен, что такая профанация во многих случаях неосознанна: «среда» (как я попытался объяснить на с. 91) производит в людях различие, и мне утешительно думать, что множество таких профанирующих историй — а мне их больно слышать и стыдно повторять — их ушей не режут и их совести не ранят, и что они не менее искренне, чем я сам, произносят две молитвы: «Да святится Имя Твоё» и «От твёрдости сердца и презрения к Твоему слову и заповеди, Господи, избавь нас». К этому я желал бы ещё добавить, в интересах их и себя самого, прекрасную мольбу Кибла [12] : «Дай на каждый нам из дней Круг собратьев потесней!» На самом деле над этой привычкой духовенства профанировать в повседневных разговорах я скорблю исключительно из-за последствий — из-за серьёзной опасности, подстерегающей как говорящего, так и слушающего. Верующего слушателя подстерегает опасность утраты почтительности к святому — в результате того, что он всего лишь выслушает и посмеётся подобным шуткам, — а также искушение пересказать их для забавы других. Неверующему слушателю такое зрелище уполномоченных защитников веры, откровенно её предающих, приносит чаемое подтверждение его теории, будто религия — это сказка. А самому говорящему это неминуемо угрожает утратой веры. Ибо если кто-то произносит такие шутки, не осознавая их вреда, он также не осознаёт в тот момент реального существования Бога как живого существа, слышащего всё, что мы говорим. И тот, кто потворствует своей склонности отзываться подобным образом о священных вещах, не задумываясь об их значимости, едва ли не обнаружит, что Бог в его представлении обратился в миф, а небеса в поэтическую фантазию — иначе говоря, что свет жизни для него померк, и в глубине души он атеист, потерявшийся в «осязаемой тьме» [13] .

12

Джон Кибл (1792—1866) — английский проповедник и религиозный поэт; один из отцов Оксфордского движения. В Оксфорде его именем назван колледж, основанный в 1868 г.

13

Выражение из Библии: Исход, 10:21. «Осязаемая тьма», другое название «тьма египетская», — одна из десяти «казней египетских».

Я опасаюсь, что в настоящее время усиливается тенденция непочтительного отношения к имени Господа и вещам, связанным с религией. Некоторые из наших театров способствуют этому покатному движению, выводя на сцене непристойные карикатуры на священников; некоторые из наших священников сами ему способствуют, показывая всем, что они умеют отложить в сторону дух почтительности вместе со своим стихарём и вне церковных стен подшучивать над именами и вещами, к которым они же питают почти суеверное благоговение внутри; «Армия спасения», боюсь, из самых лучших намерений много помогла этому упадку благодаря грубой фамильярности, с которой она третирует священные предметы; и теперь каждый, кто желает жить в духе молитвы «Да святится Имя Твоё», должен прилагать все силы, сколь бы мало их у него ни было, чтобы его сдержать. Так что я рад был воспользоваться этой редкой возможностью, как бы предмет разговора ни шёл вразрез с Предисловием к книге такого рода, выразить некоторые мысли, которые долгое время тяготили мой разум. При написании Предисловия к первому тому я не ждал, что оно будет прочитано в том или ином существенном объёме, но мне приятно думать, основываясь на достигших меня свидетельствах, что значительную его часть всё же читали, и надеяться на то же в отношении данного Предисловия; думаю, среди прочитавших найдутся такие, кто с сочувствием встретят изложенные мной взгляды и будут готовы помочь, как молитвой так и личным примером, возрождению в Обществе угасающему духу благоговения.

ГЛАВА I. Бруно делает Уроки

В течение последующих двух месяцев я жил одними воспоминаниями, настолько невыносимо скучной и унылой казалась мне теперь моя одинокая городская жизнь. Я тосковал по милым моему сердцу друзьям, которых оставил в Эльфстоне, по нашим чаепитиям, во время которых мы неспешно рассуждали об учёных материях, по тому взаимопониманию, которое придавало рождавшимся при этом идеям живую и чёткую убедительность; но чаще всего я вспоминал свои встречи с двумя сказочными существами — а может, видениями из сна, ибо я так и не решил загадки, кем или чем те детишки были на самом деле, — чья непосредственная шаловливость волшебным светом озарила моё существование.

Сидение в конторе, которое, как я подозреваю, низводит большинство людей до умственного состояния кофемолки или стиральной доски, проходило своим чередом — именно в такие жизненные пробелы, в такие вот часы опустошения, когда пресыщенному аппетиту уже несносны книги и газеты и когда истомлённый унылой созерцательностью человек силится — причём безуспешно — населить пустое пространство милыми лицами отсутствующих друзей, горечь настоящего одиночества ощущается сильнее всего.

Однажды вечером, чувствуя себя особенно изнурённым такой жизнью, я прямо из конторы отправился в свой клуб — не то чтобы в надежде повидаться с кем-либо из приятелей, ибо весь Лондон к этому времени «переехал в деревню», но в предвкушении хотя бы услышать «сладкие слова человеческой речи» и принять участие в простом человеческом обмене мнениями.

Тем не менее, первый же человек, которого я там повстречал, оказался именно приятелем. Эрик Линдон развалясь сидел в кресле и с довольно-таки «скучным» видом читал газету. Мы тот час же предались беседе, даже не пытаясь скрывать обоюдного увлечения.

Спустя некоторое время я всё-таки отважился перейти к главному предмету, который завладел моими мыслями, стоило мне увидеть Эрика.

— А что же наш Доктор? — Это имя, принятое нами по молчаливому согласию, было удобным компромиссом между официальным «доктор Форестер» и фамильярным «Артур» — на последнее Эрик Линдон едва ли имел в моих глазах право. — К этому времени он, я полагаю, уже прибыл на новое место? Адрес его вам известен?

— Я думаю, он всё ещё в Эльфстоне, — ответил Эрик. — Только я не бывал там с тех пор, как мы с вами последний раз виделись.

Какой части этого сообщения было сильнее дивиться?

— А позвольте спросить — если только это не будет нескромностью с моей стороны, — когда же прозвенят для вас свадебные колокола? Или, быть может, они уже прозвенели?

— Нет, — отвечал Эрик ровным голосом, не выдающим и тени эмоций, — с тем соглашением покончено. Я всё ещё «Бенедикт-холостяк» [14] .

14

Герой комедии Шекспира «Много шума из ничего» — убеждённый холостяк, под конец всё-таки женившийся.

Тут уж на меня нахлынули такие лучезарные мечты о возможности нового счастья для Артура, что дальше я всё равно не смог бы связно вести беседу, поэтому был рад первому же приличному предлогу, чтобы уединиться в тишине.

На следующий день я написал Артуру, сделав ему суровейший выговор за долгое молчание, который только смогло вывести моё перо, и потребовал, чтобы он без промедления написал мне, как у него обстоят дела.

Ответ должен был придти только через три или четыре недели, а вероятно и позже; никогда ещё дни мои не тащились от утра к вечеру с такой несносной медлительностью.

Однажды после полудня я, чтобы скоротать время, отправился на Кенсингтон-гарденз [15] и, бесцельно бродя в парке по всем подворачивающимся дорожкам без разбору, вскоре почувствовал, что случайно забрёл на совершенно не знакомую мне тропку. К этому времени я и помнить не помнил ни о каких «наваждениях», и думать забыл о возможности встречи с моими сказочными друзьями. И вот, представьте себе, я замечаю маленькое существо, снующее в траве, окаймляющей мою тропинку. Это существо не походило на лягушку или насекомое, или какую-либо иную живую тварь, которую всякий узнает с первого взгляда. Осторожно опустившись на колени и сложив ладони крышечкой, я изловил непоседу — и тут же затрепетал от изумления и радости. Моим пленником оказался Бруно собственной персоной!

15

Кенсингтон-гарденз — лесистый парк в западной части Лондона, примыкающий одной стороной к Гайд-парку, а другой стороной к старому Кенсингтонскому дворцу (в нём родилась королева Виктория). Случается, литературные герои встречают в нём привидений (см., например, рассказ Уилки Коллинза «Прикосновение призрака»).

Бруно воспринял своё пленение совершенно хладнокровно, и когда я поставил его на землю возле себя, чтобы легче было с ним разговаривать, он тот час же затараторил, словно мы расстались всего несколько минут назад.

— Знаешь, какое Правило есть у тех, кто отыщет Эльфа, — сам, без подсказки? — Бруно определённо не улучшил свою речь с точки зрения грамматической правильности.

— Нет, — ответил я. — Я даже не знал, что существуют какие-то правила для ловцов Эльфов.

— По-моему, ты имеешь Правило меня съесть, — сказал малыш, с ухмылкой превосходства глядя на меня снизу вверх. Как и прежде, его словоупотребление слегка отличалось от общепринятых норм. — Только я не совсем проверен. Ты пока не ешь, мы лучше спросим.

Что ж, подумал я, весьма разумно — не совершать неотменимого поступка, особенно такого, пока не наведёшь справок.

— Разумеется, я сначала спрошу, — заверил я. — К тому же я ещё не знаю, стоишь ли вообще того, чтобы тебя если.