Силы Хаоса: Омнибус

Не считая этого, ее морщинистое лицо было усталым и добрым.

— Я привыкаю.

— Из-за этой операции ты не появлялся среди нас слишком долго. Несколько недель! Мы беспокоились.

— Благодарю тебя за участие, Шайя.

— Банду Нейла перерезали недалеко от инженерных палуб. — Старуха понизила голос. — Никто не взял на себя ответственность. Пошли разговоры о еще одном звере, явившемся из черных глубин.

Септимус ощутил, как настроение его мгновенно испортилось, словно на плечи навалили тяжелый груз. Оружейник входил в последнюю охотничью партию, которая покончила с очередным зародившимся в глубинах корабля чудовищем варпа.

— Я поговорю с хозяевами. Обещаю.

— Да хранят тебя боги, Септимус. Да минуют тебя беды.

— Я… слышал, что Октавия здесь?

— Ах да. Новая девушка.

Старая женщина снова улыбнулась и махнула рукой в сторону ларька, вокруг которого собралась небольшая толпа.

— Она с рожденной в пустоте.

С рожде… Но зачем?

— Благодарю, — сказал он и двинулся дальше.

Октавия действительно была с рожденной в пустоте. Малышка, чьи зрачки навеки расширились в родном для нее мраке, показывала гостье коллекцию марионеток. Октавия стояла у прилавка в ларьке, принадлежавшем стареющим отцу и матери рожденной в пустоте. Девушка улыбалась и заинтересованно кивала.

Септимус подошел к навигатору и поклонился родителям девочки. Старики поздоровались с ним и отметили, как хорошо подживают его раны.

— Мне надо было уйти от Этригия, — сказала Октавия на готике. — Теперь у меня есть медальон, — добавила она, словно оправдываясь за что-то, — и я решила прогуляться.

— Корабль все так же опасен, с медальоном или без.

— Я знаю, — ответила девушка, избегая его взгляда.

Септимус кивнул на девочку:

— Ты понимаешь, что она говорит?

— Ни слова. Кое-что перевели ее родители. Я просто хотела увидеть ее. Внимание, которое ей оказывают, поразительно. Люди приходят сюда, просто чтобы поговорить с ней. Один заплатил за крошечный локон ее волос.

— Ее почитают, — ответил Септимус.

Раб сверху вниз посмотрел на рожденную в пустоте, которая таращилась на него сквозь гриву спутанных черных волос.

— Атасавис ге корунай тол шалтен ша'шиан? — спросил он.

— Кош, кош'ет тай, — улыбнулась девочка.

С лучезарной улыбкой на мордочке она выставила перед собой серебряный медальон легиона, просверленный и надетый на кожаный ремешок. Девчушка носила его, словно заслуженную медаль.

— Ама шо'шалнат мирса тота. Итис иша. Итис иша нереосс.

Септимус легонько поклонился ей и улыбнулся, несмотря на отвратительное настроение.

— Что она сказала? — спросила Октавия, стараясь скрыть свое разочарование.

Навигатор не поняла ни слова из разговора на нострамском.

— Она поблагодарила меня за подарок и сказала, что мой новый глаз очень красивого цвета.

— О.

Рожденная в пустоте залепетала, указывая пальцем на Октавию. Септимус снова улыбнулся:

— Она говорит, что ты очень симпатичная, и спрашивает, выучишь ли ты когда-нибудь нострамский, чтобы вы могли пообщаться как следует.

Октавия кивнула.

— Яска, — сказала она и уже тише спросила у Септимуса: — «Яска» — это «да», верно?

— Яска, — ответил он. — Да. Идем, нам надо поговорить. Прости, что я не появлялся с тех пор, как ты ушла на операцию. Вскоре после нашей последней беседы выяснилось, что денек предстоит насыщенный.

Его не должны были будить.

Разве он не служил верно, храбро и доблестно? Разве не сокрушал врагов примарха? Разве не подчинялся приказам Воителя? Чего же еще от него требовать?

И вот он снова шагал по реальному миру. Но зачем? Чтобы увидеть распад всего, чем легион был когда-то. Чтобы схлестнуться с Вандредом, в то время как десятая рота доживает последние дни.

Это не жизнь — не более чем продолжение того существования, которое он по праву оставил позади.

У него было два тела. Его разум разрывался между двумя физическими формами. На более поверхностном уровне восприятия он ощущал себя тем, во что превратили его Делтриан и помощники, и чувствовал неукротимую силу самоходной машины. Могучие руки, управляемые ревущими сервомоторами. Когти, способные пробить адамантий и керамит. Пушка, одним выстрелом из которой можно было убить десятки противников.

Неутомимое и бездушное воплощение союза между машиной и человеческой плотью, благословенное Механикум.

Но все это исчезало при секундной потере концентрации. Требовалось постоянное напряжение, чтобы удерживать иллюзию. В те мгновения, когда древний воитель терял контроль, он снова чувствовал свое смертное тело, заключенное в саркофаг с холодной, нестерпимо холодной амниотической жидкостью.

Эти реальные ощущения были ужасны, но Малкарион время от времени возвращался к ним. Безногий, однорукий труп покачивался в колючем ледяном растворе. Его затылок и спина превратились в сплошную зубчатую гряду боли — это вонзались в тело и мозг щупальца и иглы машинного интерфейса, вновь погружая Малкариона в реальность дредноута.

Порой, пытаясь пошевелить левой рукой — когтистым силовым кулаком, он чувствовал, как его настоящая высохшая культя слабо стучит о стенки амниотического саркофага. Когда он впервые заговорил с Вандредом, вместо импульса, пробегавшего по волокнам в мозгу и транслировавшегося через синтетический голос вокса, открылся его собственный рот. Лишь в тот момент он понял, что дышит ледяной жидкостью. Только это и сохраняло ему жизнь. Густой, как масло, и ошеломляюще холодный амниотический раствор циркулировал по его дыхательной системе. Жижа залепила его легкие, мертвыми комками давившие на ребра в беспомощном и бессильном теле.

Давным-давно он сражался рядом с братьями из легиона Железных Рук. А затем, когда пришло время другой войны, он сражался уже против них. Малкарион был отлично знаком с их верованиями. И не понимал, как такие стойкие и упорные воины могут считать вечное заключение в саркофаге чем-то вроде блистательного посмертия.

— Я возглавлю следующую наземную атаку, — проревел он собравшимся Повелителям Ночи.

Воины его легиона уважительно склонили головы или грохнули кулаками по нагрудникам. С гордостью! Невероятно. Они видели лишь наружную оболочку. Они понятия не имели о высохшем трупе, который прижимал изможденное лицо к передней крышке саркофага.

— Мы — Повелители Ночи. Мы — сыны Восьмого легиона. И мы возьмем «Семнадцать-семнадцать», чтобы и тысячу лет спустя Империум оплакивал тот час, когда мы явились на Крит.

Крики воодушевления были долгими и громкими.

— Приготовить десантную капсулу! — приказал дредноут. — Я снова стою среди вас, облаченный во тьму, и мои когти жаждут имперской крови.

Крики стали еще громче.

Слепой, безъязыкий, однорукий труп покачивался в корпусе богомашины, зная, что вскоре вновь ощутит вкус войны — впервые за десять тысячелетий.