Силы Хаоса: Омнибус

Когда Гицилла заглянула за разорванный край борта корпуса, металл которого разодрало ударом с такой легкостью, словно это была плохо сделанная ткань, она увидела не одного, а двух человек, распростертых на бортовой части отсека, которая теперь стала полом. Оба они были еще живы, но ни один из них не мог подняться; они переломали конечности или получили сильные ушибы.

Гицилла двигалась быстро, едва обратив внимание, что только один из этих двоих одет в военную форму, а другой носил что-то вроде одеяния священника. Она мгновенно с легкостью перерезала им глотки, надеясь, что никто не обратит внимания на то, что призывы о помощи внезапно прекратились, если кто-то вообще их слышал.

Она затаилась в похожей на трубу секции корпуса, пытаясь предположить, где могут быть остальные выжившие. Вероятно, управление летающей машиной размещалось в носовой части, и там должен был находиться как минимум один человек. Когда машина начала падать, другие, вероятно, побежали в носовую часть, чтобы узнать, что происходит. Вполне возможно, их всех раздавило, но кто-то мог и выжить. Гицилле показалось более разумным обыскать сначала хвостовую часть.

И, приняв это решение, она быстро начала действовать.

Пригнувшись, она бросилась к хвостовой секции корпуса, обежав по пути несколько более мелких обломков. Она слышала голос, доносившийся оттуда, еще прежде чем войти в среднюю часть, но сейчас голос замолчал, и Гицилла приближалась к хвосту самолета очень осторожно.

Так как открытый конец хвостовой части был развернут в сторону от лунного света, внутри было темно, а вокруг еще клубились облака пыли, поднявшейся после падения самолета. Но даже так Гицилле понадобилось лишь несколько секунд, чтобы понять, что внутри остался только один живой; тело второго, плотного человека, одетого в гражданское, лежало в такой искривленной позе, что было очевидно — его позвоночник сломан.

С другой стороны, выживший, казалось, был почти невредим. Вероятно, он получил ушибы, но его конечности были достаточно целы, судя по тому, что он смог подойти к своему мертвому спутнику и склонился над ним.

Гицилла изо всех сил старалась двигаться бесшумно, но все же, вероятно, произвела какой-то шум, и выживший повернулся в ее сторону, когда она была еще в пяти или шести шагах. Он был безоружен, и если бы Гицилла двигалась достаточно быстро, она, вероятно, успела бы ударить его ножом в горло или грудь, прежде чем он смог бы что-то предпринять — но что-то заставило ее остановиться.

Она не знала, что именно заставило ее остановиться, пока не увидела выражение его глаз: что-то вроде узнавания, знания не только того, чем она была, но и кем была — и не только того, кем она стала недавно, но и того, кем была всегда.

Этот человек был Сновидцем Мудрости. Он видел ее раньше, в своих видениях.

И она вдруг поняла, что тоже видела его. Этот факт уже ускользнул из ее памяти, но когда она увидела этого человека, то вспомнила.

До сих пор Гицилла не подозревала, что у Империума могут быть свои Сновидцы Мудрости, и даже сейчас она с трудом могла поверить в это. Ей говорили, что калазендранцы ненавидят все в жителях Гульзакандры, особенно их связь с мирами за пределами этого мира.

Поэтому ее первым предположением было, что это, вероятно, пленник, которого везли против его воли.

И она подумала, не за этим ли послал ее сюда Сатораэль? Неужели она здесь для того, чтобы спасти, а не чтобы убивать?

— Кто ты? — спросила она тихим и напряженным голосом.

В ответ человек уставился на нее с нараставшим ужасом.

— Ведьма! — произнес он наконец, голосом куда более напряженным, чем у нее. — Адское отродье! Чудовище!

Гицилла поняла, что ее первое предположение было ошибочным. Очевидно, у Империума все же были свои Сновидцы Мудрости, которые, вероятно, считали своих «коллег» из Гульзакандры злом — но еще оставалась крупица сомнения. Он узнал ее, и она узнала его. Они видели друг друга в своих видениях, и их судьбы были связаны. Разумеется, он понимал это так же, как и она. Или…?

Гицилла знала, насколько она изменилась с тех пор, как к ней впервые прикоснулся Сосуд Сатораэля, и знала, что даже ее земляки, деревенские жители, среди которых она выросла, пришли бы в ужас, увидев, как жутко она мутировала. Они бы тоже могли назвать ее чудовищем, хотя не ведьмой и не адским отродьем — вероятно, это были калазендранские оскорбления. И поэтому она еще не знала, что делать дальше. Ей все еще казалось, что этот Сновидец — именно этот — может быть зачем-то нужен Сатораэлю, и поэтому его стоит оставить в живых.

В любом случае, он был безоружен и не пытался схватить оружие с трупа человека со сломанной спиной.

— Как тебя зовут? — спросила Гицилла. Она знала, что имена заключали в себе власть. Если он скажет ей свое имя, возможно, она сможет обладать какой-то властью над ним, как Гавалон над порабощенными колдунами. Возможно, именно так их судьбы связаны?

Но он не собирался говорить ей — и она медлила слишком долго.

Она ощутила, как что-то холодное и металлическое прикоснулось к ее шее. Голос совсем рядом с ее ухом прошептал:

— Брось нож!

Она подумала о том, чтобы резко повернувшись, попытаться выбить оружие из руки противника и вонзить нож ему в живот, но знала, что он разнесет ей голову, если она не подчинится.

Она бросила нож, но осталась настороже, готовясь схватить его снова, как только представится возможность.

Повернувшись, она увидела человека, поймавшего ее. Как и Сновидец Мудрости и его мертвый спутник, он не был одет в военную форму. Как и еще один человек, стоявший позади него, вытирая кровь с пореза на лице.

Человек, направивший на нее пистолет, был одет, как показалось Гицилле, в необычно строгом стиле, вероятно, он был поборником дисциплины и истинным защитником порядка. Но был, однако, в его глазах странный блеск, в котором Гицилла узнала что-то вроде родственного духа. Возможно, этот человек тоже был затронут, если не Сатораэлем, то чем-то подобным. В его духовной броне была трещина: некая одержимость, оставлявшая пространство для замыслов и уловок ее бога, словно червь в бутоне.

Но Гицилла понимала, что это ни в коем случае не делало его менее опасным. В действительности, скорее наоборот.