Силы Хаоса: Омнибус

Несколько раз перед нами оказывались медленно двигающиеся сервочерепа. Я приветствовал их при каждой встрече, повторяя наши имена и цель визита на «Мстительный дух» в надежде, что тот, кто за ними следит, кем бы он ни был, заметит наше присутствие через глазные линзы черепов. Большинство из них сканировали или записывали нас, а затем сразу же старались скрыться на своих чирикающих антигравитационных двигателях.

Леор позволял большинству уплывать прочь, хотя и подстрелил три из них, заявив, что если Абаддону есть дело до того, что мы ломаем его игрушки, то Первый капитан мог бы, черт побери, придти и обсудить это лицом к лицу. Я счел, что сложно оспаривать столь прямолинейную инициативу.

Все это время Гира продолжала хранить молчание. Дотянувшись до нее один раз, я ощутил злость, вызванную одним лишь моим присутствием. Где бы она ни находилась, она охотилась в одиночку.

Металл помнит все. Контакт с волнами Ока извлек воспоминания из корпуса корабля, материализовав отголоски экипажа, погибшего в ходе службы на борту флагмана за десятки лет Великого крестового похода. Там были сотворенные из стекла призраки. С костяных стен зловеще глядели хрустальные лица, и на всех было выражение неприятной гармонии. Лица, выполненные с детальностью, недоступной даже мастеру-скульптору, представляли собой маски с закрытыми глазами и распахнутыми ртами. Подойдя достаточно близко, можно было увидеть морщинки на губах. Приблизившись еще сильнее — разглядеть поры.

— Даже их призраки кричат, — произнес Леор.

— Не будь таким примитивным, — упрекнул его Телемахон. — Взгляни поближе.

Мечник был прав. Ни на одном из лиц не было напряженных от страдания линий вокруг глаз, которые ожидаешь увидеть на кричащей маске. Эти мужчины и женщины умерли в муках, но их эхо не кричало.

— Они поют, — произнес Телемахон.

Я провел пальцами перчатки по одной из масок, практически ожидая, что ее глаза откроются, а из стеклянных уст раздастся песня. В этих статуях сохранялась своего рода жизнь. По ту сторону их закрытых глаз проплывали приглушенные сущности, что отчасти напоминало слабые проявления жизни в моих рубрикаторах. Однако это было не совсем то же самое.

Изучая хрустальный язык, а затем закрытые хрустальные глаза, я понял, почему ощущение казалось настолько знакомым. Это было такое же расходящееся чувство головокружения, какое случается, когда душа покидает свежий труп в те сводящие с ума мгновения, пока Боги еще не затянули ее в варп.

— У меня от этих штук кожа зудит, — сказал Леор. — Клянусь, они двигаются, когда на них не смотрят.

— Я бы не стал исключать такую возможность, — отозвался я. И снова прикоснулся к одному из них, приложив кончики пальцев к его лбу.

Я — Хайон. Бессловесный импульс, сконцентрированное ощущение моей личности.

Я жив, — безмолвно пропело оно. Мелодия слагалась из шепчущих воплей. Я кричал, когда корабль горел. Я кричал, когда огонь снимал плоть с моих костей. А ныне я пою.

Я опять убрал руку. Как занимательно видеть безмятежные лица в качестве могильных памятников столь мучительных смертей. У нас на Просперо существовал аналогичный обычай ковать изысканные погребальные маски для павших властителей. Как бы они ни умирали, мы хоронили их в золотых умиротворенных личинах.

В следующий раз я коснулся протянутых пальцев руки, выходящей из стыка костяной стены.

Я — Хайон, — сообщил я ей.

Я жив. Задыхаясь, я вдыхал пламя. Каждый вдох втягивал огонь в мое горло. Кровь заполняла изжаривающиеся легкие. А ныне я пою.

Хватит. Этого было достаточно. Я отвел руку, разрывая контакт.

Неожиданно раздался треск стекла. Я обернулся и увидел, что Леор от нечего делать бьет по тянущимся из костяных стен рукам. Он хлопал по ним ладонью в перчатке, и они ломались.

— Прекрати, — сказал я. Каждый раз, когда он ломал одну из них, мне в виски вонзалось копье неприятного, гудящего жара.

— Что? Почему? — он нанес по очередной напряженной руке удар тыльной стороной ладони, переломив ее посередине. Обрывающаяся на предплечье хрустальная культя осталась на месте, а кисть и запястье разлетелись по костяному полу звенящими осколками. Жар боли у меня в голове на мгновение превратился в огонь.

— Они психически резонируют. Ты заставляешь их петь, и эта песня неприятна.

Он остановился.

— Ты их слышишь?

— Да. И радуйся, что ты — нет.

Мы подошли к очередному Т-образному перекрестку. Леор указал своим топором налево.

— Центральный продольный коридор в той стороне.

— Мы направляемся не на мостик.

Пожиратель Миров продолжал смотреть в проход, ведущий к одной из основных магистралей хребта корабля.

— Нам нужно идти на командную палубу, — произнес он.

— Пойдем. Но сперва я схожу в эту сторону.

— Почему?

Я направил Саэрн в противоположный коридор. Из стен, потолка и пола прохода неподвижно тянулся настоящий лес конечностей из серого хрусталя. Мне не требовалось к ним прикасаться, чтобы расслышать их шепот. Когда они оказывались собраны в группы, их слабый психический резонанс усиливался до такой степени, что вызывал у меня зуд в зубах.

— Надо признать, это и впрямь выглядит многообещающе, — отозвался Леор.

Мы двинулись дальше, стараясь не притрагиваться к кристаллическим рукам.

Там, где стены все еще продолжали состоять из темного железа и чистой стали, резко выделялись повреждения. Корабль сражался в небесах над Террой, и в последние часы Осады его брали на абордаж бесчисленные ударные группы элитных воинов Императора. Их наследие было записано на холодном металле отметинами от попаданий зарядов болтеров и жжеными пятнами подпалин от лазеров.

— Чувствуешь что-нибудь? — поинтересовался Леор.

— Не смогу ответить, пока не появится более отчетливая связь.

— Ощути их. Нащупай магией.

Магия. Опять…

— Машинный дух корабля пребывает в сне-коме. Где-то еще присутствует жизненная энергия, но я не могу быть уверен касательно ее источника. Возможно, это всего лишь кристаллические призраки корабля, или же сознание самого мира, которое просачивается внутрь костей звездолета. Все кажется живым, но ощущение искаженное и рассеянное.

Леор выругался, и его локоть с треском снес несколько вытянутых пальцев. Я вздрогнул, но промолчал.