Симбиоты. Мой самый страстный кошмар
Шрифт:
И в жидкости никакие тела не выращивают…
Я зажмурилась, пытаясь вернуться в свое прошлое – туда, где все было понятно, привычно. В мир, где прожила больше пятидесяти лет…
И где умерла… или почти умерла…
***
…Та-ак…
Вот я шагаю по набережной города…
Пегая брусчатка с фигурным орнаментом лихо отматывается под моими ногами…
За парапетами плещется Волга, лижет волнами песчаные отмели.
Сегодня
Мелькают пестрые наряды и воздушные шарики…
Вокруг голоса, смех и чьи-то громкие оклики…
Рядом мой сын – ему как раз стукнуло шестнадцать – совсем уже взрослый. Мы болтаем, смеемся… что-то там обсуждаем…
Никита с наслаждением вгрызается в гамбургер…
Котлетка и помидорка пытаются убежать, высовываясь из-под пресса двух частей булочки, но он их ловко заправляет назад.
Со звуком прр тянет из трубочки молочный коктейль с шоколадом и персиками.
Вдруг прямо на нас несется самокатчик – какие-то мгновения – и просто сметет. Парень, к тому же, потерял управление, и явно не может ничего предпринять.
Я вижу все словно в замедленной съемке…
Самокатчик орет, срываясь на ультразвук.
Толпа вокруг начинает гудеть.
Люди ошарашенно выпучивают глаза, и стремительно, но неловко освобождают дорогу.
Никто не хочет сталкиваться с самокатом.
И нам помогать никто не спешит…
Каждый токарь сам кузнец своего счастья, как выражалась иногда моя мама…
Сами, сами… Спасайтесь и не зевайте…
Мы отскакиваем на чистом адреналине, инстинктах. Я упираюсь животом в бортик, выходящий к воде.
Оборачиваюсь и вижу, что на сына несется мини-автомобиль для прогулки туристов.
Бросаюсь, сношу его и… мы… автоматом сталкиваемся с двумя новыми самокатчиками.
Комбо… Ножницы, как говорили в мое время…
Свалка…
Как ни назови – все равно дело дрянь.
Сын, я, пассажиры мини-автомобиля, самокатчики, включая того, первого…
Все мы летим, кувыркаемся, через боль понимаем, что ничего уже сделать не можем.
Увы! Но от нас уже ничего не зависит.
Карусель движения запущена, и более тяжелые металлические махины теперь правят балом – не люди, которые еще недавно ими здесь управляли.
Перед глазами все мельтешит, меняется местами, словно пространство играет в пятнашки…
Земля-небо, земля-небо, они сменяют друг друга и смешиваются…
Тело взрывается каскадами боли, и наша куча мала притормаживает, рассыпаемся грудой искалеченных распластанных тел.
Словно грузовик с поврежденными манекенами неожиданно перевернулся по дороге на свалку.
Ноздри пощипывает запах крови: ее слишком много, и это ужасно…
Этот запах повсюду: внутри и снаружи… Металлическим вкусом катается на языке, щиплет глаза и вновь впитывается в ноздри…
Боль растекается по телу, и кажется – она всюду, больше нет ничего, кроме боли…
Она режет, кусает, жжет, раздирает…
Она становится центром вселенной и всем, что способно меня занимать…
Хочется закричать, забиться в рыданиях.
Но изломанное тело не позволяет. Я ничего не могу, только чувствовать боль и снова, и снова ощущать запах крови…
Какое-то время все это было слишком ярко и четко, слишком кошмарно…
И сколько бы ни пыталась хотя бы пошевелиться, повернуть голову, что-то сделать, все заканчивалось лишь новым каскадом боли – он накатывал, охватывал и заставлял беззвучно стонать с надсадными выдохами…
Сына я увидеть, увы, не могла…
Если бы убедиться, что Никита в порядке… Тогда ладно, тогда уже будь что будет… Главное, чтобы мой мальчик сильно не пострадал…
Но изменить угол обзора не получается – тело не слушается от слова совсем…
Я не вижу Никиту, не вижу самокатчиков…
Только голубое, безоблачное небо и обрывки фигур.
Лица, лица, лица, что склоняются возле и немного поодаль.
Обувь где-то на границе обзора.
Кроссовки, сапожки, туфли на каблуках, босоножки…
Красные, зеленые, синие, желтые… Радуга движения чужих ног…
Белый шум возгласов: женских, мужских, детских окутывает раздражающим гулом…