Симбиоз
Шрифт:
— Эта оболочка пуста, — говорит странник, проследив за моим взглядом, и добавляет: — Как и оболочка твоего друга.
— Какого друга? — не сразу доходит до меня. — Василия? Что ты хочешь сказать?!
— Катерина уничтожила его сущность, — объясняет странник. — Извини, но от твоего друга осталась только пустая оболочка, которая скоро погибнет, если каким-то чудом в нее не вселится новая сущность.
— Твою мать! — я бросаюсь к выходу из подземелья, на ходу нащупывая в кармане разбитый вдребезги мобильник.
Раннее утро выходного
— У попа была собака, он ее убил. Она съела кусок мяса… — мужичок задумывается на несколько секунд, после чего грозит пальцем своей тени. — Э-э, нет, братишка, что-то ты тут загнул. Как же собака могла съесть мясо, если поп ее убил? А?
Вы когда-нибудь видели, как пьяный человек пытается придать лицу умное выражение? Нет? Напьетесь — поэкспериментируйте перед зеркалом…
— Мертвая собака не может съесть мясо, она вообще ничего не может съесть, — с умным видом продолжает объяснять тени порядок вещей утренний философ. — Вот ты думаешь, почему мертвые не потеют? Не знаешь? Да потому, что они не едят и не пьют, глупый…
Мужик снова грозит тени пальцем и на некоторое время умолкает. Его глаза закрываются, голова начинает опускаться на грудь…
— Но кто-то же мясо съел! — вдруг резко встрепенулся он. — Кто?!
Мужик принимает позу мыслителя, но через несколько секунд вновь клюет носом в коленки и, вновь встрепенувшись, продолжает:
— Давай рассуждать логически, — делает он успокаивающий жест открытой ладонью в сторону своей тени. — Что мы имеем? А имеем мы попа и собаку. Кто сказал, что мясо съела именно собака? Наверняка поп и сказал. Ведь из них двоих разговаривать умеет только поп. Логично? Логично. Собака — тварь бессловесная, ответить за себя не может. А тем более мертвая собака…
У попов и собак вообще взаимная неприязнь. Жил со мной по соседству отец Сергий, так мой Барсик чуял его за версту и начинал лаять так, как ни на кого не лаял. Не зря говорят, что собаки чуют нечистую силу… Потому их в церковь и не пускают. Кошкам можно, а собакам нельзя…
Тут мужик, видать, почуяв затылком мой заинтересованный взгляд, оборачивается и, приставив ладонь к глазам, закрываясь от солнечных лучей, спрашивает:
— Ты знаешь, почему собак не пускают в церковь?
— Нет, — я честно кручу головой. — Не знаю.
Мужик отворачивается и снова обращаетсяя к тени:
— А к чему вообще ты завел этот разговор? Оно тебе надо? — он смотрит на часы. — О! Моя уже должна свалить на смену. Пойду-ка и я домой.
Он поднимается и, сделав пару шагов, вновь оборачивается.
— А ты пока посиди тут и подумай… — начинает было грозить пальцем тени, но замечает ее отсутствие на прежнем месте и замолкает, пытаясь сообразить, куда пропал его собеседник. Как-то очень подозрительно и строго смотрит на меня, снова переводит взгляд на то место, где еще недавно была тень. Пожимает плечами и, хмыкнув, бредет восвояси пьяной походкой.
Я
сажусь на то место, где только что сидел пьяница, но лицом к солнцу, подставившись утренним лучам. Мимо промчалась "скорая", свернув в ворота больницы, откуда я только что вышел. Там, подключенный к медицинским приборам, лежал Василий. Вернее, его тело. Рядом с палатой сидит Толик. От него я узнал, что вчера Суровцев вышел из кабинета начальника "Багиры" практически трезвый и, позвав с собой Толика, решительно двинулся из офиса. Сев в машину, приказал ехать к зданию штаба "Партии Большинства". На вопросы Толика, что он задумал, Василий ответил, мол, на месте разберемся. Разобрались, мля… Пройдя в палату, я сразу убедился в том, что странник сказал правду. Василия просто не было. Он умер. Погиб. То, что лежало, опутанное проводами и трубками, было лишь его бывшим телом. Толик, чудом избежавший участи Василия, не мог об этом знать и потому сидел на стуле у дверей палаты, ожидая, когда шеф очнется. Естественно, я не мог сказать ему, что шеф не очнется уже никогда.Ощущаю приближение сущности странника. Вообще-то, он теперь не странник, а один из якобы хозяев этого мира, один из потомков его основателей. Самое смешное то, что я тоже один из этих, блин, типа хозяев. А оно мне надо? Хотя бы инструкцию какую по ведению мирохозяйства подогнали. Нет, это не для меня. Я обычный смертный, зависящий от своей оболочки… Оболочки? Мда, профессиональный сленг, мля.
К остановке тихо подкатывает черная БМВ. Из автомобиля выходит странник и садится рядом со мной.
— Всегда удивлялся особенности людей расстраиваться смерти друзей, — произносит он после минутного молчания. — Казалось бы, вас несколько миллиардов, чего тут расстраиваться из-за смерти одного. Но сейчас я тебя понимаю. Правда, Олег, понимаю. Ты спрашивал, почему я вернулся, вместо того, чтобы сбежать из этого мира? Просто я вдруг понял, что очень расстроюсь, если ты погибнешь…
Удивленно смотрю на бессмертного, переваривая услышанное.
— Почему я должен был погибнуть? — наконец спрашиваю у него. — К тому же, ты бы даже не узнал, чем все кончилось?
— Это, кстати, тоже было одной из причин, заставивших меня остаться, — ухмыляется он и хлопает меня по плечу.
И тут в моей голове возникает шальная мысль. Я оглядываюсь на больницу, где лежит оставшееся от Василия тело, и перевожу взгляд на странника.
— Слушай, Смирнов, или как там тебя, ты сильно привязался к этому стариковскому телу? — задаю ему наводящий вопрос.
— Ты к чему это спрашиваешь? — прищуривает он глаза, и я чувствую легкое прикосновение к своему разуму.
После секундного сомнения передаю страннику свою мысль, которая уже приобрела более четкие очертания. Интересно, почему я не мог так общаться с другими сущностями — с Шалинским, с Катериной?
Несколько минут он сидит молча. Потом поднимается и идет во двор больницы. Услышав оттуда встревоженные женские возгласы, поднимаюсь и иду следом. Пройдя ворота, вижу лежащее у крыльца тело полковника, у которого уже склонились фигуры в светло-зеленой больничной униформе. Оболочка Смирнова пуста…