Симфония тьмы

В горле Зловредного забурлила кровь. Он вырвал когти из плеча юноши и еще раз попытался добраться до его шеи. Он знал: там пульсирует главная жила кровотока, но промахнулся и только оцарапал кожу. Теперь его побеждали боль и слабость. Дыхание нетопыря было отвратительным, в нем смешалась вонь гниющих между зубами кусочков мяса и смрад его собственной крови.

Гил еще долго катался по полу, прежде чем понял, что человек-нетопырь мертв. Грудь твари вдавилась внутрь, поломанные ребра проткнули сердце и другие органы, жизнь вытекла из тела в пузырящихся потоках крови.

Юноша устало поднялся — одежда его пропиталась кровью, пыль налипла на нее грязной коркой; несмотря на железную решимость сдержаться, из горла вырывались тихие бессильные всхлипывания — он стоял, сипло втягивая в себя воздух. В боках и плечах, разодранных когтями, пульсировала горячая боль.

— Все равно мне пришлось бы убить его, — проворчал Красный Нетопырь. — Я приказал ему прекратить, а он не подчинился. Такого терпеть я не могу.

— Но, — прохрипел Гил, — я сразился с ним… вместо тебя. И теперь, Красный Нетопырь… ты мой должник… Настанет день, когда я пожелаю… чтобы ты вернул мне свой долг.

— Это благородно и почетно, — сказал Красный Нетопырь. — Отлично. А теперь вам обоим лучше уйти. Мы должны готовиться, чтобы собрать и организовать наши силы ко Дню.

Рука Силача обняла Гила, он повернулся и полез по каменистому откосу вверх, обратно к той пещере, где они встретились с Красным Нетопырем. На этот раз юноша не в силах был отказаться от помощи отца, как ни хотел, как ни противно ему было выглядеть слабаком перед этим человеком.

— Ты же весь израненный, — напомнил Силач.

— Ничего, заживет.

— Мы отведем тебя к роботу-доктору этой зоны, прежде чем продолжать подготовку. Приведем тебя в порядок, одежду выстираем.

— Ладно, — неохотно согласился Гил. — Если ты настаиваешь.

Он наконец преодолел откос и выбрался наверх.

— Может, потребуется повязка-другая… — И повалился вперед на камни, в самую черную тьму…

А когда-то…

Операционный стол выехал из проема робота-доктора и вынес на себе Незабудку.

Силач знал, что время уже пришло, и голова его была полна цитат из Семи Книг, которыми он пытался поддержать свою Мечту и дать ей плоть. Тело его буквально трепетало от благочестивой радости. Но его Мечта была видением последнего суда, воздаяния и справедливости, и разум его был полон такими словами: «И тогда пусть хромой поскачет, как олень, и язык глухонемого запоет, ибо в диких местах вскроются воды и ручьи побегут в пустыне. И иссохшая земля станет прудом, и в жаждущей стране забьют ключи; и в обиталищах драконов, где каждый гибнет, да будет трава с тростником и кустарником». Он — отец пророка. А пророк станет Спасителем.

В брюхе компьютерного врача открылся второй проем, и оттуда с мягким гудением выкатилась колыбель с младенцем.

— Это правда! — воскликнул Силач, увидев дитя, но голос его прозвучал не криком, а почтительным шепотом.

— Доктор не лжет, — сказала Воробьиха. — Это великое существо, которое…

— Да-да, — остановил ее Дракон. — А теперь дай ему ребенка.

Она протянула младенца Силачу. Он думал: «Не напрасно рожден ты в муках, не на горе произведен на свет, ибо ты есть семя благословенного Господом».

…СЕМЯ БЛАГОСЛОВЕННОГО ГОСПОДОМ…

— И какое у него будет имя? — спросил Дракон. — Мы же не можем ждать, чтобы увидеть, каким он станет, когда вырастет. Некогда нам дожидаться, пока сможем дать ему имя по его особенностям.

— Гидеон, — сказал Силач.

— А это что значит? — спросил Дракон, поправляя покрывало на Незабудке, которая еще спала.

— В этом томе, — Силач показал на одну из Семи Книг Всеобщей Церкви, — сказано, что Гидеон был великим пророком в трех отдельных религиях, предшествовавших Всеобщей Церкви, и высоко чтимым после слияния.

— Пророк… — протянул Дракон. — Но имя смешное.

Он разразился было хриплым скрежещущим смехом, но словно поперхнулся, увидев лицо Силача. Ему показалось, что в лице этом светится безумие…

Глава 7

Гил, запеленатый, как мумия, в стерильные повязки, нанесенные набрызгиванием, одетый в чистую и высушенную одежду, еще сохраняющую запах неведомой моющей жидкости, брел по коридору вслед за Силачом. Раны его болели не очень сильно, потому что какой-то диковинный медицинский компьютер, оставшийся с довоенных времен, полечил их и обработал болеутоляющими средствами. Этот робот-доктор сказал, что в четырех местах пришлось наложить швы, но они самоудаляющиеся и рассосутся через пять дней, когда раны полностью заживут. Он даже гарантировал, что не останется шрамов. Но сейчас, несмотря на раны, надо было продолжать подготовку ко Дню.

— А кто такой этот Цыганский Глаз, к которому мы идем? — поинтересовался Гил, вприпрыжку догоняя Силача, который шел довольно быстрым шагом — ноги у него были и длиннее, и мощнее.

— Подожди — увидишь.

— Мне уже тошно это слышать, что ни спрошу — подожди, увидишь!

Силач, не сбавляя шага, бросил на него озадаченный взгляд, потом неуверенно улыбнулся. Ему нужна была послушная марионетка, а не личность, склонная к бурным проявлениям индивидуальности. Тон сына его сперва немного смутил, потом разозлил, но он сумел унять закипающий гнев, который уже искал себе выход, — в самом деле, никакой дисциплины…

— Да просто дело в том, что очень трудно объяснить, кто такой Цыганский Глаз, пока ты сам его не увидишь. Он тебе объяснит лучше, чем я. Вот увидишь…

Он тут же прикусил язык, но поздно — сказанного не воротишь.

Однако Гил предпочел не цепляться за слова.

Они шли дальше.

Какое-то время их окружали не тронутые разрушением коридоры, совершенно целые и такие аккуратные, что казались нереальными посреди полного разгрома, который они видели в других местах. Старые помещения здесь были переделаны в жилища для популяров, и жители поддерживали это место в порядке. Верхние светильники, похоже, успешно заменяли собой солнечный свет, побуждая к росту змеистые лозы и бледные цветы, высаженные в тщательно обработанной и прополотой земле, которая заполняла длинные желоба вдоль обеих стен, — желоба эти прерывались лишь возле дверей в разные помещения.

Потом пол коридора пандусом пошел вверх, оставив позади общие жилые зоны, желоба и цветы, и превратился в плавную дугу. Они как будто шагали по внешнему ободу колеса, а жилые кварталы были спицами. Здесь тоже отсутствовали грязь и мусор, хотя стены стояли голыми, без всяких украшений, и были выкрашены в монотонный белый цвет, из-за которого глаза цеплялись за любое пятнышко, как за облегчение. Наверху пандуса Силач, приложив к замку ладонь, открыл дверь и шагнул в десятигранную комнату, одна стена которой была стеклянная, а на потолке плясал яркий зелено-голубой океан.