Симплициссимус

Я не хочу вовсе уподобить себя таким шутовским людям, и, хотя не скрою правды, сам не без того, и частенько мнил, что беспременно происхожу от некоего вельможного барина или, по крайности, от простого дворянина, ибо от природы питаю склонность к дворянскому ремеслу, – будь у меня на то достаток и снаряжение. Однако ж мое происхождение и воспитание не шутя можно сравнить и с княжеским, ежели не пожелать усмотреть в них великое различие. Чего? У моего батьки (ибо так зовут отцов в Шпессерте) был собственный дворец, такой же, как и у прочих, притом красивый, какого ни один царь в свете, будь он еще более могуществен, чем великий Александр, не сумеет построить своими руками и от того на веки вечные заречется; оный дворец был расписан глиною и заместо бесплодного шифера, холодного свинца и красной меди покрыт соломою от благородных злаков; и дабы он, мой батька, своим высокочтимым и знатным родом, от самого Адама ведущимся, и своим богатством достойно мог величаться, повелел он воздвигнуть вкруг замка стены, да не из камня, что находят на дороге или выкапывают из земли в бесплодных местах, а тем паче не из тех никудышных печеных камней, кои в короткое время изготовлены и обожжены быть могут, как это в обычае у иных важных господ; вместо того взял он бревна от дуба, каковое полезное и благородное древо (ибо на нем произрастают окорока и колбасы), чтобы прийти в совершенный возраст, требует не менее ста лет. Найдите монарха, который тако же поступил бы! Найдите венценосца, который возмечтал бы сие в дело произвести! Батька мой повелел все комнаты, залы и покои почернить дымом того только ради, что то – самая неотменная краска в мире и подобная роспись более времени для своего исполнения требует, нежели искусный живописец для изряднейших своих картин. Обои там были самой тонкой на земле ткани, ибо та, кто ее нам изготовила, в древности осмелилась с Минервой самой в прядении состязаться [241] . Окошки там были посвящены святому Николе Бесстекольному [242] , не по иной какой причине, кроме той, что ему было ведомо, сколько труда и времени положить надобно на совершенное изготовление стекла из конопли, либо льняного семени [243] , – много более, нежели на самое лучшее и прозрачное стекло из Мурано [244] , ибо достоинство батьки позволяло ему полагать, что все великим трудом добытое потому именно и великую цену имеет и тем дороже бывает, а то, что дорого, знатным людям более всего приличествует и достоинству их подобает. Заместо пажей, лакеев и конюхов были от него поставлены овцы, козлы и свиньи, весьма искусно наряженные в подобающую им природную ливрею; они частенько услужали мне на пастбище, пока я, утружденный их службой, не отошлю их от себя и не загоню домой. Оружейная палата, или арсенал, вдосталь и наилучшим образом снабжена была плугами, кирками, мотыгами, топорами, лопатами, навозными и сенными вилами, с каковым оружием батька мой каждодневные упражнения имел. Лес валить и корчевать – вот в чем была его disciplina militaris [245] , как у древних римлян в мирные времена; волы в упряжке составляли его команду, над которой он был капитаном, вывозить навоз было его фортификацией, а пахотьба его походом, рубка дров каждодневным exercitio corporis [246] , подобно тому как очистка хлева благородной забавой и турниром [247] . Сим образом ратоборствовал он со всей землей, сколько мог ее захватить, и каждой жатвой отбивал у нее богатую добычу. Все сие оставляю и нисколько тем превознести себя не хочу, дабы никто не имел причины осмеять меня и иных, подобных мне, из новой той знати, ибо я почитаю себя не выше моего батьки, коего помянутое жилище стояло на веселом месте, то есть в Шпессерте, где по ночам подвывают волки: «Покойной ночи!» Ради любезной мне краткости не объявил я еще о происхождении, родословии и прозвании моего батьки, наипаче же потому, что тут и без того не идет речь о дворянском установлении, которое я должен был бы подтвердить под присягою; довольно, когда знают, что я родом из Шпессерта!

241

Намек на сказание (первоначально греческое) об искусной пряхе Арахне, которая осмелилась вызвать на состязание Афину, за что была превращена в паука. Арахна – по-гречески паук.

242

в оригинале игра слов – «Sant Nitglas» (ср. «Sant Nicklas»).

243

Имеется в виду промасленная бумага, заменявшая в бедных домах оконные стекла.

244

Мурано – городок, принадлежавший Венецианской республике. Славился своими стеклянными изделиями.

245

военное искусство (лат.).

246

телесноем упражнение (лат.).

247

«Заместо пажей… турниром» – это место заимствовано из XIX дискурса Гарцони и совпадает с аналогичным заимствованием в «Гусмане» Фрейденхольда (гл. 26).

Как во всем домоустройстве моего батьки благородство весьма приметно было, то всякий разумеющий отсюда легко заключить может, что и мое воспитание тому сходствовало и подобало; и, кто так рассудит, тот не ошибется, ибо в десять лет я уже постиг помянутые principia [248] благородных батькиных упражнений. Зато в обучении наукам я шел наравне с прославленным Амплистидом [249] , о ком говорит Свида [250] , что он не умел сосчитать дальше пяти; но, как видно, батька обладал чрезмерным умом и того ради последовал употребительному обычаю нынешнего времени, по коему многие знатные господа не утруждают себя учеными упражнениями, или, как они то называют, школьной дуростью, ибо держат пачкунов, которые марают за них бумагу. Впрочем, я изредка игрывал на волынке жалостные песни Ялема [251] , в чем не уступал и славному Орфею, и как тот отличился на арфе, так и я преуспевал перед всеми чрез свою игру на волынке. А что касается до теологии, то во всем христианском мире не сыскалось бы тогда другого, который в моем возрасте со мной поравняться бы мог, в том меня не переспоришь; ибо не было у меня тогда понятия ни о боге, ни о людях, ни о небе, ни о преисподней, ни об ангелах, ни о чертях, и я не знал, как отличить добро от зла. Посему нетрудно усмотреть, что с помощью такого богословского образования жил я, как прародители в раю, кои в своей беспорочности не знали о болезнях, смертном одре и смерти и еще того меньше о воскресении из мертвых. О, сколь господское житие (прескотское, мог бы ты воскликнуть) [252] , когда не надобно печалиться о медицине! Тем же родом можно уразуметь, сколь превосходен был мой опыт в studio legum [253] и других искусствах и науках, какие только есть на земле. И я пребывал в столь полном и совершенном неведении, что не мог постичь даже того, что ничего не знаю [254] . И еще раз скажу: «О, сколь господское житие было тогда моим уделом!» Но батьке моему не было угодно оставить меня наслаждаться сим благополучием, и он по справедливости рассудил, что сообразно с моим благородным рождением подобает мне жить и поступать также благородно; для того и стал он привлекать меня к постижению высоких предметов и задавать мне нелегкие уроки.

248

основы (лат.).

249

Амплистид (Апфистид) – персонаж греческой комедии, отличительной чертой которого была глупость. В дискурсе XV («Об Арифметиках или счетчиках») Гарцони сообщает со ссылкой на Свиду, что Амплистид не мог считать дальше пяти.

250

Свида – греческий грамматик X – XI вв.

251

Ялем (греч. мифол.) – сын Аполлона и Каллиопы. Ему приписывается изобретение особого рода жалобных песен (заплачек), служивших для выражения сильного горя.

252

«О сколь господское житие…» – в оригинале игра слов («О edeles Leben» – «Esels Leben»).

253

Studium legum (лат.) – изучение законов. Юриспруденция.

254

Использовано изречение Сократа: «Я знаю (только то), что ничего не знаю».

Вторая глава

Симплиций пастушеский сан приемлет, Сей же никто у него не отъемлет.

Он даровал мне высокий сан, который учрежден не только при его дворе, но и во всем мире, то есть древнее достоинство пастуха. Первым делом вверил он мне свиней, затем коз и напоследок все стадо овец, дабы я их стерег, пас и охранял от волков с помощью волынки (звук которой, по словам Страбона [255] , сам по себе понуждает жиреть овец и ягнят в Аравии); в те времена походил я на Давида, разве только что у него вместо волынки была всего лишь арфа; сие нехудое начало было добрым предзнаменованием, что со временем и я, ежели подвернется счастье, прославлюсь на весь мир. Ибо от сотворения мира пастухами бывали знатные особы, как мы сами читали в Священном писании [256] про Авеля, Авраама, Исаака, Иакова, его сыновей и Моисея, который стерег овец тестя до того, как стал предводителем и законодателем 600000 мужей Израиля. Да, может статься, кто захочет меня упрекнуть, что то-де были святые праотцы, а не деревенский мальчишка из Шпессерта, который даже ничего не слыхал о боге. Должен признать это и не стану запираться; но разве тогдашняя моя простота в том повинна? И среди древних язычников находят такие примеры, как и у народа, избранного богом: так, из римлян, нет сомнения, принадлежали к знатным родам – Бубульки, Статилии, Помпонии, Витулии, Вителии, Аннии, Капери и др. [257] , кои все так наречены были, потому что ходили за скотиною, а может статься, и пасли ее. Право, Ромул и Рем и те были пастухами [258] ; пастухом был Спартак, столь ужасавший владык Рима. Да что там! Сын царя Приама Парис и Анхис, отец троянского князя Энея, были пастухами, как о том говорит Лукиан в «Dialogus Helenae» [259] . Пастухом был и прекрасный Эндимион [260] , к коему вожделела сама непорочная луна, также и свирепый Полифем [261] , да и сами боги, как говорит Форнутус [262] , не стыдились этого занятия. Аполлон стерег коров Адмета [263] , царя Фессалии. Меркурий, его сын Дафний [264] , Пан и Протей [265] были изрядными пастухами, того ради до сего дня в устах безрассудных поэтов они именуются покровителями пастухов; пастухом был Меза, царь моавитян [266] , о чем можно прочесть во второй Книге царств; Кир, могущественный царь персов, не только был воспитан Митридатом, но и сам пас скот. Гигес [267] был пастухом и с помощью своего перстня стал царем. Исмаил Сефи [268] , персидский шах, также в юности своей пас скот; так, Филон Иудей [269] изрядно о том судит в «Vita Moysis» [270] , когда говорит: «Пастушество приуготовляет к принятию власти; ибо как bellicosa и martialia ingenia [271] прежде упражняются и совершенствуются на охоте, так должно и тех, кому вручена будет власть, сперва наставить, как пасти с миром скот». Батька мой должным образом уразумел все сие, ибо имел он изрядный капитолиум на плечах и весьма проницательный ум, того ради вперил он в меня немалую и до сего часа не оставившую меня надежду на будущее величие.

255

Страбон (66 г. до н. э. – 24 г. н. э.) – греческий географ. Сведения заимствованы у Гарцони (дискурс XLII «О музыкантах»), со ссылкой на Страбона, однако без упоминания об Аравии.

256

Ссылки на Священное писание для прославления угнетенных сословий – обычный мотив в книгах, отражающих антифеодальные настроения народных масс. Я. Бёме писал: «Кто был Авель? пастух овец; кто были Енох и Ной? простецы; кто были Авраам, Исаак и Иаков? они пасли скот; кто был Моисей, муж, любимый богом? пастух скота; кто был Давид, когда уста Господа призвали его? пастух овец; кто были пророки великие и малые? простые незнатные людишки, частью лишь крестьяне и пастухи, бывшие отрепьем мира» (Я. Бёме. Aurora, или Утренняя заря в восхождении. Пер. Алексея Петровского. М., 1914, стр. 106).

257

Бубульки, Статилии, Помпонии, Витулии, Вителии, Аннии, Капери – фамилии знатных римских родов, этимологически связанные со скотоводством: Bubulcus (волопас) – добавочное прозвание фамилии Юниев, Statilius' с дополнительным прозвищем Taurus (бык), Pomponius, Vitulus (теленок), Vitellius (теленочек), Annius, Caper (козел). Этот перечень имен и дальнейшие сведения (до конца абзаца) заимствованы из LIV дискурса Гарцони («О пастухах»).

258

Ромул и Рем – мифические основатели Рима. Были вскормлены волчицей и затем воспитаны пастухом Фаустулом.

259

Лукиан (ок. 120 – 200) – греческий сатирик. В «Dialogue Helenae» имеется в виду диалог «Суд Париса», где сообщается, что троянский царевич Парис и двоюродный брат царя Трои Приама – Анхис – в юности пасли стада.

260

Эндимион (гргч. мифол.) – юноша-пастух, взятый Зевсом на небо. По одному из сказаний, богиня луны Селена усыпила Эндимиона, чтобы вечно любоваться им.

261

Полифем (греч. мифол.) – одноглазый великан, живший в пещере со своим стадом, о котором рассказывается в «Одиссее» Гомера.

262

Люций Форнутус (Корнутус) – философ-стоик времен Нерона. В сочинении «Theologiae Graecae compendiums^jH говорит, что Аполлон является покровителем стад.

263

Адмет (греч. мифол.) – фессалийский герой, участник похода аргонавтов. Аполлон, искупая свою вину (убийство циклопов), служил пастухом у Адмета.

264

Дафний, или Дафнис (греч. и римск. мифол.), – сын Гермеса (Меркурия) и нимфы, сицилийских пастух, которого Пан научил играть на свирели.

265

Протей (греч. мифол.) – -морское божество. Обитал на о. Фарос в Средиземном море, где пас тюленьи стада Посейдона.

266

Меза (ок. IX в. до н. э.) – царь моавитян, воевавший с Израилем. «Вторая книга царств» – одна из книг Библии.

267

Гигес – царь Лидии. Согласно Геродоту, был пастухом, который однажды нашел перстень, делавший его по желанию невидимым.

268

Исмаил Сефи (1487 – 1524) – основатель персидской династии сефевидов

269

Филон Иудей (I в. н. э.) – философ из Александрии.

270

«Vita Moysis» (лат.) – «Жизнь Моисея».

271

bellicosa и martialia ingеnia (лаг.) – воинственные гении.

Однако же, возвращаясь к моему стаду [272] , пусть будет ведомо, что волков я знал столь же мало, как и свою простоту: того ради батька мой в своих наставлениях весьма прилежен был. Он сказал: «Малой, держи ухо-то востро, смотри за овцами-то, чтоб не разбежались, играй веселей на волынке, не ровен час, набежит волк да натворит бед, то такой четвероногой плут и вор, жрет людей и скот, а коли ты недосмотришь, то я тебя отдую». Я ответил ему с тою же приятностию: «Батько, скажи-ко, какой-такой волк-то, волка-то я еще никогда не видывал». – «Ах ты, дурень глупый, – ответствовал он, – дураком проживешь, дураком помрешь, диву даешься, что с тобой станется, вырос большою орясиною, а того не знаешь, что за плут о четырех ногах, волк-то».

272

«возвращаясь к моему стаду» – восходит к выражению из фарса о Пателене и встречается у Рабле.

Также преподал он мне иные многие наставления и под конец возмутился духом, поелику ушел с неким ворчанием, полагая, что мой простой и неотесанный ум еще не довольно вылощен и не может постичь столь субтильных наставлений и еще к тому не способен.

Третья глава

Симплиций дудит на волынке пузатой, Покуда его не схватили солдаты.

Тут зачал я на своей волынке так всех потчевать, что на огороде жабы могли передохнуть, так что от волка, кой не выходил у меня из ума, мнил я себя в совершенной безопасности; и тем временем вспомнилась мне матка (ибо так зовут матерей в Шпессерте и Фогельсберге [273] ), как она частенько говаривала: ей забота, как бы куры от моего пения не попередохли, и было мне любо петь, дабы remedium [274] против волков имел еще большую силу, и притом пел я ту самую песню, какую я перенял от матки:

273

Фогельсберг – горная местность в Гессене.

274

remedium (лат.) – лекарство, средство.

Презрен от всех мужичий род [275] , Однако ж кормит весь народ. Достоин ты премногих хвал Для всех, кто истину познал. Когда б Адам пахать не стал, То б целый свет жить перестал. С мотыгой землю он прошел, Чтоб следом князь на трон взошел. Все, что земля приносит нам, Возделал ты, презренный хам! Тобою жатва собрана, Которой кормится страна. И даже царь, что богом дан, Прожить не может без крестьян. Твой хлеб мужицкий ест солдат, Хоть от него тебе наклад. Вино для барского стола Земля трудом твоим дала. Земля приносит все плоды, Когда рожать понудишь ты! Весь свет давным-давно б поник, Когда б не жил на нем мужик. Пустыней стала бы земля, Когда бы не рука твоя. А посему тебе и честь, Зане даешь ты всем нам есть. Натурой ты исполнен сил И бог тебя благословил. Подагра, что дворян разит, Ногам мужицким не грозит. [276] Что в гроб низводит богачей, То не мрачит твоих очей. А чтоб тебя не ела спесь, С начала века и доднесь – Тебе ниспослан тяжкий крест Нести до самых горних мест. Твое добро берет солдат Тебе ж на благо – будь же рад. Тебя он должен грабить, жечь, Дабы от чванства уберечь…

275

«Презрен от всех мужичий род…» – Не установлено, является ли эта песня, прославляющая крестьянское сословие, сочинением самого Гриммельсгаузена или переработкой народной песни. Ее мотивы известны со средних веков. В Англии славил крестьянство и выводил его от самого Адама Лэнгленд в своей поэме «Piers Plowmann». Крестьянская «адамистика» в Германии нашла наиболее яркое выражение в стихотворном сочинении «Богемский пахарь» (Ackermann aus Bцhmen, 1400). Швейцарец Феликс Геммерлин (1388 – 1454) в книге «De nobilitate» (без года) описывает «мужика» уродливого, смешного малого, однако вкладывает в его уста похвалу и гордость своим сословием, которое кормит весь мир и ведет свой род от Адама.

276

Представление о подагре как о барской болезни, которая заводится от обильной пищи, вина и безделья, было распространено в немецкой демократической литературе XVI – XVII вв., в частности у Ганса Сакса (Избранное, Л., 1959, стр. 131 – 132) в стихотворении «Подагра и паук» (1548):

Работа, скромная еда Подагру гонит и гнетет; У богачей она живет.

(Пер. Т. Гнедич),

В романе «Чудесное птичье гнездо» упоминается богатый бюргер, который слег в постель от подагры (гл. XII).

До сих пор и не долее продолжал я сие сладостное пение, ибо в тот миг окружил меня и мое стадо отряд кирасир, которые заплутались в частом лесу, а моя музыка и пастушеские клики вывели их на верную дорогу. «Ого, – подумал я, – так вот они, голубчики! Так вот они, четвероногие плуты и воры, о которых говорил тебе батька», – ибо сперва почел я коня и мужа за единую тварь (подобно тому как жители Америки испанских всадников) и полагал, что то не иначе, как волки, и захотел я ужаснейших сих кентавров [277] протурить и от них избавиться. Но едва успел я надуть мех своей волынки, как один из них поймал меня за шиворот и столь жестоко швырнул на крестьянскую лошадь, которая вместе с многими другими досталась им в добычу, что я перекинулся через нее и упал прямо на милую мою волынку, зачавшую тогда взывать столь жалостно, как если бы она хотела пробудить весь свет к милосердию: но было то напрасно, хотя и скорбела она о моем несчастии до последнего вздоха, – видит бог, я принужден был снова взгромоздиться на лошадь, чего бы там моя волынка ни пела и ни сказывала; а всего более досаждало мне, что всадники уверяли, будто я в падении зашиб волынку, того ради она так безбожно и завопила. Итак, кляча моя везла меня вперед равномерной, как primum mobile [278] , рысью до самого батькиного двора.

277

Кентавры (греч. мифол.) – полулюди-полулошади, обитавшие в лесах. Предания о них встречаются у Гомера и греческих трагиков. По словам конкистадоров, жители Америки, где не было лошадей, принимали испанских всадников за подобные фантастические существа.

278

primum mobile (лат.) – здесь в значении изначальное движение.

Диковинные воображения и тарабарские вздоры наполнили ум мой и понеже я восседал на таком звере, какого отродясь не видывал, а тех, что меня увозили, почел за железных, то возомнил, что и сам я в подобного железного детину метаморфизироваться должен. Но понеже такого превращения не последовало, то взбрелись мне на ум иные дурачества: я полагал, что сии чужие гости напоследок для того лишь явились, чтобы помочь мне загнать домой овец, поелику ни единую из них не пожрали, а, напротив того, в совершенном согласии и прямой дорогой поспешили ко двору моего батьки. Того ради оглядывался я весьма прилежно, высматривая батьку, не пожелают ли он и матка тотчас выйти нам навстречу с приветливым словом; но тщетно, он и матка, вместе с ними Урселе, которая была единственной возлюбленной дочерью моего батьки, сбежали через заднюю калитку, дали тягу и не захотели тех беспутных гостей ожидать.

Четвертая глава

Симплициев дом – солдатам награда, Нигде их разбою не видно преграды.

Хотя и не расположен я вести миролюбивого читателя вслед за той бездельнической ватагой в дом и усадьбу моего батьки, ибо там случится много худого, однако ж добрый порядок моей повести, которую оставлю я любезному потомству, того требует, чтобы поведал я, какие мерзкие и поистине неслыханные свирепости чинились повсюду в нашу немецкую войну, и особливо своим собственным примером свидетельствовал, что таковые напасти часто ниспосланы нам благостным провидением и претворены нам на пользу. Ибо, любезный читатель, кто бы сказал мне, что есть на небе бог, когда бы воины не разорили дом моего батьки и через такое пленение не принудили меня пойти к людям, кои преподали мне надлежащее наставление? До того мнил я и не мог вообразить себе иначе, что мой батька, матка, Урселе и прочая домашняя челядь только и живут одни на земле, понеже иного какого человека я не видывал и о другом человеческом жилье, кроме описанной перед тем шляхетской резиденции, где я тогда дневал и ночевал, не ведал.

Но вскорости узнал я, каково происхождение людей на сем свете, что нет у них постоянного пристанища, а весьма часто, прежде всякого чаяния, принуждены они покинуть сию юдоль; был я тогда только по образу своему человек и по имени христианин, а в остальном совершенно скот. Однако ж всевышний, взирая милостивым оком на мою простоту, пожелал привести меня вместе к познанию его и самого себя. И хотя были у него к тому тысячи различных путей, нет сомнения, восхотел избрать тот, на коем батька мой и матка в назидание другим за нерадивое воспитание должным образом наказаны будут.

Первое, что учинили и предприняли те всадники в расписанных копотью покоях моего батьки, было то, что они поставили там лошадей; после чего всяк приступил к особливым трудам, кои все означали сущую погибель и разорение. Ибо в то время, как некоторые принялись бить скотину, варить и жарить, так что казалось, будто готовится тут веселая пирушка, другие свирепствовали во всем доме и перешарили его сверху донизу, так что не пощадили даже укромный покой, как если бы там было сокрыто само золотое руно Колхиды. Иные увязывали в большие узлы сукна, платья и всяческую рухлядь, как если бы сбирались открыть ветошный ряд, а что не положили взять с собою, то ломали и разоряли до основания; иные кололи шпагами стога соломы и сена, как будто мало им было переколоть овец и свиней; иные вытряхивали пух из перин и совали туда сало, сушеное мясо, а также утварь, как будто оттого будет мягче спать. Иные сокрушали окна и печи, как если бы их приход возвещал нескончаемое лето; сминали медную и оловянную посуду, после чего укладывали ее погнутой и покореженной; кровати, столы, стулья и скамьи они все пожгли, хотя на дворе лежало сухих дров довольно. Напоследок побили все горшки и миски, либо оттого, что с большей охотой ели они жаркое, либо намеревались тут всего один раз оттрапезовать.