Символы распада

— Нет, спасибо, мне некогда. Мне нужно не только поработать с компьютером, но и опросить несколько человек.

Машков вышел, а Дронго развернул кресло и снова впился взглядом в экран. Кудрявцев, подумал он. Интересно, что так думает не только Машков. Он набрал список из двадцати четырех человек и начал выводить фамилии по одной на дисплей, прибавляя к каждой несколько собственных строк. Затем убирал одну за другой фамилии, оставляя в списке лишь тех, кто был ему необходим. Еще через полтора часа у него остались только пятеро: Добровольский, Кудрявцев, Сырцов, Волнов и Шарифов. Он убрал все остальные записи, и теперь на дисплее были лишь фамилии пятерых интересующих его людей. Значит, пять человек. Он поднялся, прошелся по комнате и снова сел на стул, придвинул его к столу и продолжал работать.

Порво. 11 августа

Летом в мотеле останавливалось множество народу, и Элизабет Оксинен привыкла к постоянному наплыву гостей. Мотель был расположен на краю города, но здесь всегда бывало много туристов, предпочитавших останавливаться в Порво, поскольку в финской столице цены на жилье гораздо выше, чем здесь. Она привыкла и к русским туристам, которые часто жили в ее мотеле, и даже немного выучила русский язык.

Этот русский, приехавший несколько дней назад, с первой минуты вызвал у нее подозрение, когда он появился в мотеле со своим ящиком и шумел утром так, что на него даже пожаловались соседи. Элизабет хотела сделать новому постояльцу замечание, но он куда-то ушел, а затем опять появился, помятый, небритый и какой-то взъерошенный.

Правда, деньги у него были, и он даже заплатил за три дня вперед. А потом снова куда-то исчез.

Элизабет не стала бы обращать внимание на постояльца, если бы, в соответствие со строгими нормами проживания туристов, не нужно было менять белье и убирать в его комнате. Туда отправилась горничная и обнаружила какой-то непонятный предмет, накрытый одеялом. Когда она хотела поднять одеяло, оно все как-то странно заискрилось, и бедняжка в испуге выбежала из номера. В комнате вообще было заметно какое-то жутковатое свечение. Элизабет перепугалась. Ведь, помимо этого свечения, в крайнем по коридору номере искрились розетки, не работал пылесос. Элизабет вышла оттуда, чувствуя непривычную сухость во рту. Она позвонила своему соседу-пенсионеру, бывшему сотруднику полиции, и тот сразу приехал, чтобы лично осмотреть этот непонятный предмет, вероятно, какой-то прибор.

Он вошел в комнату и довольно долго пробыл там, очевидно, разглядывая прибор и пытаясь понять его назначение. У Элизабет не было времени возиться с этим, в мотеле опять было полно постояльцев. Но когда она вернулась в комнату, обнаружилось, что осматривающий прибор сосед почувствовал головокружение и вообще ему стало плохо.

Тогда Элизабет испугалась еще больше. Она решила закрыть комнату и вообще никого не пускать туда вплоть до приезда странного русского, срок проживания которого истекал через два дня. Она так и сделала, запретив горничной входить в эту комнату.

Все было бы нормально, если бы вечером по телевизору не показали ее постояльца. Выступавшие врачи говорили, что все, кто видел этого человека, обязаны немедленно сообщить о местах его пребывания в полицию, так как этот человек оказался серьезно облучен и необходимо установить место, где это могло произойти.

Элизабет перепугалась. Она поняла, что ее мотель может закрыться, если она позвонит в полицию. Но, с другой стороны, не позвонить она тоже не могла. Ей и в голову не могло прийти, что можно просто спрятать прибор. Правда, звонить ей очень не хотелось. Поэтому она решила все выяснить сама и отправилась к знакомому врачу, попросив его проверить ее мотель на радиоактивность. Тот долго объяснял, что у него нет приборов и для проверки нужен специальный санитарный врач. Элизабет не поленилась отправиться в другую больницу, но в конце концов все-таки нашла врача с дозиметром, который взялся измерить уровень радиации в ее мотеле.

Утром одиннадцатого августа он приехал в мотель и начал обход. Уже в другом конце мотеля прибор ожил, но, когда врач стал подходить к комнате странного постояльца, дозиметр начало зашкаливать. Испуганный врач открыл дверь в комнату и, посмотрев на свой прибор, выскочил как угорелый. Через полчаса в мотель приехала полиция. Через полтора часа о страшной находке был проинформирован президент Финляндии. Еще через десять минут он позвонил в Москву, чтобы срочно связаться с Президентом соседнего государства, откуда и могли привезти столь страшный прибор, о существовании которого не подозревали ни местные политики и полицейские, ни финские врачи и ученые. Одиннадцатого августа в двенадцать часов сорок минут по московскому времени президент Финляндии растерянно рассказывал своему коллеге о случившемся, попросив срочно выслать группу специалистов для наблюдения и изъятия столь опасного предмета. И с этой минуты все стало разворачиваться по законам грандиозного межгосударственного скандала.

Поселок Чогунаш. 11 августа

Вечером на ужин собрались все участники комиссии. К этому времени уже стало ясно, что Мукашевич был убит несколько дней назад ударом ножа. Убийца нанес ему два сильных удара и затем оттащил тело несчастного в кустарник. Убийца явно спешил, так как просто бросил тело водителя, даже не потрудившись его закопать, а лишь забросал листьями. На месте преступления никаких дополнительных следов обнаружено не было, и прокуратура возбудила очередное уголовное дело.

К этому времени Земсков и Ерошенко начали допрос коменданта поселка, проводившего досмотр вокруг жилых домов и не обнаружившего труп водителя. Несчастный комендант клялся, что мимо кустарника проходили много раз, но никто даже не догадался в него заглянуть. К этому времени Земсков, потерявший за несколько дней весь свой столичный лоск, превратился в злобного, желчного человека, бросавшегося на всех с упреками и подозрениями. Вызвав на очередной допрос Шарифова, он обрушился на него с криками, упрекая в пособничестве двум погибшим ученым. Ильину удалось установить, что разрешение на работу в лаборатории иногда, в отсутствие Добровольского и Кудрявцева, давал сам Шарифов. Девятого июня, в момент возможного хищения, именно он дал Глинштейну и Суровцеву разрешение на работу в лаборатории. Земсков кричал, что Шарифов знал о готовящемся преступлении, а растерявшийся начальник лаборатории не понимал, в чем его обвиняют.

Дело кончилось тем, что Шарифов был посажен под домашний арест, а Земсков продолжал неистовствовать. Позвонив в Москву, он доложил о найденном трупе убитого Мукашевича, чем вызвал понятное раздражение у директора ФСБ. Зато Ерошенко лично доложил о случившемся министру и выслушал его похвалу за быстрый розыск пропавшего военнослужащего. Никто, разумеется, не стал уточнять, что накануне подобную версию выдвинул прилетевший эксперт, а утром проходившие мимо кустарника дети случайно обнаружили труп водителя. Находка убитого Мукашевича выдавалась как очередное звено в успешной цепи расследований, проводимых совместной комиссией двух контрразведок.

К восьми часам вечера, когда все собрались на ужин, Дронго опять опоздал. Он появился только через пятнадцать минут, когда многие уже заканчивали ужин. Земсков встретил его недовольным взглядом.

— Явились наконец, — сказал генерал, — вы могли бы быть более точным. Здесь сидят люди, которые старше вас по возрасту. Извольте нас уважать.

— Извините, — пробормотал Дронго, — просто я увлекся работой на компьютере. Очень интересные данные. И вообще, он значительно ускоряет мою работу.

— Надеюсь, вы поделитесь с нами своими открытиями? — саркастически спросил Земсков. А то ведь вы работаете уже два дня, а пока нет никаких конкретных результатов.

Дронго не стал напоминать генералу, что тот работает в Центре гораздо больше, но тоже пока не может похвастаться большими успехами. Он просто промолчал.

— Завтра нужно будет еще раз допросить Шарифова, — продолжал громко рассуждать Земсков. — По-моему, он знает больше, чем говорит. И вполне вероятно, что связан с чеченцами.