Синдром
Шрифт:
Неожиданно на запястье задребезжали часы — напоминание принять лекарство и «отзвониться домой». Никки прошла через комнату к столу, на котором стоял ноутбук, и подняла с пола футляр, где лежали ее таблетки. Расстегнув один из боковых карманов, она нашарила два небольших оранжевых пузырька, один из которых, с литием, опять оказался пуст. Нико забыла отоварить рецепт там, куда недавно ездила. Черт возьми, где же она была, когда принимала «Плацебо 1»?
Жара, солнце, пальмы, море… Калифорния!
Но зачем она очутилась в Калифорнии? Вроде бы с кем-то встретиться или найти кого-то. Но кого и зачем — совершенно вылетело из головы. Да, именно в этом и состояла проблема с «Плацебо 1»: препарат не на шутку портил память.
«Невозможно загрузить страницу
Ошибка: адрес не найден».
Достав из фуляра пластиковый трафарет, Никки наложила его на монитор — и задумалась. Она застыла перед компьютером, глядя в почти пустой экран, а затем, повинуясь импульсу, выключила машинку и встала. Пересекла комнату, подошла к гардеробу в прихожей, вытащила ролики и почти выбежала из квартиры. Николь собиралась заскочить к фармацевту и приобрести лекарство, но когда доехала до аптеки на М-стрит, не останавливаясь, покатила дальше.
Сама того не зная, она приняла решение, созревшее в некоем потаенном уголке рассудка. И это решение давало ответ на вопрос, который Никки даже не осмеливалась задать. В душе, а может, в подсознании бушевал спор, порождая бешеную энергию, что несла девушку быстрее машин: мимо пролетали шикарные рестораны Джорджтауна, стильные бары, книжные магазины, где продаются японские гравюры, и лавки кукольных мастеров.
Нико нравилось мчаться на роликах, грациозно скользить и любоваться пролетающим мимо фотомонтажом из лиц, деревьев и зданий, которые мельком улавливает взгляд, но не запечатлевает память. Скольжение словно срезало острые углы города.
Доехав до отеля «Четыре времени года», Никки свернула на юг и спустилась к Рок-Крик-парк. Миновала Центр Кеннеди, развернулась и в позе конькобежца, мерно покачивая в воздухе правой рукой, помчалась обратно. К тому времени, как она добралась до старой фабрики чуть севернее Портер-стрит, внутренний спор подошел к концу, принеся с собой ощутимое облегчение. «Хватит, — подумала она. — Все кончено».
Нико, радостно размышляя о перспективе полежать в горячей ванне, мчалась в сторону дома. «Ванна с розмариновым гелем», — думала она, почти вдыхая пряный аромат цветка.
Головная боль отступила.
Пока наполнялась ванна, Никки позвонила на домашний номер Эйдриен, хотя и подозревала, что сестра еще на работе, и оставила сообщение:
«Привет, Эй. Это Никки. Надеюсь, ты не забыла про сегодняшний ужин? Это радужно importante [6] ».
Сестры вместе ужинали по вторникам, чередуя места встречи, если только одна из них не была слишком занята (в последнее время обычное дело для Эйдриен) или в подавленном настроении (чем порой страдала Никки).
[6] Важно (исп.).
«Радужно» являлось семейным шифром, словечком, которое изобрела Эйдриен еще очень маленькой девочкой — четырех-пяти лет и которое использовалось в разговорах между сестрами вплоть до настоящего момента. Слово обладало свойствами прилагательного и добавляло важности, достоверности или веса ко всему, что определяло. «Тебе нравится тот парень? Радужно нравится?» — «Ага…», «Я точно провалю зачет по математике». — «Радужно провалишь?»
Никки нахмурилась: этого недостаточно. Что, если Эйдриен придет, постучится и…
Поэтому она нацарапала записку для сестры и спустилась на первый этаж. Рамон отсутствовал на месте: он помогал миссис Паркхарст выйти из такси, так что Нико проскользнула за его стойку и сунула записку в отсек с
номером своей квартиры. Если Эйдриен придет, портье обязательно заглянет в ячейку — он очень ответственный.Вернувшись к себе, Никки вышла на балкон и разожгла огонь в маленьком переносном камине. Солнце уже садилось, разливая по небу сиренево-оранжевые сполохи, и вся картина напоминала Гогена. Впрочем, какое именно полотно, ей вспомнить не удалось. Она набила в брюхо камина мятых газет, сложила шалашиком несколько смолистых поленец и сверху присыпала сосновой стружкой. Зажгла спичку и долго наблюдала, как самодельный костерок расцветает огненными языками. «Я прямо бойскаут», — подумалось Николь.
Зашла в ванную, проверить, не набралась ли еще вода. В воздухе витало сказочное благоухание, а высокая густая пена поднялась почти до самого верха. Никки завернула кран и опустила в воду палец — «жарко-жарко», как говаривала Марлена.
Из чуланчика в коридоре вытащила табурет со ступенькой и направилась в спальню. Там, взобравшись на нехитрое приспособление, сняла с верхней полки антресоли старый альбом для наклеивания вырезок. Спустилась, вынесла находку на балкон и, усевшись возле потрескивающего камина, открыла первую страницу.
В альбоме хранилось, наверное, с сотню снимков — каждый крепился к листу мазками клея по углам. Здесь лежали скопившиеся за многие годы семейные фотографии — главным образом их с Эйдриен и Дека с Марленой. На первой странице портрет самой Нико: Марлена раскачивает ее на качелях, волосы вьются по ветру, а смеющееся личико девчушки светится радостью. На заднем плане — длинный одноэтажный дом с пологой крышей, выстроенный из красного кирпича.
На той же странице восьмилетняя Эйдриен стоит у пятнадцатифутовой отметки, внутренне собравшись перед решающим броском. Дек жарит барбекю на заднем дворе, в одной руке — лопатка, в другой — баночка пива «Бад». Сестры строят песочные замки на пляже. Эйдриен кладет завершающие штрихи на пряничный домик. Нико с Деком готовятся к Хэллоуину — девочка обхватила руками тыкву с прорезями для глаз и рта. Среди прочего даже фото Никки в бальном платье на выпускном вечере — незадолго до ее побега в Европу, после чего все в жизни полетело кувырком.
Фотографии запечатлели идеальную семью, здесь царило благоденствие, как весной в Миннесоте. Однако Нико и другие люди из альбома знали правду — о том, что осталось за кадром. За снимками скрывался ад, доказательством чего было отсутствие Розанны. Сестры, лица которой Никки даже не помнила.
Ее словно никогда не существовало. Значит, альбом в руках Нико тоже являлся частью обмана: он приказывал забыть обо всем, что случилось. Хорошо, хотя бы Никки жива. У нее есть прошлое. А вот старшая сестра — ее не осталось даже в воспоминаниях. Сначала Розанну убили, а потом стерли — как московского аппаратчика, ставшего всем неожиданно и необратимо неудобным.
Ники вынула фотографию, где она на качелях, и перевернула ее. На обороте мелким неразборчивым почерком приемной матери было написано:
«На качелях с моей крошкой.
4 июля 1980
Дентон. Делавэр»
И даже это ложь, подумала Нико. Дом фермерского типа на заднем плане нисколько не походил на ветхий особняк с облупившейся краской, который остался в ее памяти. Да и находился он в Южной Каролине. Интересно, она вообще когда-нибудь бывала в Делавэре? Вряд ли.
Сложив портрет пополам, Никки отправила его в камин — бумага распрямилась, и лица почернели. Снимок объяло пламя, и на его поверхности защелкали искры, спиралью поднимаясь в каминную трубу. Один за другим девушка скармливала огню фотографии из альбома, пока не остались лишь ее собственные фото да снимки младшей сестры. Нико поднялась, смахнула с ресниц слезы и пробормотала, обращаясь то ли к себе самой, то ли к стенам: «Вот и все, долой дурные воспоминания».