Синее море, белый пароход

Мы с Сумико поднялись из-за стола. Ну что с ними — драться?

— Запад есть Запад, Восток есть Восток, — ответил Кимура по-своему, не переставая улыбаться. — И вместе им никогда не быть!

— Что ты все бормочешь? — спросил отец. — Моя не понимай… Герка, что он сказал на наше предложение?

Я махнул рукой и пошел на веранду. Туда же убежала Сумико.

— Хоросо, хоросо, давай по-же-ним, — услышал я ответ Ге и с грохотом задвинул дверь на веранду.

Я подошел к Сумико. Она смотрела на свой ржавый пароход в порту, облокотившись на перила и закрыв уши ладонями. Я отнял ее ладони и прижал их к своим щекам и губам. Пальцы ее рук заструились по моему лицу, точно Сумико ослепла. Пальцы расщекотали мои ноздри и ресницы. И я, наверное бы, не сдержал слез, как в тот раз, когда смотрел «Бэмби». Но в это время на улице завыла машина. В комнате все забегали, включая и Юрика. Я заметил, как отец набрал несколько горстей табаку из мешочка и высыпал Ге в карманы пиджака.

Ивао раздвинул дверь и позвал Сумико. Она взяла мою руку и положила на ладонь что-то твердое. Я ощутил шероховатый облупленный нос «бога счастья». Тут же Ивао вынул из кармана какую-то коробочку с иероглифами на крышке и протянул мне. Я открыл коробочку и увидел батарею цветных мелков.

— Я тоже что-нибудь подарю вам, — залепетал я и побежал ворошить свою школьную сумку. Но, по совести говоря, дарить было нечего.

— Ивао, Сумико! — донеслось снизу.

Выручил меня Юрик. Он достал картинку, где по синему морю плыл белый пароход. Он протянул картинку Сумико.

— Герка выдумал все, — сказал Юрик, наморщив нос, — но картинка красивая. Возьмите на память…

И тут меня осенило. Я взмахнул руками и заговорил:

— Это пустяки. Я нарисую ту настоящую картину и пришлю вам. Помните, я обещал… В ней будет море и два человека, Семен и ты, Сумико… Я нарисую, вот увидите… Чего не хватало там? Тебя, Сумико… Ты бежишь по песку навстречу Семену… Я тебя по памяти нарисую. Память у меня хорошая…

— Ивао, Сумико!

Мы пошли вниз — скрип-скрип-скрип… Я спускался и продолжал рассказывать. Мне казалось, они не верят, что картина получится. А она стояла перед моими глазами, точно нарисованная кем-то другим чистыми, яркими красками. И Сумико так отчаянно протягивала свои коричневые руки Семену…

— Раз, два — взяли! — Отец помогал грузиться Кимуре. Ге сидел уже в кузове на чемодане.

Юрик подбежал к шоферу и стал упрашивать прокатить его.

— Нельзя, сынок, — сказал отец, — а то увезут тебя на Хоккайдо.

— Ну и не испугался, — огрызнулся Юрик.

— Я пришлю картину, — продолжал я твердить Сумико, которую наш отец подсадил в кузов.

— До свиданья, Гера, — ответила она, и под ресницами у нее блеснуло.

Ивао махал фуражкой с лаковым козырьком. Я поднял руку и отвечал ему. Машина фыркнула и легко покатилась под гору.

Юрик уткнулся отцу в гимнастерку. Седая прядь в чубе отца шевелилась от ветра, как живая. Мы с ним стояли рядом и следили за пыльным облачком, поднятым машиной. Шершавой ладонью отец вдруг захватил мою голову и привлек к себе. И тут я почувствовал, как горячая слеза щекочет глаз. Чтобы не заметил отец, я наклонил голову, тихонько освободился от него и ушел в кусты.

Я сел на край обрыва. Перед глазами ветер раскачивал ветку бузины с листьями, окаймленными желтизной, и гроздью красных ягод. Я оборвал ее и стал откусывать по одной ягодинке и выплевывать.

В порту кишела толпа. Бурным потоком переливалась она на японский пароход. Я медленно обрывал бузину. Когда на голой веточке осталось пять ягодинок, пароход загудел. На белом полотне пристани чернело лишь несколько неподвижных фигурок.

Пароход отчалил.

Вот и все.

Я оборвал последнюю ягодку бузины и кинул ее вниз. Красненькая точка поскакала по желто-серым камням. Мой взгляд расплылся там, где она исчезла. И я стал думать о чем-то не то радостном, не то печальном. Все перемешалось у меня в голове, как во сне: пещера, ребята, труба с вмятиной на боку, журавль, разбитая баржа, букет саранок… И вот Сумико… Тоскливо и сладко засвербило в сердце. Я тебя верну, Сумико… У меня хорошая память. Я вижу твои глаза, слышу твое дыхание, чувствую горячие пальцы. Мы все равно должны быть вместе. Все: я, ты, Ивао, Юрик, Борька, Скулопендра, Лесик. Может, ребята потеряли уже меня. Ждали-ждали письма от меня и ждать перестали. Но я все равно напишу им. Все объясню… Мы не можем забыть друг друга. Только планы старые забудем… Я предложу другие планы. Надо стараться делать так, чтобы чувствовать, будто мы все плывем на одном пароходе, белом пароходе «Оранжаде»… И вот что надо сделать вначале — послать им свирель для оркестра. Отец отдаст мне свирель. Она понравится Борьке, потому что звуки ее напоминают пение ветра в скалах, трели соловья и шорох волн.

Я встал и помахал рукой японскому пароходу. Он выходил на рейд, взрезая острым носом чернильные жгуты воды. На борту его вспыхнули светляки. И сейчас же маяк подмигнул пароходу добрым своим электрическим глазом.