Синеты

22. Однако что-то всё же меняется. Просто от жизни отрывается какая-то мембрана, как корка застывшей краски с крышки банки. Я очень хорошо помню тот день. Мне позвонили. Моя подруга попала в аварию. Возможно, она не выживет. У нее было два перелома позвоночника и мало что осталось от лица. Она не могла пошевелиться, и врач сказал о ней: «Как галька в воде». Бродя по Бруклину, я обнаружила бледный барвинок, неожиданно зацветший на заброшенной заправке «Мобил» на углу. В мерзко желтых душевых тренажерного зала, куда временами сквозь приоткрытые зарешеченные окна залетал снег, я заметила, как из-под облупившейся желтой краски проглядывает достойный промышленный синий. Я наблюдала, как на дне бассейна белый зимний свет перемежается с блеклым голубым; было ясно, что вместе они составляли бога. Когда я зашла в больничную палату подруги, ее глаза были пронзительной синевы – и единственной частью тела, способной двигаться. Я была напугана. Она тоже. Синева билась.

23. Гёте написал «К учению о цвете» в период своей жизни, который один критик назвал «длинным промежутком, не отмеченным ничем выдающимся». Сам Гёте описывал его как время, когда «о тихом, собранном состоянии ума не было и речи». Гёте не одинок в обращении к цвету в особенно напряженные моменты. Вспомнить хотя бы режиссера Дерека Джармена, который писал книгу «Хрома» теряя зрение и умирая от СПИДа, – свою смерть он предвосхитил в кино как исчезновение в «голубом экране». Или Витгенштейна, который работал над «Замечаниями о цвете» последние полтора года своей жизни, умирая от рака желудка. Он знал, что умирает; он мог бы выбрать любую философскую проблему в мире. И выбрал писать о цвете. О цвете и боли. Большая часть этого текста спешна, неясна и нехарактерно скучна. «То, писать о чем для меня столь утомительно, может быть очевидным для кого-то другого, чей ум еще не одряхлел», – писал он.

24. «Ввиду того факта, что гётевское объяснение цвета не имеет никакого физического смысла, – отметил недавно один критик, – можно задаться вопросом, чем вообще обосновано переиздание этого перевода». Витгенштейн выразился так: «Я понимаю, по крайней мере, что физическая теория (например, ньютоновская) не может решить задач, которыми был движим Гёте, даже если и сам он их не решил». Так какие у Гёте были задачи?

Конец ознакомительного фрагмента.