Синева небес

— Это зависит от того, кто прислал письмо. Если это письмо с требованием вернуть долг, то я бы предпочел его не получать, — весело сказал Фудзио.

— А вы брали деньги взаймы?

— Не припомню. А вы никогда не занимали? Думаю, что про долги все стараются поскорее забыть. Я сам на этом пострадал.

— Это письмо от Юкико Хаты.

— Вот уж не ожидал! Не думал, что она захочет написать мне!

— Почему?

— Эта женщина не любит сложностей. А я с детства, как сосна в бонсай, [48] претерпевал трудности. Такие мужчины для нее утомительны, она и встречаться со мной не захотела.

48

Бонсай — традиционное искусство выращивания карликовых деревьев в горшках.

— Так выбросить письмо?

— Полиция всегда решает сама, что делать с личными вещами заключенных, разве не так?

— Нет, не так. Но если вам письмо не нужно, нам ничего другого не остается, как выбросить его.

— Ладно, давайте сюда, раз уж принесли. Если вы не доставите письмо адресату, у вас могут возникнуть служебные проблемы. Так уж и быть, я его прочту.

Пока Фудзио читал письмо, Номура со скучающим видом постукивал по столу шариковой ручкой, а Хигаки сидел, прислонившись к стене и сложив на груди руки.

Фудзио впервые увидел почерк Юкико. По сравнению с ее искусным шитьем он показался ему по-детски угловатым. Зато он почувствовал, что слышит голос Юкико.

Да, в этом году он так и не успел посадить семена «Синевы небес», хотя и обещал ей. Когда Фудзио подумал, что больше никогда не увидит голубизны этих цветов, у него потемнело в глазах от нахлынувшего отчаяния.

Но, читая письмо Юкико, Фудзио чувствовал и раздражение, потому что не мог вникнуть в смысл. Каждый день ему упорно задавали одни и те же вопросы. Теперь ему казалось, что все его тело, весь мозг будто залиты отвратительным мазутом. Он почти утратил способность концентрировать мысли на чем-то тонком Прежде всего он испытывал унижение от того, что письмо, впервые присланное Юкико, приходилось читать в присутствии полицейских. С этим Фудзио, с трудом, но смирился. Однако его одолевали презрение к Юкико и злость.

Зачем она твердит, что после всех испытаний он разочарован в жизни?! Его третировали, с ним плохо обращались. Его унизили так, словно вываляли в нечистотах. Пожалуй, можно сказать, что половину своих лет он прожил с ощущением, будто заполучил грубое отношение к себе где-то на особой распродаже — все одному и досталось. Ну, как она может писать свои глупости, да еще ему!

Разве можно ждать чего-то от жизни?! Какой смысл пытаться сравнивать эту человеколюбивую Юкико, не знающую жизни, и его, изверившегося в людях, — решать, кто из них двоих добр, а кто — жесток?

Однако письмо Юкико заставило Фудзио вспомнить тот день, когда он изнасиловал молодую женщину.

В тот день весна была в разгаре. Уже начала осыпаться сакура, в воздухе витал аромат цветов, поэтому ему захотелось секса. А не стоит ли за желанием заняться сексом его стремление довериться другому человеку? Правда, произошло небольшое насилие, но ведь насилие и есть миссия мужчины.

Юкико пишет, что он должен пройти через страдания. Ничего не скажешь, весьма ценный совет. Он и так всю жизнь страдал. Фудзио почувствовал, как в его груди ширится ком злобы.

Да, точно, и с другой женщиной, о которой пишет Юкико, он тоже встречался. Она шла к морю, но он заставил ее поехать с ним в отель в Иокогаме. Она была худенькой, тщедушной, без особого темперамента. Однако тогда он пребывал в добром расположении духа и решил, что такой абсурдный поступок, как самоубийство, совершенно недопустим.

В тот день он видел море. Люди, выросшие на побережье, ощущают море всегда независимо от того, есть из дома вид на море, или нет. Даже его тюремная камера расположена рядом с морем. Но он не может почувствовать его запах, увидеть его свечение, потому что камера наглухо закрыта со всех сторон. Море теперь стало далеким воспоминанием, которое постепенно утрачивает четкость и определенность.

Фудзио представил себе расстояние от этих стен до моря. В своих мечтах он свободно брел по горной дороге к морю в сиянии солнца.

— Ну, как письмо? — спросил старший полицейский инспектор Номура.

— Прочел, — ответил Фудзио, кладя письмо на стол.

— И это все, что вы можете сказать?

— Терпеть не могу проповеди… Поэтому не нахожу ничего хорошего в христианстве.

— Поговорим о женщинах, про которых написано в письме.

— О каких женщинах?

— Да о любой из двух. Ведь в письме написана правда!

— Вы шутите?! — Фудзио откинулся на спинку стула. — Она бредит. Я просто случайно проходил мимо. Я никого не насиловал. Это было по обоюдному согласию. Вы сами, наверное, понимаете? По обоюдному согласию.

— Тогда расскажите, как вы вступили с ней в связь.

— Да как обычно… Увидел красивую женщину и пошел за ней. Она заметила, что я иду следом, вошла в дом, потом в квартиру и шепотом пригласила меня. Других подробностей не помню. Потом я повернул ребенка, чтобы он не смотрел на нас. Только и всего.

— Ну, а вторая? Тут говорится, что вы спасли ее от трагической ошибки.

— Да ерунда! — Фудзио решил проявить скромность. — Правда, у меня неплохая интуиция, поэтому я почувствовал, что с женщиной творится неладное, и предложил ей прокатиться в Иокогаму. В результате мы весело провели с ней вечер.

— Как ее звали?

— По-моему, Хитоми, фамилию не знаю. В подобных случаях я не считаю нужным спрашивать фамилию. Мы приятно провели вечер, а потом расстались. Зачем мне знать ее имя или подробности жизни? В этом нет необходимости.

— Прямо как в романе.

— Я же поэт!

— Однако с первой не было никакого согласия. Очевидно, что ты проник в квартиру и искалечил ей жизнь.

— Господин полицейский! Вы сами не являетесь воплощением невинности, поэтому не надо читать мне мораль. Она так говорит, потому что муж, видимо, что-то заподозрил, вот ей и не остается ничего иного. Может, это ее обычные штучки! Она даже предложила мне чаю. Просила побыть у нее подольше. Но я не хотел быть любовником. Мне не улыбалось встретиться с ее благоверным, который мог вернуться домой по какой-то причине. Вдруг человек простудится? Вот я никак и не мог расслабиться, а потому решил уйти поскорее. Но она все старалась меня удержать. Это одна из тех женщин, что слоняются в поисках развлечений.

— Тогда, может, расскажешь нам, где найти таких? — хмыкнул Номура.

— Господин полицейский, вам не к лицу подобные вопросы. А вдруг журналисты прознают про наши беседы? У вас тогда будут проблемы.

Фудзио заметил, что Номура разозлился. Но тут заговорил молчавший до этого сержант Хигаки:

— Никаких проблем. Все, о чем мы говорим, останется здесь. Вас, наверное, не затруднит сообщить нам фамилию и адрес этой женщины. Если вы не лжете, конечно.

— Интересный поворот. Похоже, вы и впрямь собрались поразвлечься за мой счет. Господин полицейский, я ведь пишу стихи, поэтому очень тонко чувствую слова. Не пытайтесь уличить меня во лжи.