Синева небес

Юкико вспомнила, что в их церковной общине нашелся человек, который присоединился к движению за запрещение смертной казни.

В воображении нарисовалась следующая картина: Фудзио Уно проводит жизнь в тюрьме, становится там «большим человеком», а потом выходит на свободу, проклиная судей, по воле которых он на долгие годы оказался за решеткой. В этот миг Юкико ощутила своеобразную прелесть японского подхода к ситуации, выразившегося в словах патера «заслужит прощение».

Помолчав, Юкико отозвалась:

— Даже если его ждет смертная казнь, все равно он должен до самого последнего мига ощущать тепло заботы. Нельзя оставлять человека наедине со смертью. Ни один человек не должен умирать в одиночестве. Это и Мать Тереза повторяет, верно?

Юкико читала о Матери Терезе, которая подбирала в Калькутте бездомных и больных и отводила их в приют, называвшийся «Приютом для умирающих».

Здесь люди впервые в жизни видели настоящую заботу, получали необходимый уход. Их обмывали, переодевали в чистое и укладывали на постель в большой комнате, где за ними ухаживали медсестры.

К тяжело больным приходили врачи и люди наконец получали медицинскую помощь, но все равно более половины пациентов умирали. Они были истощены, страдали различными болезнями — туберкулезом, гепатитом, малярией. Поэтому место и получило название «Приюта для умирающих».

В Японии подобный приют никогда бы не получил такого названия. Даже если бы половина пациентов умирала, его назвали бы «Приютом надежды».

Однако для Матери Терезы в смерти не было ничего сверхъестественного. Смерть — это порог, на котором человеческая жизнь получает оценку. Хороший человек всеми любим и умирает, окруженный любовью. Но и тем, кого отвергло общество и родные, кто умирал на улице, чтобы после смерти пополнить число неопознанных трупов, — и им необходима, пусть и в последние дни жизни, опека сестер милосердия, чтобы ощутить счастье заботы, перед тем как испустить последний вздох.

Однажды Юкико довелось прочесть дневник доктора, работавшего в Индии с прокаженными. Чувствительность у большинства больных проказой притупляется, и, хотя их кожа покрыта язвами, боли они не ощущают. Поскольку они не жаловались несмотря на ужасные язвы, их не лечили.

Раньше считалось, что проказа начинается с того, что гниют пальцы и нос. Эти симптомы последней фазы болезни ошибочно принимали за начальную стадию. Сейчас проказа стала нестрашным кожным заболеванием. По ней был нанесен сокрушительный удар.

По словам автора дневника, больные проказой были особенно счастливы, когда на их покрытые язвами руки и ноги накладывали плотные повязки. В Японии считают, что повязки должны быть как можно более легкими, чтобы не сковывать движений. Прокаженные же, напротив, радовались толстому кокону из бинтов, пусть даже ослепительная белизна сохранялась лишь пару часов. Просто эти повязки служили доказательством любви к ним. Ослепительно белые бинты говорили о том, что теперь за ними есть кому присмотреть. Эти повязки были, наверное, единственной белоснежной вещью, которую им довелось увидеть в жизни. Именно поэтому они являлись для прокаженных свидетельством любви.

— Святой отец, вчера я вдруг открыла Библию, и… — Юкико хотела сказать, что ей редко удается читать Священное Писание.

— Значит, в таких ситуациях вы вспоминаете, где лежит ваша Библия? — спросил отец Идзуми.

— Многие считают, что Уно-сан заслуживает ненависти. Я хотела узнать, что по этому поводу говорит Священное Писание, — тихо сказала Юкико.

Буквально позавчера она прочитала в еженедельном журнале статью, в которой цитировались слова бабушки погибшего Кэна: «Я бы собственными руками убила этого дьявола во плоти, погубившего невинного ребенка!»

— Неожиданно для себя я нашла в Библии то, что многим придется не по вкусу, — на губах Юкико появилась слабая улыбка. — Я не хотела снова возвращаться к этим словам: «Милости хочу, а не жертвы». Если Уно-сан узнает о том, что в Библии звучат такие слова, он, смеясь, начнет ими злоупотреблять и, скорее всего, заключит, что в Библии написаны одни глупости.

Человек, осмелившийся противопоставить себя обществу, должен быть осужден, стать жертвой по желанию общества. И слова «Не судите, да не судимы будете» потонут в вопле толпы, требующей справедливости. Тот, кто не кричит вместе с толпой, кто не требует справедливости, столь же виновен, как и преступник. Такое вот открытие сделала Юкико.

— Я могу сказать, что в мире много людей, которые хотели бы выбросить из памяти эти слова. Кто-то даже протестовал против слов: «Я пришел призвать не праведников, а грешников». Говорил, что они несправедливы, — заметил отец Идзуми.

— Святой отец, вы ведь когда-то в проповеди говорили о том, где находится Бог?

— Да, было такое…

Юкико показалось, что на самом деле отец Идзуми слукавил, что не помнит об этом.

— До этого я думала, что Бог находится на небесах. Поэтому я с детских лет молилась, обратив свой взгляд к небу. Но вы меня удивили, сказав, что Бог повсюду.

— Эти слова всех удивляют. Хотя в них нет ничего необычного. В Библии сказано: «Все они — Мои братья и сестры, и в каждом, даже малом сим, — крупица Моя».

— Та проповедь показалась мне тогда… какой-то неправильной. Я думала, что удобнее бы мне не знать того, что вы тогда сказали. Я хотела и впредь ненавидеть тех, кого я ненавидела раньше. Так было удобней и спокойней. Узнав, что в людях, которых я ненавижу, тоже присутствует частица Бога, я растерялась. Самый большой гуманист не может считать, что в Фудзио Уно содержится частица Бога.

— Если содержится, то когда-нибудь мы это увидим, — спокойно сказал отец Идзуми.

— Вчера я прочитала в одной газете, в колонке читательских писем, что теперь люди, носящие фамилию Уно, испытывают чувство стыда. А у одного человека по фамилии Уно все его однофамильцы теперь вызывают острую неприязнь, — сказала Юкико. Когда она читала письмо, все это показалось ей какой-то детской глупостью, но по-настоящему опечалило ее.

— Вот как?… Я про это не знал и считаю, что имя Уно звучит прекрасно, — удивился отец Идзуми. — Вы знаете значение этого слова? И в испанском, и в итальянском оно означает «один» — «uno».

— «Один» как числительное?

— Да! В английском «one» — это тоже числительное, «один», но англичане говорят: «One can do», — имея в виду: «И один в поле воин». «One» обозначает отдельного человека, говорит о его принадлежности к роду человеческому. С этой точки зрения оно скромное и в то же время величественное. Думаю, не случайно человек, совершивший такие преступления, носит имя, символизирующее общность человеческого рода. Это говорит о том, что он не единственный среди нас.

— Я этого и не подозревала…