Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Sing For Me, Cry For Me

famlia

Шрифт:

Вскоре после побега Рона, Гарри тоже пришел в спальню мальчиков. Он не заметил, когда именно Рон и остальные покинули общую гостиную, оставив их с Гермионой наедине, но сейчас это его абсолютно не волновало. Завтра он снова сделает вид, как ненавистно ему тратить столько времени на учёбу, но что, не смотря на это, он всё же решил и дальше продолжать мужественно грызть гранит науки. Гермиона будет верить ему наравне со всеми остальными, и его жизнь опять потечёт так, как будто ничего и не происходило.

Когда его голова коснулась подушки, он с несказанным удивлением стал размышлять о своих сегодняшних поступках:

«Неужели это действительно я? Неужели это всегда было во мне? Или же это следствие той единственной несчастливой встречи с Люциусом Малфоем, так сильно повлиявшей на меня?»

И он заснул, всё ещё продолжая

думать о Люциусе Малфое.

Глава 7 Новое начало

На следующий день рано утром, Гарри и Гермиона встретились в общей факультетской гостиной и отправились завтракать. К их взаимному удивлению и глубокому облегчению (хотя это и не было озвучено вслух между ними), Рон отказался присоединиться к ним, сославшись на то, что хочет дождаться Симуса и Дина. По мнению Гарри, это было невероятной глупостью: подняться в такую рань и вместо того, чтобы пойти на завтрак в компании своих лучших друзей, сидеть в гостиной в гордом одиночестве, дожидаясь кого-то, кто всё ещё наслаждается воскресным сладким утренним сном.

Но Рон с каждым днём становился всё более и более странным, и у Гарри не было ни желания, ни сил разбираться ещё и с этой проблемой. Он был решительно настроен обеспечить себе как можно больше положительных эмоций, и Рон был отнюдь не тем человеком, который мог бы помочь ему почувствовать себя лучше: друг всегда был склонен видеть исключительно отрицательную сторону вещей. Хотя Гарри и подозревал, что в нынешнем угнетённом состоянии Рона есть доля и его вины.

Где-то в середине шестого курса они стали постепенно и как-то незаметно отдаляться друг от друга. Они всё ещё, как и прежде, проводили вместе всё своё свободное время. Но при этом он всем своим сердцем чувствовал, что между ними пролегла незримая трещина, неумолимо разрушающая их дружбу. Шло время, и Гарри снова и снова убеждался, что Рон - не совсем тот, кого бы он хотел видеть на месте своего лучшего друга. Тот был слишком мелочен, слишком нетерпим; совершенно не умел ни прощать, ни идти на компромиссы. И это не считая того, что он был также довольно завистлив и ревнив. Всё это в купе и заставило Гарри ещё больше ценить компанию Гермионы.

Изменения в их с лучшей подругой отношениях стали заметны и окружающим: они всё чаще стали держаться за руки, обниматься, или же просто сидели, тесно прижавшись друг у другу. Но теперь уже без Рона. Гарри никогда бы не осмелился попросить того присоединиться к ним; не стал бы искать у друга сочувствия, и вряд ли решился бы завести с ним откровенный разговор по душам. Рон определённо был не создан для всего этого. В отличие от него, Гермиона была более чуткой и умной, способной при необходимости на искреннее сострадание и утешение. Она всегда инстинктивно угадывала, когда он отчаянно нуждался в её заботе. Ну, или почти всегда.

Но и она не была совершенством, и у неё тоже были некоторые мелкие недостатки, и Гарри считал, что в его случае это просто замечательно. Потому что он знал, что она всегда примет его со всеми его недостатками и несовершенствами, в то время как Рон на пару со всем остальным Магическим миром, был искренне убежден, что Гарри Поттер должен быть чем-то идеальным, чем-то абсолютно безупречным. Словно он был и не человек вовсе; не обычный студент, как и все прочие. Рон всегда был чрезвычайно зависим от чужого мнения, осуждая малейшие отступления от норм общественной морали, и он едва ли смог бы смириться с подобным, даже если бы речь шла о его лучшем друге. Рон был слишком близоруким, чтобы увидеть и понять, а тем более принять истинное положение вещей; его суждения были слишком поверхностными. В отличие от него, Гермиона всегда смотрела в самый корень проблемы, видела саму её суть, тщательно всё анализировала и неизменно делала собственные выводы, не обращая никакого внимания на то, что об этом думают другие.

Конечно, было и то, чем Гарри никогда бы не решился с ней поделиться. Он ни минуты не сомневался в её понимании и способности к состраданию, и был более чем уверен, что даже в данном вопросе она оказалась бы целиком и полностью на его стороне, но он никак не мог набраться смелости рассказать ей всё правду. И он искренне не мог понять причину этой нерешительности. Он знал, что ему просто жизненно необходимо выкинуть всё произошедшее из памяти, но временами его охватывали сомнения: что же именно он так страстно жаждет забыть? То, что с ним вообще произошло что-то подобное? То,

что всё это с ним проделал Люциус Малфой? То, что он оказался не в состоянии защитить себя? Или, может, то, о чём где-то в самой тёмной глубине его подсознания нашёптывал вкрадчивый внутренний голос: что он наслаждался каждым мгновением совершаемого над ним насилия; и неважно, происходило это с его согласия или нет.

И он был уверен, что Гермиона вряд ли будет в состоянии понять это. Ведь он и сам до сих пор так и не смог, ни понять этого, ни простить. Он не мог простить себя; не мог простить Люциуса; он всё ещё винил и ненавидел Снейпа за то, что он оставил его там одного, безоружного и беззащитного. И наконец он винил Драко Малфоя, послужившего первопричиной всего произошедшего. Но из всех этих людей, именно на него вина лёгла самый тяжким грузом, поскольку он так и не смог просто взять и забыть обо всём.

Но среди всей той неразберихи, что сейчас царила в его голове, была только одна вещь, в которой он был абсолютно уверен. Он был уверен, что Рон никогда не сможет его понять и простить. Вместо этого он скорее станет обвинять самого Гарри в том, что тот оказался слишком слабым и не таким безупречным, как он всегда о нём думал.

И хотя все события, так кардинально испортившие ему жизнь, произошли только в эту пятницу, Гарри уже сейчас чувствовал себя постаревшим и потрепанным, будто бы изношенный, много повидавший в своей жизни ботинок. Словно прошло не два дня, а как минимум целое тысячелетие, которое всей своей немыслимой тяжестью навалилось на его плечи. И он буквально всем своим существом ощущал, как с каждой прожитой минутой становится всё взрослее и взрослее. Гарри даже пару раз был вынужден внимательно изучить на себя в зеркале, чтобы убедиться, что он по-прежнему молод. Во всяком случае, для окружающего мира.

Он никогда раньше столько не размышлял о своей жизни; никогда раньше не пытался забыть так много из своей жизни. Все эти мысли бесконечной чередой кружились в его разуме и тесно сплетались с его чувствами, образую запутанную паутину, которая затягивала его в свои тенета всё глубже и глубже. И он никак не мог выкинуть их из головы. Совершив очередной виток, эти мысли снова и снова настойчиво возвращались к нему.

Он всё ещё прекрасно помнил прикосновение /его/ пальцев, касание /его/ губ. Поцелуи и всё то, что с ним делал Люциус. Кожа к коже. Язык к языку. Помнил себя, извивающимся и содрогающимся между ледяной голой каменной стеной и сильным горячим телом. Где-то посреди всего этого безумия, он окончательно потерял самого себя; он позабыл, кто он такой и кто такой Люциус; он утратил способность связно мыслить и полностью отдался на волю чувств. Агония и боль, пламя и лёд, желание и отвращение, ненависть и?..

Вне зависимости от того, сможет он всё это забыть или нет, вряд ли он когда-либо будет в состоянии убежать от того факта, что посреди всей этой творимой над ним несправедливости, он чувствовал одновременно и чудовищный ужас, и необъяснимую, немыслимую правильность всего происходящего. Словно это было что-то, чему суждено было произойти. «Сожалею, любовь моя, но я должен был это сделать». Должен был это сделать. Сделать /это/? Звучит так, будто вся жизнь Гарри - не более чем сценарий, согласно которому ему было предназначено сыграть роль в какой-то очень важной пьесе, но все почему-то позабыли ему об этом сказать. И когда он был уже на сцене, его, без малейшего предупреждения, страховки или дублёра попросту столкнули в круговорот действия. Словно он был всего лишь послушной марионеткой в чьём-то спектакле, в котором его собственная воля не значила ничего. Где он ни за что не отвечал. Где он делал только то, что ему указывали. И он делал. Делал всё, что ему приказывал Люциус. Он плакал и подчинялся, как и просил Люциус. Он делал всё, о чём тот просил. Гарри содрогнулся.

Из всего, что произошло той ночью, ему ярче всего запомнилось чувство какой-то непонятной завершённости. Словно бы две ранее разлучённые половинки наконец полностью слились в одно неделимое целое. В это, растянувшееся в бесконечности, мгновение он и Люциус были едины, и не существовало ничего, что могло бы заставить его забыть это невероятное ощущение. Капитуляция, обернувшаяся Завершенностью, и переродившаяся в Единение.

Он поперхнулся тыквенным соком. Тыквенный сок?

Гарри огляделся и обнаружил себя сидящим в Большом Зале рядом с Гермионой, которая выглядела так, словно находилась сейчас где-то на Луне.

Поделиться с друзьями: