Сингапурский квартет

Некоторое время Бэзил утешался мыслью, что статья — не слишком изощренный трюк, чтобы прикрыть случившуюся утечку информации о существовании курсов. Когда-нибудь такая утечка должна была произойти. Преподавание на английском и открытый набор — это вроде верхушки айсберга, а главное, то есть подготовка кадров для служения Третьей России и бесценная база данных, притоплены поглубже, перепрятаны от ведущих спецконтор мира, готовых на все это наброситься. Впрочем, такая мысль служила плохим утешением. Она отдавала паранойей.

Это и была паранойя. Полковник ФСБ, выпускник высшей школы КГБ Ефим Шлайн теперь читал для Третьей России свои чекистские лекции…

Ефим потянул Шемякина за рукав. Они вышли из «Волги» на волю. Занимался рассвет.

Ефим подал сигнал с маленького пультика на брелоке, и в машине с легким звоном включилась противоугонная система.

— Давай прогуляемся, — сказал Шлайн.

Коротковатый Ефим всегда допрашивал или разговаривал, слоняясь по помещению или гуляя. На ходу он соображал острее. Шемякин приметил это ещё во время их первого контакта пятнадцать лет назад в Бангкоке, в консульстве тогда ещё советского, а не российского, посольства, куда он, преодолев многомесячные колебания, явился просить визу. Поначалу Шемякин было подумал, что Шлайн разволновался, посчитав его подсадной уткой. Однако, прокрутив пленку с записью беседы, вникнув в вопросы генконсула и вслушавшись в интонации его голоса, Бэзил пришел к иному выводу. В контактной практике Шлайна, тертого в отношениях с такими же, как он, чиновниками казенных спецконтор, будь они американского, британского, израильского или ещё какого разлива, Бэзил Шемякин оказался первым «фрилансером», частным детективом, выживающим на собственный страх и риск, да ещё русским. По советским стереотипам, он считался «с другой стороны, от белых», хотя ни к белым, ни к зеленым, ни к фиолетовым Бэзил отношения не имел.

Поработав на Шлайна несколько лет, Шемякин нащупал в его характере некую особенность, присущую одаренным разведчикам и потому редко выявляемую. Ефим родился психом. Психовал он внешне неприметно и только при планировании операции. Психовал, одержимый обычным для толкового бюрократа страхом — страхом системной ошибки. Когда же полагалось бы и понервничать, то есть в деле, он становился предельно спокойным, почти фаталистом. Пожалуй, это качество и делало Ефима приемлемым если не оператором, то, назовем это так, работодателем, достойным доверия. Впрочем, Шемякин сомневался, чтобы его доверие или недоверие когда-либо принимались Шлайном во внимание.

Ефим специализировался на проникновении в финансовые круги, а также на анализе стратегической хозяйственной информации. Он тщательно и заранее готовил подходы к цели и имел под рукой две-три группы профессионалов, спаянных железной субординацией государственных служащих — а кто же ещё эти агенты, если не госслужащие? Бэзила Шемякина Шлайн вводил в дело в тех случаях, когда опасался утечки у себя в конторе. «Грязной работы» у контрразведчиков становилось невпроворот, платили им копейки, и, когда собранные секреты тянули на сотни тысяч долларов, они на личной основе предлагали «подопечным» структурам получить назад бесценную информацию, но в обмен на пару-другую тысяч. Хозяйственные преступления к предательству Родины не приравниваются. Какие тут угрызения совести?

Бэзил не любил быстрой ходьбы. Ефим же тащил его с ускорением по «проспекту», вдоль оград, за которыми в предрассветных сумерках тлели багровые угли догоравшего мусора. Шемякин догадывался о причинах этой прогулки: Шлайн хотел, чтобы он быстрее протрезвел.

— Ты когда возвращаешься в Бангкок? — спросил Ефим.

— Через месяц, два… Кому я там нужен? Газета и не вспомнит обо мне, если я вообще исчезну. Здесь ли, там ли… Кому в России нужны мои корреспонденции из Азии?

— Я слышал, что у газеты появилась хорошая финансовая поддержка.

— Значит, через месяц, — сказал Шемякин.

— Вот и хорошо…

Донеслись гул моторов и гудение шин по бетонке. Завидев сквозь редкий кустарник мечущиеся полосы света на Минском шоссе, Шлайн развернулся в обратном направлении.

— Этот Войнов, — сказал он, — появится в поле твоего зрения ближе к весне. В крайнем случае, в начале следующего лета. У него теперь другая фамилия. Работает в финансовом холдинге, в котором не столь давно случилась пропажа ста восемнадцати миллионов долларов. Деньжата провалились в Сингапуре. Я вытащил Войнова из дерьма, в котором он сидел в Турции, устроив его на Алексеевские курсы. Так что будешь иметь дело с однокашником.

— Что значит — иметь дело?

— Наш договор о том, что ты работаешь всегда один, в силе… Он о тебе ничего не будет знать.

— Мне наблюдать за ним?

— И да, и нет, если говорить в обычном смысле.

— Ефим, нельзя ли определеннее? Что нужно делать и сколько я получу за работу?

Они подошли к «Волге». Забыв про противоугонную систему, Ефим открыл дверцу ключом. Завыла сирена, замигали подфарники… Шлайн судорожно обхлопал карманы пальто в поисках брелока. Наконец, вытащил его, нажал на кнопку. Машина затихла. Шемякин помотал головой и сказал:

— У вас продается славянский автомобиль?

— Собственный продан, — ответил, хмыкнув, Ефим. — Езжу на казенном. Кофе?

В термосе ещё немного осталось.

Шлайн был явно поглощен какими-то своими выкладками. Главное, подумал Шемякин, мне ещё предстоит услышать.

— Ты верно подметил, — сказал Ефим. — Самурай. Кодекс чести на уме. Агент он никакой. Но нюх-то, нюх-то… И — авантюрье… Я рассчитываю осторожно… все произойдет как бы само собой… поставить парня в положение, в котором его характер сработает так же, как сработал во внешнеторговом объединении, на службе в банке и потом в этом… как его….

— В кооперативе «Аврора», у вояк.

— Да, там… Тебе, Бэзил, поручаю присматривать за ним. И все. Вмешаешься, когда в этом действительно будет нужда. Для дела. Дело же в том, чтобы вернуть сто восемнадцать миллионов. Охранять бесценную жизнь финансиста — не твоя забота… Будут убивать — пусть. Вздумает опять сбежать — пусть… Вмешаться придется, если придется… сам не знаю при каких обстоятельствах, как и когда. Тебе это подскажет чутье.

— Достоевщина какая-то, — сказал Шемякин. — Конечная цель?

— Когда Войнова начнет корежить желание восстановить попранную в Сингапуре истину, в московском холдинге воленс-ноленс высунет головку из норы тот самый кротик, который обслужил увод миллиончиков изнутри холдинга.

— Туманно все это, — сказал Шемякин.

— Туманней некуда. Больше того, я тебе не назову даже его нынешней фамилии. Если парень сработает без отклонений, ты окажешься не нужен. Верно? А тогда зачем тебе знать от меня больше положенного, так? Ты ведь умный, сам все узнаешь. Если же что, если же что…

— Если же что, то — что?

Выгнувшись на сиденье «Волги», Шлайн задрал полу пальто и достал старый потертый бумажник. Из бумажника извлек пластиковый пакет, перетянутый резинкой. Протянул пакет Бэзилу.

— Ты всегда рад такому, Бэзил… Здесь десять тысяч долларов. Истратишь, если понадобиться. В том случае, о котором мы говорили…. Не понадобится, я отчета не спрошу. Деньги станут твоим гонораром…

Он легонько толкнул Шемякина в плечо. Бэзил потянул ручку двери и выбрался из машины. Ефим со скрежетом воткнул, иначе про «Волгу» и не скажешь, первую скорость, только после этого запустил мотор и зажег габаритные огни. Ездил Шлайн точно так же, как стрелял из своего «Стечкина»…