Синие косточки съеденного яблока

Птица – мысль.

Кружит. Ласкаю кокетку взглядом и словом. Она сейчас надо мной, но вскоре будет в моих оковах. Золотая клетка ума моего, бесценных извилин. Я тебя обязательно. Рукой, пусть даже силой.

Кисть художника занесена над мольбертом. Друг без друга никак. Мы вместе – боги. По отдельности – смертные. Падай на мои колени, сиди у меня на руках.

Мы вместе – новый мир. Мысль желанная, нам не быть нельзя. Предвкушаю тебя нетерпением. Будешь моей. Кружись, птица. Я твой жадный зверь.

Спортивное мероприятие

Внешнее проявление или же внутреннее осознание. Смех души, хохот толпы, торжество, победа! Моя душа кричит, а перед глазами – пелена.

Поле боя. У соперников не просто спортивный интерес, а желание доказать силу сильных, слабость слабых. Вознести себя до небес, втоптать в землю недостойную сторону.

Я здесь в качестве журналиста и беспристрастного зрителя, в блокнот записываю и жду завершения битвы, чтобы взять интервью.

Толпа нужна для того, чтобы сохранялась торжественность выигрыша. Если нет толпы, тогда тихий смех души, обращенный вовнутрь, бессмыслен. Судьи нужны толпе. Настоящим сражениям не требуются судьи. В настоящих сражениях идут на вы и не просто идут, а доходят и наступают.

Сегодня у кого-то сбудется мечта. Сегодня у кого-то мечта разобьется. Мяч упадет в корзину, кулак заведет в нокаут, ракетка выпадет из рук, шайба залетит в ворота. Это спорт. Это жизнь.

Люди думают, что в игре всегда двое: побежденные и проигравший, но нет, самая главная категория – зрители и их интерес.

Я записываю в блокнот что-то с умным лицом и делаю вид волнительный, но по сути, мне все равно.

Соревнующиеся сражаются. Летят искры взгляд на взгляд. Временами они посматривают на зрителей, чтобы ощутить заряд, мотивацию, электричество. Зрители не хохочут и не шумят. Замерли. Ждут секунды конца.

Кто? Кого? А?

Я рисую в блокноте рожицу. Я – зритель. Я – судья. Я – выигрыш. Я – интервьюер.

Команды ко мне подходят и спрашивают, у кого возьму интервью? А мне, если честно, и те и другие противны. По воле жребия, хоть ты. Ликует чемпион, подрывается на восторженный всплеск.

Соревнующиеся не только ради спортивного интереса, осознаете ли вы, что даже в радости победы не всегда стоите выигрыша, но всегда ли выигрыш стоит вас? Ошибается тот, кто думает, что ответ – да.

Путешествие на льдине сердца

Вначале был холод. За холодом – привыкание. Человеческий организм приспосабливается практически ко всему. Кожа приняла мороз легче, чем разум. Он, испытавший шок, еще долго не мог примириться с правдой. В одиночестве, в раскатывающем молчании, судорога от потрясения постепенно проходит и переходит в монотон. Спокойно. Прямо. Бездушно. Ровно.

Иней, сугробы, лед.

Мне на своей льдине жилось отлично. Даже в холодных пещерах можно создать уют. Скульптуры высечь из глыбы. Любоваться замерзшим миром, застывшим, неторопливым, но еще зачем-то живущим и деятельным.

Кровь бегает подо льдом.

Некоторые выстраивают иллюзии тепла, вышивают ситуации на пяльцах, но без наперстка. Укалывают пальцы. Кричат «ай», а потом, после искусственно вызванного чувства, смакуют боль весь день, рассказывают друзьям, улыбаются зараженно, стучат челюстями от страха, целуют грань.

Ловлю белый цвет и нахожу разноцветие. Белый, как и черный, сжирает цвета, потом не разглядеть, что тут было.

По холодному миру звенит эхо смеха, нервного и лирического. Я поддаюсь настроениям, тоже смеюсь. Устремляюсь глазами в небо и черчу линию от верха до низу. Вижу реку. Опускаю палец. Морозная. Закидываю свою льдину. Стремлюсь по течению. Несет. Уносит. Закрываю глаза.

Мироощущение подозрительно.

Через какой-то промежуток времени просыпаюсь. Жжет разум. Касаюсь макушки. Напекло. Раскрываю глаза. Ускоряю пульс из-за неожиданности ситуации. Льдина тает. Сейчас провалюсь, захлебнусь, носом встречусь с дном и не смогу всплыть, захваченная холодным объятием. Льдина трескается. Кричу. Помогите! Кричат птицы в ответ и уносят крылья. Проваливаюсь в течение. Теплое. Разгребаю воды руками. Что-то тянет ко дну. А! Скульптурки в кармане. В первом и втором. Достаю груз, без сомнения с себя сбрасываю воспоминания вниз. С облегчением восторгаюсь. Живу еще. Вздрагиваю. А берег где? Вздрагиваю. А что за корабль хочет меня потопить?

Я от него в обратную сторону, он за мной пятясь. Сейчас захлебнусь от ужаса.

Эта мощь на меня катит, подхватывает якорем и уносит с собой.

Подставляет меня под солнце капитан пиратского корабля. Спрашиваю: «Вы зачем меня похитили?» Отвечает: «Чтобы ваша дрожь прошла». Задаю: «Вы зачем меня оттаяли?» Сердце жмет. Сейчас упаду.

Командир корабля улыбается. Хватаюсь за палубу. Глаза закатываю.

Не падаю. Стучит. Горячее. Громкое.

Оттаяло. Улыбаюсь. Вижу берег и первый цветок.

Стремление к идеалу

Он был влюблен в звездное небо. Ему нравилось изучать, как все устроено в этой сети Млечного Пути, до которой невозможно было дотянуться рукой – только взглядом… Когда-то ему подарили телескоп, и тут вспыхнуло.

Через толстую линзу он смотрел на звезды, которые дрожали от соприкосновения с его взглядом. Ему казалось, что он их поддерживает ресницами, так, на всякий случай, и именно это не дает возможности далеким и светящимся нарушить неземную красоту.

Но среди дрожащих и сомневающихся всегда была звезда, которая светила ярче остальных, и даже при самом сильном ветре космической пыли не перемещала треугольники своих звезд. Он верил в эту звезду, потому что считал ее особенной. Ему казалось, что от ее стойкости зависит весь космический порядок и вся хрупкость космоса. И на самом деле будто бы это она, а не его устремленные в небо ресницы поддерживает паутины сети.

Иногда главная звезда разрешала маленьким звездам падать с неба, когда те находили человека, которому хотели бы подарить желание. Встречаясь глазами с землянином, они скользили из темноты космической в темноту человеческую и посвящали себя одному-единственному полету-горению. Бывало, обманувшись, звезды напрасно падали, ослушавшись наставления главной звезды, очаровывались не теми, и не было радости в их самосгорании, только боль.

Мальчик верил в свою особенную звезду. Большая звезда знала, что это ее землянин, но упасть ради него она не могла, потому что звезды мудрые и не падают и не дарят желаний. Они разрешают лишь любоваться собой издалека. И он был терпелив к такому положению. Мечтая когда-нибудь отправиться в космос и коснуться ее ослепительной красоты.

Шли годы. Всякому надоест смотреть на то, что неподвижно, точно давно умерло. Он реже обращался к телескопу, занимаясь своими земными, важными делами. Звезда, что была в него влюблена, тосковала по своему землянину. Звезда чувствовала не звездную боль, а боль, равную человеческой. Ей хотелось упасть в самосожжении, но она не имела на это права. Звезды настоящие не падают, они исчезают. Тогда звезда исчезла, оставив на своем месте лишь пустоту.