Синий аметист

— Это трагедия наших дней, господин Хейгерт. В прошлом каждое государство защищало лишь свои, собственные, интересы. И это было более или менее справедливо. Однако могучие державы создали большую политику, и она подчинила все, в том числе и совесть людей. Хочу, чтобы вы меня поняли правильно. Я говорю о системе. Возможно, безрассудство — это болезнь могущества… Во всяком случае, будет чрезвычайно печально для всего мира, если это станет правилом внешней политики государств.

— Всего лишь в вашем понимании, милостивый государь, — холодно и спокойно возразил секретарь. — У нас свои интересы в этой части света…

— Именно это я и утверждаю, — подхватил Макгахан. — Ведь полому вы и действовали столь хладнокровно. — Он взглянул на англичанина. — А теперь, конечно же, вам не остается ничего другого, кроме как сохранять хладнокровие.

— А я считаю, господин Макгахан, — вмешался Сарафоглу, — что поведение Англии по отношению к оттоманской державе есть пример исполненного долга в международных отношениях.

Журналист перевел взгляд на Сарафоглу и, откинувшись на спинку кресла, медленно произнес:

— Знаете, мне не совсем понятно, почему вы так боитесь независимости вашей страны?

— А я вам поясню, — ответил Сарафоглу, по привычке ощупывая цепочку карманных часов. — Прежде всего хочу, чтобы вы знали, что лично я поддерживал борьбу за независимость болгарской церкви. Господин Аргиряди может это подтвердить. Что же касается политической свободы, тут у меня имеются свои аргументы. Во-первых, страна должна получить политическую свободу без каких-либо сотрясений, путем постепенного введения самоуправления…

— А до тех пор ваш народ могут резать и убивать, сколько им влезет, — кивнул Макгахан.

— Минуточку, — поднял руку Сарафоглу. — Во-вторых, я абсолютно убежден в неспособности малых национальностей развиваться самостоятельно. Знаете, что будет представлять собой турецко-болгарское государство наподобие Австро-Венгерской империи? В-третьих, — Сарафоглу методически загнул третий палец, — в финансовом отношении положение небольших государств весьма плачевно. В-четвертых, ни один порядочный человек в этой стране не согласится, чтобы им правили разные бездельники и негодяи, не вылезающие из бухарестских кабаков…

Макгахан усмехнулся.

— А мне кажется, что самый важный ваш аргумент заключается в следующем: не стоит покидать кресло в Государственном совете, коль уж до него добрался…

Меня не Государственный совет кормит, — ответил Сарафоглу. В голосе его чувствовалось легкое раздражение.

— А я и не говорю о хлебе насущном, — снова усмехнулся корреспондент и посмотрел на часы. — Впрочем, наш спор вряд ли закончится обоюдным согласием…

Он поднялся и сказал, обращаясь к хозяину:

— К сожалению, я должен идти. Хочу съездить в Пазарджик…

Аргиряди тоже встал.

— Мне будет очень приятно, если вы снова нас посетите. Мы ведь так мало виделись, хотелось бы опять встретиться.

— Благодарю вас, — тепло улыбнулся. Макгахан. — Я остановился у моего друга еще по константинопольскому колледжу Павла Данова и буду вам очень признателен за ваше внимание.

— Я слышал о вашей дружбе с господином Дановым, — сказал Аргиряди, пожимая гостю руку. — Надеюсь, мы с вами еще увидимся…

Сарафоглу тоже поднялся и стал натягивать перчатки на костлявые руки, явно горя желанием продолжить разговор с гостем на улице. Однако настроение у него уже было испорчено. Никогда не знаешь, как следует себя вести с такими людьми. И самое главное — нельзя угадать, что они обрушат на твою голову в следующую минуту.

На пороге гости столкнулись с Амурат-беем. Аргиряди поспешил представить бею Макгахана. Амурат несколько секунд пытливо смотрел на корреспондента, будто пытаясь что-то вспомнить. Потом кивнул и направился по лестнице в свою комнату, не уделив никакого внимания Сарафоглу.

Когда Аргиряди, проводив гостей, вернулся в комнату, он застал бея сидящим в кресле и беседующим с Хейгертом. Англичанин держал в руке цилиндр, явно собираясь откланяться. По всему видно, между ними состоялся какой-то короткий, но напряженный разговор. После того, как англичанин вышел, бей молчал еще некоторое время. Чувствовалось, что он возбужден.

— Хейгерт еще утром намеревался с вами встретиться, — заметил Аргиряди. — Он сообщил, что хочет передать вам важные предложения.

Амурат скептически усмехнулся.

— Их предложения, уважаемый эфенди, — это всегда умелая форма каких-то просьб. Многие из них недалеко ушли от этого бородатого писаки, которого вы только что проводили. Провал Мидхат-паши и вся наша политика в Европе в прошлом году были подготовлены… в Англии.

Он немного помолчал и с горечью добавил, глядя прямо перед собой.

— В этой войне у Англии одна-единственная цель — Кипр! И она отнимет его у нас почти как благодеяние…

Бей встал и подошел к окну. Упершись руками в раму, он некоторое время стоял, задумавшись, потом обернулся к Аргиряди и, посмотрев на него так, будто видел впервые, проговорил изменившимся голосом:

— Из Стамбула получен приказ о доставке зерна. Требуют в два раза больше, чем было определено раньше.

— Откуда же нам его взять? — пожал плечами Аргиряди.

— Не успели получить из Анатолии и Багдадского вилайета, — холодно продолжил Амурат-бей, не обращая внимания на возражение, — поэтому требуют его от нас.

Затем добавил:

— Я распорядился пустить слух среди торговцев зерном, что реквизиционная комиссия установила дополнительную цену на большее количество пшеницы. Хамид-паша выделил в распоряжение перекупщиков и торговцев зерном эскадрон черкесов. Я думаю, что этого хватит…

Взяв со стола перчатки, Амурат вымолвил, делая упор на каждом слове:

— Мы заплатим за каждый мешок по десять-пятнадцать грошей свыше установленной цены…

Сейчас к бею вернулось прежнее спокойствие. Он даже улыбнулся Аргиряди, пожав ему на прощанье руку.

Проводив гостя, Аргиряди вернулся к столу и задумался, рассеянно наблюдая за тем, как расходится по комнате голубой дым.

«Интересно, что может спасти Турцию? — думал он. — Англия, младотурки, аллах или сам сатана?…»

Посидев немного, он запер ящик стола и сунул ключ в карман. Машинально взглянул на часы, затем подошел к двери и позвал Теохария. Приказав ему через час собрать членов реквизиционной комиссии у него в конторе, Аргиряди быстро оделся и вышел.

Макгахан заехал в Пловдив, возвращаясь из Дунайского вилайета. Пошла уже третья неделя с тех пор, как была объявлена война. Но нигде вдоль берега Дуная не было турецких войск.