Синий луч (сборник)

— Видите ли… я не имею права говорить вам об этом, но… — Флик помолчал, потом, как будто поборов нерешительность, тихо продолжал: — Понимаете, сейчас советские представители в первую очередь требуют освобождения из лагерей перемещенных лиц, имеющих специальности горняка, металлурга, геолога.

Тропинин внимательно слушал Флика. Но Курту казалось, что русский все время наблюдает только за ним.

— Да это, кажется, и понятно, — Флик достал пачку сигарет. — Нужно восстанавливать промышленность, без нее — как без рук, а транспортировка из Германии — сложная штука. — Он, пододвинув к краю стола сигареты, предложил: — Закуривайте.

Борис Антонович протянул руку. Она вся была в глубоких шрамах, а из-под рукава виднелись на запястье следы от наручников. Курт еще в плену слышал, что у него на родине заковывают советских людей в кандалы, и не верил этому.

— Это… здесь? — тихо спросил Курт Тропинина, кивком головы показывая на руку.

Тропинин рукавом прикрыл запястье.

— Да, — пуская клубы дыма, он постарался на несколько мгновений скрыть свое лицо от сидящих за столом.

А на лице его отразилось все сразу: и желание немедленно вырваться из лагеря, и недоверие к немцу-переводчику, и раздумье над словами Флика. Неужели он говорит правду? Тропинин слышал об этом в лагере. Он слышал, что некоторые, назвавшие себя сталеварами, были немедленно отправлены из лагеря. Но ходили слухи, что попадали такие люди не к своим, а за Эльбу, в какой-то особый лагерь. За долгие годы, которые Тропинин провел в Германии, он привык больше верить тем, кто делил с ним горькую участь заключенного, а не кто вел опросы. И сейчас, хотя перед ним сидел не гестаповец, а человек, в какой-то степени имеющий отношение к армии союзников (лагери контролировались армейскими командирами), он твердо ответил:

— К сожалению, я не имею такой специальности. Я каменщик.

— Жаль, господин Тропинин. Придется вам побыть у нас, пока ваши согласятся брать всех без разбора. Я ничего не могу поделать, — Флик сочувственно улыбнулся. Потом, глядя на Тропинина, попросил: — Только вы, пожалуйста, об этом никому не говорите из своих друзей. Требование советских представителей не подлежит разглашению, но… уж очень, видимо, вы натерпелись в Германии… Так рветесь домой. Я понимаю, понимаю, любой на вашем месте тоже волновался бы. Дома семья?

— Была.

— Да вы садитесь, господин Тропинин. Вы не писали из Германии?

— Нет.

— Жена, дети — ничего не знают о вас? Вы уже написали, что живы-здоровы?

— Думаю приехать сам, — бросил Тропинин. Круто повернувшись, на какую-то долю секунды задержал взгляд на лице Курта и быстро вышел.

Курт долго молчал, наклонив голову. В ответах русского он почувствовал жгучую ненависть к немцам и недоверие к администрации лагеря. Хотя Флик был немцем, но на нем хорошо сидел мундир службы лагеря перемещенных лиц, и Тропинин принял его за представителя союзной армии. Почему он не доверяет? Разве на это есть причины?

— Курт, что с тобой? Ты сегодня какой-то странный. Что случилось? — Флик передвинул массивную чернильницу на столе, подумал: «Зачем Крузе знать о нашем разговоре?» Внимательно посмотрел, как стоит чернильница; еще раз убедившись, что магнитофон выключен, весело улыбнулся. — Работа у нас с тобой не тяжелая, платят хорошо, чего тебе еще надо?

— Скажите, Флик, отпускают из лагеря русских? — Курт поднял голову, глухо произнес: — Отпускают на родину?

Флик внимательно поглядел в мрачное лицо Винера, подошел к нему, положил руку на плечо, потом быстро вернулся к чернильнице, еще раз посмотрел, как она стоит, и все же тревожно кинул взгляд на кресло у стены, где утром Винер искал свой мундштук. Оно было пустым, и Флик спокойно заговорил:

— Конечно отпускают, Курт! Зачем лишние рты союзникам русских, за которыми еще надо и смотреть? Неужели ты этого не понимаешь? — Флик прошел к окну, отстранив портьеру, взглянул на раскинувшийся лагерь, задумчиво сказал: — У тех, кому мы с вами, Курт, служим сейчас, в этом лагере очень и очень мало союзников, ближе им… мы, немцы! — Флик резко обернулся, в голосе его зазвучала злость. — И не будущие немцы, не потсдамские, а такие, какими недавно мы были! — он скрипнул зубами. — Они не знают России, а то бы не довели войну до такого конца. Они думают, что победили обоих сразу: и нас и Россию! Черта с два! Они думают, что русские станут на колени и будут просить милости, соглашаясь на любые условия… Идиоты! В России металла плавят больше, чем до войны, угля добывают больше, нефти…

Курт, вспомнив о магнитофоне, побледнел, вскочил:

— Я прошу… господин Флик, не надо об этом, — он оглянулся на кресло.

Флик, перехватив его взгляд, подумал:

«Он знает о магнитофоне? Откуда? Неужели он прислан следить за мной? Возможно… поэтому он и завел этот разговор? Надо оградить себя».

Флик сел за стол, положил руку на чернильницу, подвинув ее на прежнее место — включил магнитофон, и спросил:

— Так ты, Винер, сомневаешься, что русские в первую очередь отбирают сталеваров, горняков, геологов? — Он еле сдерживал радость от того, что вовремя спохватился. В случае чего, он сошлется на этот разговор, записанный на пленку. — Сомневаешься, Курт? — повторил Флик.

— Нет, нет, господин Флик! От них… от них всего можно ожидать, — испуганно выдавил Курт.

Флик выключил магнитофон, улыбнулся: Винер не следит за ним, он только боится потерять работу. И, видимо, случайно узнал о магнитофоне за креслом.

— Курт, что ты делаешь вечерами?

— Я? Читаю… сижу… так просто… сижу.

— Хочешь, я тебя сведу с хорошими парнями, а? Все они бывали на фронте, однополчане. Хочешь?

— Нет, нет…

— Ну, дело твое! — беззаботно ответил Флик и, направляясь к двери, добавил: — Видимо, сегодня никого больше не будет, пойду поболтаю с кем-нибудь.

Курт со своими тяжелыми мыслями остался один. Потом, будто почувствовав на себе чей-то взгляд, оглянулся на пустое кресло у стены и, осторожно ступая, вышел на крыльцо.

…Через несколько дней Флик сообщил Винеру, что Тропинина отпустили из лагеря: русский заявил, что он сталевар. Навалившиеся на Курта сомнения рассеивались, тем более, что, обходя лагерь, он не встречал больше коренастого седого русского и ни разу не видел бородатого старика.

Глава четвертая

Крузе оторвался от бумаг, которые он внимательно читал. Взял сигару, задумался.

«А что, если догадки помощника верны? Что, если…» — он беспокойно поднялся, подошел к окну.

Неделю тому назад его помощник, химик по образованию, после тщательного изучения копии записной книжки русского, отобранной у Винера, доложил о своих предположениях. По мнению помощника выходило, что это не мечты чудака, а записки геолога. «Санит» — вновь открытый металл. Помощник утверждал, что «санит» ускоряет процессы плавки металла. Данные разведки о производстве чугуна и стали, которыми располагал Крузе, подтверждали эту догадку. Ведь весь запад России был разрушен немцами, а металла выплавляется больше. Наверное, здесь была разгадка этой давнишней задачи разведки его компании. Хорошо еще, что они предусмотрительно задержали не одну сотню металлургов, шахтеров и геологов в лагерях перемещенных лиц. Если удастся затянуть отправку их еще на год — это немалый выигрыш, еще лучше было бы перевезти их в другие страны.

И все же в докладе помощника главным было не это. Конечно, перехватить секрет необходимо, чтобы он не попал в руки конкурентов. Этим надо заняться. Но как быть со второй догадкой? При действии на «санит» раствором серебристого цвета он излучает синий луч. По формуле, записанной в книжке русского, в лаборатории составили раствор. Он был серебристого цвета, но при действии на обычные металлы ничего не давал. По описаниям геолога «санит» имел направленный взрыв. Сотой доли грамма было бы достаточно, чтобы пробить туннель в горах. Вот если «нечаянно» обронить крошку этого металла с каплей раствора… ну, хотя бы на металлургическом заводе конкурентов…