Синий мир (сборник)

— Могу себя поздравить, теперь выходит, что я еще и шпион Мейнгов, — констатировал Джонатан. — Отлично, нечего сказать!

— Странно слышать это, позвольте вас спросить, на основании чего вы сделали такой вывод?

— Тому есть несколько причин, — проговорил Джонатан, усаживаясь снова в кресло. — Что-то подсказывает мне, точнее, у меня появилась уверенность в том, что вы решили причислить меня к своему штату. Вот только свои намерения относительно моей роли в ваших планах забыли мне сообщить.

Сделав протестующий жест, Хабальятт попытался остановить Джонатана.

— Вы пытаетесь убедить меня в том, что это не так? — Джонатан несколько секунд очень внимательно разглядывал Хабальятта, затем, слегка усмехнувшись, продолжил: — Давайте проанализируем ваши поступки. Согласны? Впрочем... Для начала вы приканчиваете своего соотечественника, затем вы сбиваете с ног Товэрэча в комнате его дочери, и ко всему перечисленному — вдруг оказывается, что именно я имею к этому всему самое непосредственное отношение. Просто замечательно! И вот теперь, после всего этого, вы надеетесь меня убедить в том, что вы здесь совершенно не при чем и все эти события, свидетелем которых я стал, не ваш заранее и хорошо подготовленный и осуществленный план? Вы действительно считаете меня неспособным проанализировать такую простую ситуацию?

— Мне кажется, вы несколько поспешили с выводами! Впрочем, учитывая все обстоятельства, я готов вас понять и... — начал что-то бормотать Хабальятт, пытаясь перехватить инициативу.

Джонатан остановил его жестом и продолжил говорить уже в иной, более вежливой манере, но не теряя настойчивости:

— Надеюсь, теперь я смогу во всем полагаться на вашу порядочность? — Он отвесил поклон в сторону Мейнга.

Хабальятт мгновенно воспользовался предоставленной возможностью поправить дела:

— Вне всякого сомнения, полагайтесь на меня во всех отношениях! — Теперь Мейнг был сама предупредительность.

Стараясь сохранять на лице наглую уверенность, но, слабо веря в успешное завершение дел, Джонатан буквально потребовал:

— Немедленно отвезите меня в порт. Устройте все так, чтобы я попал на пакетбот, который улетает сегодня же на Балленкрайч! Вам все понятно?

Неожиданно легко согласившись с его наглым требованием, Хабальятт кивнул, явно продолжая обдумывать что-то свое:

— Вынужден буду согласиться с вами, что же, весьма резонное предложение, весьма... Да, собственно, и сделано оно в такой форме, что мне ничего другого и не остается, я просто вынужден... я не могу вам отказать. Надеюсь, вы готовы к вылету?

— Все в порядке, я готов, не сомневайтесь.

— Необходима некоторая сумма денег, надеюсь, с этим у вас нет проблем?

— Не волнуйтесь, деньгами меня обеспечили. Мне подарили пять тысяч стипеллей.

— Конечно же, это была жрица? Ильфейенн и Маноолло, я правильно вас понял? Похоже, они были очень озабочены!

— Да, мне тоже так показалось.

Взгляд, который Хабальятт бросил на Джонатана, вновь приобрел цепкость.

— Что-то мешает вам? В вашем голосе чувствуется напряжение? Подавляемые эмоции, я так бы это назвал.

— Не могу с вами не согласиться. Наш друг, Маноолло очень постарался вызвать у меня отвращение к собственной персоне и, надо заметить, преуспел на этом поприще вполне.

Хабальятт быстро и неожиданно весело подмигнул Джонатану:

— Забавно! Вот только почему-то я совершенно уверен в том, что жрица Ильфейенн постаралась вызвать у вас совершенно другие чувства, ведь так? На вашем месте я бы не терялся. Ах, молодость, молодость! Где ты моя молодость! Как бы я хотел тебя вернуть назад, юность моя! Как бы я тогда наслаждался всеми прелестями и возможностями, доступными только молодости!

Джонатан был неприятно удивлен таким бурным проявлением эмоций, и, кроме того, ему вдруг послышался какой-то то ли намек, то ли насмешка в словах или тоне Мейнга. Находясь во власти охватившего его раздражения, он очень отчетливо и резко произнес:

— Ваши мысли и предположения можете оставить при себе. Вас не касается, что и как я намерен делать. В моих планах на будущее нет места ни вам, ни, тем более, Маноолло и Ильфейенн, впрочем, как я уже сказал, вас это не касается!

Его резкий тон не произвел на Хабальятта ровно никакого впечатления, он снова находился словно бы вне времени и говорил даже не для Джонатана, а как бы для самого себя или, может быть, для какого-то другого, никому не видимого собеседника:

— Кто может знать, что будет с нами, время все расставит по своим местам. Все, что кажется нам таким значительным сейчас, может кануть в небытие, а незначительные события... Так, поживем-увидим, — неожиданно перебил сам себя Мейнг. — Теперь наша цель порт, туда мы и направимся.

4

Джонатан старался не упускать ничего из вида, он намеревался теперь контролировать ситуацию, его достаточно утомило то, что кто угодно знает о его жизни больше, чем он сам. Все, больше он никому не даст руководить своей жизнью. Решение, которое он принял, его вполне устраивало, и он принялся проводить его в жизнь, начав с наблюдения за Хабальяттом. Ничего не происходило, Мейнг, сгорбившись, сидел безмолвно в кресле, и незаметно было, чтобы он подавал кому-нибудь сигналы.

Успел или не успел Джонатан заметить какой-либо сигнал, но тем не менее меньше чем через три минуты прилетел тяжелый, хорошо армированный аппарат. Джонатан подошел к окну, и с интересом посмотрел наружу. К своему сожалению, он ничего не увидел. Было совершенно невозможно понять, есть ли там кто-нибудь или нет. Спрятаться в тени, окружавшей машину, мог кто угодно. Низкое солнце не давало достаточно света и лишь создавало путаницу косых теней, падая на каменные стены.

Джонатан вспомнил о своей комнате внизу рядом с гаражом, но тут же и забыл, там не осталось ничего из того, что могло бы надолго задерждть его внимание, разве что четыреста стипеллей, которые он так старательно откладывал из жалованья. Но теперь это было уже не важно, деньги есть, значит, можно с легким сердцем выкинуть те четыреста из головы. Его внимание привлекло Дерево, оно стояло почти что напротив — чудовищная масса, которую невозможно было охватить взглядом за один раз. Для того чтобы оглядеть его, Джонатану пришлось поворачивать голову. До Дерева оставалось никак не меньше мили, и форма его медленно покачивающихся ветвей, покрытых массой листьев, была нечеткой, расплывчатой.

Джонатан так увлекся, что не заметил, как Хабальятт подошел и встал рядом с ним. Постояв какое-то время молча, Мейнг произнес задумчиво:

— Сколько знаю его, ничего не меняется, только растет и растет, и не видно этому конца. Иногда мне кажется, что однажды либо ствол, либо земля не выдержат нагрузки, уж слишком оно огромное. Представляю себе, как оно медленно кренится, наклоняется все больше и больше и, наконец, падает. Страшно представить такую картину, но, пожалуй, еще страшнее будет крик Дерева, с которым оно будет падать. Пожалуй, ничего страшнее этого крика из живших на этой планете людей никто и никогда не слышал и не услышит.

Немного помолчав, он добавил:

— Думаю, что смерть Дерева станет смертью и для друидов. — Мейнг внимательно оглядел стену Дворца. — Давайте поторопимся теперь. Слишком опасно оставаться на открытом пространстве, пожалуй, только в машине мы можем не опасаться снайперов. Прошу вас, пройдемте к машине.

Джонатан огляделся еще раз, пристально вглядываясь в тени, затем вышел на балкон. Казавшийся пустым и безопасным, балкон был очень широким. Поэтому по дороге к машине Джонатан почувствовал себя совершенно беззащитным. Ему казалось, что он идет по балкону обнаженным. Джонатан почувствовал, как по коже забегали мурашки. Он продолжал свой, казавшийся бесконечным, путь. Ощущение беззащитности нарастало и стало почти непереносимым. Все когда-нибудь кончается, и Джонатан наконец добрался до машины, влез в нее, и она, слегка качнувшись, просела под его тяжестью. Сзади, за его спиной закопошился, устраиваясь с максимальным комфортом, Хабальятт. За рулем сидел Мейнг с печальными глазами на старом, морщинистом лице и пегими от старости волосами — водитель Хабальятта.