Синтез
Шрифт:
— Прошу дышать, — сказал Флоре врач.
Тетка начала пыхтеть, будто переплыла озеро.
— Прошу не дышать.
Тетка затаила дыхание.
— Итак, все симптомы свидетельствуют... Да дышите же! — крикнул он, так как пациентка, хоть и начинала постепенно зеленеть, по-прежнему не дышала. — Полагаю, тут что-то очень серьезное. Мы отвезем вас в клинику.
Флора грустно кивнула.
— А пирожные надо сразу же изолировать. Вы должны их тщательно исследовать. Я подозреваю, что в них попало какое-то психотропное вещество. Поразительный случай. Мог ли какой-нибудь транспорт попасть к потребителю? Если нет, то мы избавили себя от больших хлопот. Сообщите, пожалуйста, начальнику.
Мама послушно побежала сообщать начальнику предприятия. На
Мама напрасно жалела тетку. Если бы не этот случай, быть может, дело кончилось бы намного трагичней, хотя тогда еще никто не мог ни о чем подозревать.
Эта неделя тянулась поразительно долго. Уже сам факт, что тетка была выпущена из больницы только спустя пять дней, свидетельствовал о серьезности ее заболевания.
После первого посещения больницы мама сообщила отцу:
— Найдено какое-то очень замысловатое вещество, вызывающее атрофию воли. Доза, по всему, была так велика, что ее хватило бы на восемь человек. Чудо, что Флора не свалилась на месте и еще способна была сидеть, говорить. Она оказалась удивительно стойкой. Мы исследовали в лаборатории все пирожные, но лишь несколько обладают таким страшным свойством. Выдвинута гипотеза, что мы имеем дело с каким-то не поддающимся фильтрации химическим веществом, которое присутствует в малых количествах в океане и оседает на водорослях. Уже послано несколько исследовательских партий, которые пытаются установить происхождение яда. Ты понимаешь, чем это грозит всему миру?
— Что касается меня, то я могу не есть пирожных, — беззаботно отозвался Александр.
— Ты, наверно, шутишь! — возмутилась мама. — Парализующее волю вещество, которое не поддается фильтрации, — да ведь это грозит голодной смертью! Уже сейчас должна быть остановлена вся переработка водорослей, пока нет уверенности, что мы способны как-то отделить яд от продуктов питания.
Отец даже свистнул.
— Тогда другое дело, — сказал он, только теперь осознав, что около семидесяти процентов человеческой пищи — именно водоросли. Если действительно... — Моментально установят дополнительные фильтры, — утешил он маму, — можешь быть совершенно спокойна.
— Но пока что их нет — и вот какие возникли серьезные проблемы. Послушай, Олек, только все, о чем я рассказала, — строгая тайна, — добавила мама. — Помнишь, сколько было напрасной паники, когда распустили слух, что целлюлоза способствует старению?
— Что тут удивительного? Люди хотят жить как можно дольше. Признаюсь, что я бы и сам много дал за третью или четвертую сотню лет жизни.
— Шансы увеличиваются с каждым днем. Тысячи институтов занимаются этой проблемой. А как твой пациент?
— Вот здесь-то как раз и сенсация!
Инженер-криогеник Анджей Торлевский никогда бы не отважился на что-либо подобное, если бы не поддержка со стороны друзей.
Жестокая и коварная судьба отбирала у Анджея все самое для него дорогое. В 1968 году жена инженера погибла трагически и бессмысленно под колесами огромного грузовика. Осоловелый, пьяный шофер одним неосторожным жестом лишил Анджея счастья. Он остался один с трехлетним сыном Мареком. Нелегко было инженеру воспитывать резвого, неистощимого на выдумки мальчика. Сколько усилий Анджею стоило, чтобы Марек был всегда прилично одет, накормлен, чтобы как следует делал уроки, чтобы не перегрелся, не простудился... Всю свою любовь к жене Анджей излил теперь на сына, на этого несносного Марека с глазами и волосами матери. Вдобавок, со здоровьем у мальчика было неблагополучно. Когда в 1974 году Марек впервые лег в клинику, врачи не стали скрывать от инженера своих опасений по поводу дальнейшей судьбы ребенка. И Анджей Торлевский, как только мог, стал проявлять
чуткость и осторожность.— Маречек, — просил он, — не играй сегодня в футбол... Твое сердце...
— Так я, папа, правда отлично себя чувствую. Со мной все в порядке. Тебя просто напугали. И больше всех — доктор Земба.
— Может быть, но прошу, береги себя.
— Хорошо, папочка, я только немножко, совсем немножко поиграю.
Марек не был черствым ребенком. Неоднократное пребывание в клинике научило его сочувственно относиться к человеческому страданию, а он видел, что его отец страдал. Правда, Марек был уверен, что отец мучается напрасно, потому что он, Марек, отличается лошадиным здоровьем, а все эти неполадки с сердцем не так уж и опасны...
Марек бредил футболом. Сейчас из-за больного сердца он стоял во время игры обычно в воротах, но зато был главным организатором огромной, замечательной, победоносной дворовой команды «Черные молнии 76», которая в чемпионате 1978 года чуть не победила даже «Ураган». А известно, что в «Урагане» играли пять, а может, и шесть переростков!
Инженер Торлевский вместе с сыном волновался по поводу каждого его успеха и каждого поражения. Анджей, как мог, заботился о Мареке, но был не в состоянии сотворить чудо и продвинуть медицину на пятьдесят лет вперед. Он в отчаянии слушал, как его друг доктор Земба говорил:
— Если бы Шопен жил сейчас, мы вылечили бы его за год! Точно также Словацкого. Оба еще смогли бы создать о-го-го! Один с полсотни мазурок, полонезов и этюдов, а другой с десяток драм. Да, да, мой дорогой, мы бежим наперегонки со временем. Жаль этих людей, правда, жаль.
Инженер знал, что в этом соревновании медицина непрерывно стремится вперед, и страстно желал, чтобы в случае с Мареком она успела вовремя.
Александр Зборовский с нетерпением открыл полученную папку и вынул первый лежащий сверху лист. Какое-то время он с удивлением разглядывал материал, из которого этот лист был сделан. Бумага! В молодости он еще видел книжки у некоторых коллекционеров, но все его собственное обучение протекало с помощью лазерных проекторов. В такой проектор вкладывается тоненькая пластинка, и текст проецируется на стену. Благодаря этому изобретению каждый может иметь дома библиотеку, которая прежде заняла бы три огромных книгохранилища. Александр с изумлением читал:
Уважаемый неизвестный коллега!
Прости, что обращаюсь прямо к тебе и только к тебе, а не в Научный Совет или исследовательский коллектив. Но я по собственному опыту знаю, что всегда, по существу, кто-то один-единственный отвечает за весь эксперимент в целом, рискует и лучше других представляет себе размеры риска. Я отважился на этот шаг из разных побуждений. Трудно определить, сколько здесь надежды, сколько эгоизма, сколько веры в знание и прогресс. Я решился на это прежде всего потому, что не было иного спасения для моего ребенка. Я давно знал, что меня ждет. Я был предупрежден и подготовлен, и однако теперь, спустя две недели, как Марек... Нет, я не хочу писать это слово, которое просится на бумагу, так как верю, что есть шанс... А раз есть шанс на его пробуждение, то он только уснул. Правда?! Ты где-то там далеко, коллега... И как же однако близко! Ты сделаешь все, что в твоей власти, я уверен — сделаешь!
Если бы я мог совершить это сам, если бы мог пробудить Марека через десять-пятнадцать лет и сказать: «Сынок, твой отец не допустил твоей гибели!» Но я отдаю себе отчет в том, что мне уже не дожить до этой минуты: понадобится еще немало времени, чтобы медицина шагнула так далеко вперед.
Однако я верю, что наступит день, когда ты, неизвестный коллега, попытаешься, и тебе удастся завершить мой эксперимент. Прошу тебя помнить о том, что этот четырнадцатилетний мальчик — еще ребенок, что он даже не был посвящен в мой план и окажется совсем не подготовленным к той ситуации, с которой столкнется.