Синтез
Шрифт:
— Вали, «шмара»!
— Иду, иду. Очень маленький подарок, — вполголоса проговорила Джессика и направилась к выходу из комнаты. Комната находилась в заброшенном доме, вот уже несколько лет готовящимся к сносу. Дойдя до двери, она развернулась и, очень надеясь на то, что Жанна её увидит, подмигнула.
— Ну чё, босс, пускаем уже на круг? Пора, а то девка может кони двинуть, нервишки у неё аховые. Или взбодримся?
— Взбодримся, — сказал Томас Шнайдер.
— Шпатель, — скомандовал Череп.
— Пусть Бурый, — ответил Шпатель и закурил.
Бурый достал литровую бутылку джина, сделал глоток и
— Право первой ночи, король.
— Держите её, — сказал Шнайдер, — и дайте резинку.
— Да она уже раз десять обоссалась! — Заржал Бурый.
В четыре года она начала писать стихи. Почти сразу же она начала на эти стихи сочинять музыку. Солдаты не могли поверить в то, что всё это маленькая Жанна придумала сама.
— Резинку дай, а то рядом ляжешь! — скомандовал Шнайдер. — И держите её! Она дергается вся! Держите! Мать вашу! Подушка есть?
— Босс, чё ты там копошишься? Вот дрань какая-то! Чё с ней делать-то?
— Сунь ей под зад и ноги держите!
— О, босс, да вы эстет!
— Понеслась, примадонна!
Крик без голоса! Голос без смысла! Нет, это не позор и не унижение, это даже не убийство… Что есть омерзительней? Есть, много чего есть. Только это нас не касается. А коснется? Что будет омерзительней?..
Жанна кричала, кричала молча, кричала всем своим существом. Её связки, её голос, которым восхищается весь Город, умер, она умирала. Она умирала… Она умирала…
— Давай, Череп!
— Опа-опа-опа…
«Кто учил тебе петь?» — спросил хозяин ресторана. «Никто», — ответила девочка. «А что это за песни?» — спросил он. «Я их сама придумала. А ещё я сама научилась танцевать».
— Так, мужики, а мне бы перевернуть её, я сзади люблю.
— Штапель, пойдешь таким же путем, чтоб десять раз не крутить?
— Да мне по хрену.
— Доставай второй флакон.
— У нас кроме джина есть чё?
— Нет, пять бутылок джина.
«Почему я не могу потерять сознание. Хотя бы потерять сознание. Боже, я не просила тебя никогда, я не прошу тебя дать мне умереть, хотя бы потерять сознание».
— Открываем второй круг. Переворачиваем. Можно отвязать, я думаю, она уже спеклась.
— Не, мало ли чё. Слышал про состояние аффекта?
— Как скажешь. Понеслась.
Ей было двадцать пять лет, она была в самом расцвете творческих и человеческих сил. И главное в ней бурлила самая настоящая жизнь!
— Всё, хорош, и бухло не лезет, и туда уже не лезет, вы как?
— Мы за. Телка, похоже, двинулась.
— Проверь, потом мы её хорошенько отшлепаем, так, чтоб наверняка и всё. Джин есть ещё?
— Да, босс, полторы бутылки.
— Дай приложиться. Ты что, Череп?
— Да нормальная телка была, мне нравилась.
— Череп надрался. Давайте. Ё, она сама свалилась? Каждый по подходику.
— Руки об эту суку не марать. — Шнайдер стал заговариваться. —
Короче, ушатайте и, Бурый, Шпатель, сначала влейте ей в глотку пол-литра джина.— Так, тогда и пинать не нужно будет.
— Я кого-то спросил?
— Как скажешь, босс.
Жанна ещё дергалась, когда ей вливали в горло джин, потом её, уже неспособную двигаться, начали избивать.
И главное в ней бурлила самая настоящая жизнь!
— Ты номера снял?
— Да снял я. Вот район Череп подобрал. Я бы сюда сам никогда не додумался вкатить. Да, Шпатель? Чё притух?
— Не парься. Улицу выбрал?
— Да тут любая покатит, такая помойка. Давай сюда.
— Готов?
— К чему?
— Дебил, если нас с трупом повяжут, тебя никакой Шнайдер не отмажет. Выбирай самую пустую. На ходу скидываем, дальше по плану.
— Вот, заворачивай. Скидываем на выезде. Жми.
Тело бесшумно скатилось в снег, смешанный с нечистотами.
Ей было двадцать пять лет, она была в самом расцвете творческих и человеческих сил. И главное в ней бурлила самая настоящая жизнь!
Часть XII. Глава 17
В пятницу, 28 декабря, в последнюю пятницу месяца, в день новогоднего бала в «Рапсодии» Акира позвонил домой Максиму, который только что проводил Маргариту в больницу готовиться к смене, и боролся с искушением пропустить бал. Либо прийти туда уже с Ритой, то есть, в самый разгар веселья, когда их могли даже не заметить. Ну, на это рассчитывать не приходилось, поэтому он, в предвкушении бурной праздничной ночи, о которой ему говорили Матвей Кузьмич с Варварой Ильиничной, продолжая корпеть над учебниками, которые после такого перерыва между текущим временем и институтом, давались ему не просто; он подумывал после Нового года устроиться на подготовительные курсы. Всё это сейчас не вязалось между собой, поэтому, он хотел куда-нибудь выйти, и даже подумывал позвонить Куперу, как объявился Акира Такеши
— Говорить можешь! — кричал Акира.
— Могу. Что-то не так со средствами массовой информации?
— А встретиться можешь?
— Только если в «Бомбе». Ты говори, что стряслось?
— Это не по телефону?
— Почему?
— Потому, что телефоны прослушивают.
— Акира, у тебя уже Новый год?
— Я тебе серьезно говорю, ваш телефонный номер, номер квартиры, где живет принцесса, точно прослушивают. Уж поверь мне.
— Времени ещё… Либо в «Бомбу», либо, до вашего карнавала ещё, сколько до него? Он кстати, во сколько начинается?
— В семь.
— А сейчас…
— Час. Пора выходить.
— Ты с ума сошёл!
— Макс, я бы не звонил. «Бомба», согласен. Через полчаса.
В «Бомбе» в этот час вовсю готовились к очередному корпоративному торжеству. Джона не было. Максима, как завсегдатая пустили без вопросов. Увидев Акиру за барной стойкой, он подсел к нему.
— Ну, что за пожар у тебя? — спросил Максим.
Акира молчал.
— Ты издеваешься! — не на шутку возмутился Максим. — Я прибыл, чтобы услышать о твоем пожаре, а ты просто молчишь.