Синтез
Шрифт:
— Я больше так не буду…
Маргарита не выдержала и рассмеялась.
— Признаться, мне нет никакого дела, будешь ты так или нет. Я не твоя мать.
— Просто… — Максим переминался с ноги на ногу.
Маргарита не предложила ему присесть. «Она не имеет ни малейшего желания со мной разговаривать и ждет, когда я закончу бубнить и уйду, напряженно думал Максим. — Но я не сдамся».
— Просто, Рита, — продолжил он. — Мы же всё-таки земляки, так сказать. А тут такое… в общем… давай заключим мир?
— Мир? Максим?.. Вот детский сад! — Рита снова рассмеялась. — Что ты стоишь? Присаживайся.
Максим вздохнул с облегчением и сел в кресло.
— Выпить не предлагай, — заявил Максим. — Извини… что-то… Не очень у меня получается это… шутить…
— Ага, — согласилась Рита, — так же, как и извиняться.
— Я
— Чай будешь? — предложила Рита.
— Буду! — выпалил Максим.
Они сели за стол и минут через пять, когда Максим, наконец, справился со всеми своими комплексами, приступили к обсуждению их общих проблем.
— Я, даже не знаю, можно ли это назвать проблемой, но, тем не менее… Как-то нужно во всем разобраться. Если это всё не шутка, конечно. А если и шутка, то тем более. Да, кстати… — Максим притих и осторожно проговорил: — Я решил тут остаться. — Он настороженно смотрел на Маргариту.
— Я тоже, — спокойно ответила та.
— Здорово… то есть… в общем… ну, так вот…
И Максим рассказал Рите всё, что с ним произошло с момента их разговора о встрече на Триумфальной площади. Ну, почти всё… свои как бы любовные, вернее было бы сказать, интимные, похождения он опустил. Также, он смазал рассказ о Белоснежке. По той же причине. Кроме того, он ни словом не обмолвился о том, как он побывал в полиции, и что вызволила его оттуда Жанна Роллан. Даже так — о полиции он ничего не сказал, чтобы не упоминать о Жанне Роллан.
— То есть, оторвался ты на полную катушку, — заключила Рита, — хотя… мне кажется, ты что-то не договариваешь. Чего-то не хватает…
— Да нет, вроде, ничего не упустил, — попытался защититься Максим и слегка покраснел. Ощутив это, он, не давая Рите заметить свое смущение, обратился к ней: — А что происходило тут?
— Не так безумно, конечно, но тоже кое-что было…
Маргарита рассказала Максиму всё. Ну, почти всё… опустила она разве что появление двух поклонников. Также она не упомянула о притязаниях Рената, и ни словом не обмолвилась о знакомстве с Валдисом.
— То есть, ты устроилась на работу? — восхищенно спросил Максим, — и в институт почти поступила?
— Ну, с институтом, еще не все ясно.
Действительно, весь сегодняшний день Маргарита демонстрировала свои практические навыки медицинской сестры, чем и произвела благоприятное впечатление как на дядю Сары, являющимся главным врачом больницы, так и на всех членов собранной им комиссии. В результате было решено принять её в штат в течение ближайших двух месяцев. Время было предоставлено ей для решения вопросов, связанных с поступлением в институт.
— И всё же мне кажется, ты что-то не договариваешь, — хитро вторил ей Максим.
— Ну, хорошо, — согласилась Рита. Он извлекла из тумбочки листок бумаги и произнесла: — Вот это письмо я получила на следующий же день после бала.
Максим взглянул на письмо.
— «С сего дня я преклоняюсь перед вами», — процитировал он. — Так это же я писал!
Маргарита удивленно взглянула на Максима.
— Ну, — поник Максим, — это я так…
— Неудачно пошутил, — помогла ему продолжить Рита.
Максим рассмеялся.
— А почему ты решила остаться? — спросил вдруг он.
Маргарита задумалась на мгновение и сказала:
— Мне показалось, будто жизнь мне дает шанс начать всё заново! Там всё шло не так с самого начала, — я тебе рассказывала, — но виной тому была не я, и это совсем не оправдание. Так я для себя решила. А теперь всё будет зависеть только от меня самой. Что делать, куда идти, с кем знакомиться. Что я в итоге получу. Всё это будет в моей власти. Здесь моя жизнь представляет собой чистый лист. Всё, что необходимо, как я считаю, я возьму из той жизни и начну здесь новую. Только новизна будет заключаться не во мне лично, а в окружении, и в том, как я буду принимать его влияние на себя.
— Оно будет влиять? — спросил Максим, стараясь уловить мысль Риты.
— Конечно, — хитро сказала Рита, — только я установлю нужный фильтр. Отныне я намерена поступать так. Смерть матери, отец с его новой семьей… всё остальное… — Рита задумалась. — Это предательство, которое стало для меня последней каплей… да, мне кажется, эта было последней каплей, сыгравшей решающую роль. Не понимаю, как это произошло, как это происходит… Может, потому,
что я сама хотела, чтобы так произошло. Чтобы покинуть тот мир, ту жизнь… а ты почему решил остаться?— Ну, тут я не оригинален, — начал Максим. — Хоть у меня ничего подобного не было, — не было последней капли. Похоже, вся моя жизнь была последней каплей. — Максим ухмыльнулся. — Мое существование протекало мерно, вернее было бы сказать, вяло, тускло, как в тумане… как в болоте. Оно могло изредка нарушаться разве что внешними раздражителями или моими увлечениями, свидетелем которых ты недавно была. Меня там ничего не держало. Какой-либо привязанностью я не был обременен. Так уж сложилось, что родственные узы меня не сильно держат. Друзья повзрослели и обзавелись семьями, или нашли свое дело и разлетелись… как песни. Своей семьи у меня нет, обозримых перспектив тоже не было видно, да я и не стремился к этому, поскольку не знал, к чему нужно стремиться. Своего дела, своего пути я так и не нашел. И себя я в этой жизни не нашел… в той жизни… в общем… ничего у меня не было…
— Чистосердечно, — улыбаясь, прокомментировала Рита. — А как же так? Ты же ведь работал где-то, наверняка?
— Что значит работать? Продавать себя ради хлеба насущного? Это не работа, это средство выживания. Тоска! Страшная тоска. Выживать? Для чего? Знаешь, в Советском Союзе была хорошая задумка. Может, рассчитана она была и на что-то другое, но тем не менее она была. Был идеал, у страны была цель — коммунизм, светлое будущее, и эта общая цель страны была индивидуальной целью каждого. То есть, если своей цели у тебя нет — вот тебе общая, работай — не хочу. Хватило этого, конечно, ненадолго, в том же Союзе… но ведь было же! Веры тоже нет… Нет ни единого стимулирующего фактора. Да, собственно, откуда вера и цель могут взяться в стране, которая на глазах развалилась, и начала стремительно умирать. А если и выйти за рамки одной страны, то картина не сильно будет отличаться. Стоит лишь убрать материальную составляющую. А эта составляющая всего лишь итог усердного выживания. А жизни всё равно нет. Я не о каком-то там смысле этой жизни, а просто… скучно. Не понятно, зачем это всё. Я, — честно тебе говорю, — в детстве хотел стать космонавтом, после, если не космонавтом, то ученым или писателем, великим, обязательно, великим. Впрочем, со временем я понял, что я не знаю, чего конкретно я хочу, но главное, чтобы это было что-то, что-то значимое. А величие этого «что-то» заключалась в оказании влияния на мир. Не то, чтобы лавры Александра Македонского спать мне не давали, но по мере моего восприятия окружающего мира я приходил к выводу, что мир этот нужно менять. Банальное стремление юноши, но меня оно не оставляет и по сей день. Я, как минимум, должен всем сказать, что всё не так, как надо. И пусть я не знаю, как надо… пока не знаю… но… Пусть даже все уже итак это знают, знают о том, что всё не так, как надо, но они должны услышать это ещё и от меня. Раз им столько уже говорили об этом, но ничего не изменилось, то, может, если скажу я, что-то сдвинется с места?
— А почему что-то должно сдвинуться с места, если о том, что что-то не так, скажешь именно ты?
— Я не знаю, но мне это нужно.
— Зачем?
— Я не знаю…
— Хорошо, но ведь, чтобы что-то изменилось, не достаточно сказать о том, что что-то не так, нужно, как минимум предложить что-то, что так. И не только предложить, но и делать это что-то. Разве не так?
— Так. Я уже сказал, что не знаю, как надо, но дело не в этом! — завелся Максим, — А в том, что во всём этом-то я и запутался. — Он рассмеялся. — То есть, не то чтобы запутался, я не смог найти то, с чего мне начинать, а пока я думал с чего начинать, временно начинал что-то простое, совершенно мне не интересное, но доступное, что в результате отсутствия моего интереса теряло интерес ко мне и проваливалось, не принося никакого результата. В частности, таким образом, я менял места работы, занятия. А приходилось мне кувыркаться в этом хаосе по одной простой причине: я находился под давлением окружающей среды, я был зависим от внешнего мира. Но это давление не было столь сильным, чтобы я смог в борьбе с ним воспитать свою волю и ответным ударом победить всех, но и не было слабым, чтобы я мог не замечать его и идти по выбранной дорожке. Да что там идти! Хотя бы найти эту дорожку. Оно было умеренным, не дающим ни повода, ни мысли решиться на что-то большое, ответственное, нужное дело всей жизни…