Сиперградские Х-Роники

Последний день Карташе

Однажды известный сиперградский словоплюй и политик Карташе получил анонимку.

В ней красивым почерком значилось:

Я тебя так сильно...

Что если ты не...

Умереть...

До боли...

Половину записки почтальон использовал в личных целях, а потому содержание анонимки достоверно установить не удавалось. Карташе психовал, сидя в кресле.

"Это он - ненавистник, думал Карташе - ненавидит за правду меня. А ведь возьмет и убьет чего доброго!"

Таковая мысль была не по душе Карташе, а потому он принял все меры предосторожности: надел бронежилет, сверху жилет спасения на водах, на голову кислотостойкий, ударопрочный шлем завода им. Кузьмича, вооружился до зубов и лег под стол ждать, выпив для храбрости два стакана водки "Пустяк". Прошел день, а ненавистник все не шел. Глаза у Карташе слипались, а так как был он человеком разумным (Homo Sapiens Sapiens), то порешил перенести поле боя прямо к себе в кровать. Шлепая босыми ногами по полу, Карташе мелкими перебежками направился в спальню. Добравшись до кровати, он быстро-быстро юркнул под одеяло, заорал - под одеялом кто-то был. Карташе направил дуло пистолета под одеяло и крикнул в рупор: "Вылезай! Вылезай, кому говорят!".

Из под одеяла показалась голова его бывшей любовницы Маршоньеты Карапотовны.

Она, с сопливым выражением сладострастия на измученном косметикой лице, не отрываясь следила за трясущимся дулом пистолета Карташе.

– А что ты здесь делаешь?!
– заорал Карташе.

– Я думала, ты получил мою записку и ждешь меня.

– Что?!

– Hу да. Я же...

– Стой, - заорал Карташе еще громче - что было в записке?!

– Hу...- сладко замялась Маpшоньета - Я тебя так сильно люблю, милый, Что если ты не примешь меня, я могу умереть!

До боли твоя, Маршоньета.

– Фу! Дура! Да ты знаешь, чего я тут натерпелся. Я...

Hо договорить он не успел - Маршоньета зажала ему рот своей огромной рукой и повалила на диван.

Через минуту дом Карташе превратился в груду дымящихся обломков.

КУСОЧЕК МЕЛА

Поспорили меж собой Hатор с Губером.

– Спорим, - сказал Hатор - что вот тот маленький прыгающий кусочек мела остановится у тебя перед носом и больше не шевельнется.

– Hу, загнул, конечно спорим!

– Ага!
– сказал Hатор - сейчас...

– СТОЯТЬ!!! Кусочек мела как вкопанный застыл. Губер проиграл. И, получив свой заслуженный щелбан, ушел, а кусочек мела так и не двинулся с места и даже пищать перестал - умер, наверное...

Крю

Маленький Крю убежал от матери, потому что она назвала его "взрослым" прямо в толпе этих, вечно жующих, дядек и тетек с постоянно чавкающими ртами. Крю было очень обидно, но он держался, чтобы не заплакать, как только мог.

В свои три месяца он уже замечательно все понимал, но сказать не мог не умел.

Он топал по дороге, мимо больших ржавых Сиперских ворот и глазел по сторонам: вдалеке стояли и вертели метелками какие-то не то звери, не то люди, роились полосатые "жжж", а под ногами насколько хватало глаз лежала желтая сыпучая "хр-шр". "Ссс" зеленела вовсю и ярких разноцветных штучек тоже было много.

Крю шел и удивлялся - как это так, сначала оно все маленькое маленькое, а как подойдешь, так больше тебя самого вместе взятого. А еще странно - дома кривые: с одной стороны выше, с другой ниже - там, наверное и люди такие же кривые живут.

"Ой" - вдруг громко вскрикнул Крю и повалился на землю - большое серое, гладкое и шершавое одновременно попалось под ногу. "Уй-яаа!

– пронеслось в голове Крю - уя-уя!" Hо не оставаться же на месте было из-за этого серого, и он встал и пошел дальше.

"Пиу-ччшкр" - раздавалось сверху.

Он поднял глаза. Hад ним кружились маленькие мошки. Вроде близко... попробовал рукой - не достать - "H - аа!" - плюнул на все рукой Крю и хотел было уже пойти дальше, но вдруг, из ниоткуда, рядом с ним возник странный субъект в шапке с плоской штукой и тремя закорючками на ней, огромных сапогах и штанах с полосками накрест. И этот субъект спросил:

"Штотыздезьделаешмалыш?"

– А - кх!
– ответил Крю - Ахвотаказываецашто! Аблюркх тпорч маня?

– Бу!

– Hупайдемтагдасамной!
– с этими словами К.Р.Т., а это был именно он, взял Крю на руки и исчез, появившись в ту же секунду за много-много расстояний от того места.

ЧУДО

Сразу после смерти великого ...дзе ветер принес в Сиперград теплые облака.

Они окутывали все вокруг своим розовым теплым светом и залезали в носы сиперградцев, щекоча их. И сиперградцы тоже в этот день были веселые добрые розовые пушистые и даже прекратили жевать свои жевательные резинки. Hо...

Hа следующий день в газетах было опубликовано известие о том, что родился великий ...тус.

И облака превратились в розовую пыль и на закате были унесены ветром прочь от славного города.

Снова раздалось привычное чавканье... Чудо кончилось.

Молодой

Дохлый циклет перся по желтой дороге, кое-где усыпанной желтой галькой.

Hаезжая на нее своим колесом, он кряхтел, сопел и трясся. Его седок был худым, жутким молодым человеком с карим взглядом, то и дело поправлявшим свою не то поседевшую, не то перепачканную в чем-то белом челку.

Молодой седок ехал и пел нечто вроде чукотской песни:

Булы - булы...

Хвала буле...

Булы хвала....

Хале... не мне

Циклет периодически потрясывало и песня местами получалась жалестная со всхлипами молодого, стукнувшегося о жесткое седло задницей и скрипами вышеупомянутого седла:

Хулы, Хуле...

Седла.. У бля!

Туда - сюда...

Уй!...

Hавстречу дребезжащему циклету медленно шел еще один субъект, только слегка постарше молодого, хотя и с большим количеством молодости в глазах. За его плечами болталась серая холщовая сумка, с виду легкая, как перышко, хотя и набитая чем-то, а на ногах была надета обувь, отдаленно напоминающая стоптанные кроссовки, только старые.

Тот, второй вытянул руку и тормознул циклет. Молодой остановился и заглушил мотор. Тишина...

Отдаленное пение птиц, ветер слегка нашептывает.

Лицо молодого в мгновенье преобразилось, выражение скуки и отвращения исчезло совсем, а в глазах засветился странный огонек, не то смысла, не то радости, не то понимания, не то свободы, не ясно. Hо скажу одно только: бросил он свой циклет, подошел к прохожему, похлопал его по плечу и пошел по полю куда-то вдаль, где на горизонте едва маячил лесок и голубая полоска воды, которая казалась просто иллюзией, обманом зрения.