Сир Галевин
Шрифт:
Ивин. Я зажигал фонари.
Годфрунд. Ты ничего не видел и не слышал?
Ивин. Медленно падал снег.
Годфрунд. А еще?
Ивин. Заунывно лаяли собаки.
Годфрунд. А еще?
Ивин. Вороны раскаркались, целый концерт.
Годфрунд. Это все?
Ивин. Нет. На равнине охота. Я слышал завывание рога.
Годфрунд. В какой стороне?
Ивин. На севере.
Годфрунд(вскрикивает) Клянусь святынями
Ивин. Следует ли трубить тревогу, капитан?
Годфрунд. Труби, когда снег, труби, когда ночь, труби когда гроза, труби, если комета, труби, когда тебе скучно, но не труби сейчас; не труби, чтобы возвестить горе, горе само возвещает о себе, само трубит…
Слышен звук рога вдалеке.
Ивин. Капитан, вас бьет дрожь. Это война?
Годфрунд. Я был бы счастлив умереть за нашего герцога! Я старый вояка, солдат, и сердце мое холоднее, чем камни крепостных стен, и все же, когда звучит этот рог на севере, оно разрывается… Ты не понимаешь?.. Слышал бы ты, что говорят в хижинах, когда трубит этот рог на севере; знал бы ты…
Далекий звук рога.
Картина четвертая
Хижина дровосека. Рычит собака.
Жена дровосека. Молчи, ублюдок; лучше ляг. Ишь разворчался! Это ваш хозяин, мой муж, возвращается из леса. Лайте, рыжий пес, встречайте дровосека, засыпанного снегом: он у порога.
Дровосек(входя) Оп–ля! Вот вам три, а вот вам пять знатных вязанок! Добрый вечер, жена. Все кругом замело. Морозной зимой хорошо горят сухие дрова. Люблю стужу, люблю холод! Эй, пес, лапы прочь… Что? Рычать?..
Жена. Да, муж, он рычит не перестает. Он слышит…
Дровосек. Я тоже слышу… Как только пошел снег, звук рога заметался над равниной. Господские прихоти… Но, Бога ради, на кого же охота?
Жена. Потом рог смолкнет, и станет слышна песня… И как это Бог не остановит злодея!..
Дровосек. Бог, говоришь? Да он сам этого дьявола боится. А вот почему граф Фландрский, который к нам ближе будет, не схватит преступного вассала?.. И за меньшие преступления людей распиливали зубастой пилой. А певец этот адов…
Жена. Сначала была Магдалена, потом Годелива–смуглянка, потом Сабина курчавая… Потом четвертая, пятая, шестая, седьмая… Все красивые, кроткие, стыдливые…
Дровосек. И безумные!.. Что теперь делать? Только молиться семь раз за их души.
Жена. Молиться? Матерям от этого какой прок? Да разве ж у нас мужчины перевелись?..
Дровосек. Мы, мужчины, попробовали было учинить суд топорами да косами. Но куда нам супротив дьявола? Во всей земле Остреландской едва ли сыщется сотня дюжих мужиков. Гарнизон, охраняющий замок, — это несколько старых вояк да лакеев седовласых!.. Однажды в пасхальное утро герцогский сын отправился в одиночку сразиться с душегубом. Он не погиб, нет, но с тех самых пор лежит у себя в комнате, не встает, словно сил лишился… Так–то!.. (Тишина. Рычит собака.)
Ночной сторож стучит деревянными башмаками. Тсс!Глашатай (поет)
Коль на выданье есть дочь, Дверь запри на эту ночь…
Дровосек. Верно говорит! Только, друг мой, нет девушек ни здесь, ни в других домах земли Остреландской. Тут слишком часто пели — вот их и не осталось! Не дождется, оборотень проклятый!.. Все девушки повешены в лесу — так их и вижу, — пташки замолкшие. Ты плачешь, жена?..
Жена. Его песня несет смерть. Горе той, что услышит!.. Господи, сделай их глухими…
Дровосек. Да говорю же тебе, не осталось больше девушек в том возрасте, когда они способны совершать глупости!
Жена. Осталась одна, красивая–прекрасивая, белокурая.
Дровосек. Пюрмеленда Остреландская?.. О, о!.. Ты бредишь, женщина!..
Жена. Слушай: рог приближается.
Звучит рог.
Картина пятая
Комната Пюрмеленды.
Барбара. И снег рассыпался ста тысячью снежинок, все одна к одной; а упав на землю, они соединились в огромное тканое покрывало. И оделась Фландрия белым саваном. Графиня, вы мечтали о снеге? В те времена, когда грудь мою еще теснили желания, я, грешным делом, мечтала о пышных розах, от запаха которых путаются мысли… Снег не имеет запаха. Я понимаю, у молодой красивой графини иные желания, чем у старухи–служанки; но когда–то и мне было шестнадцать, совсем как вам сейчас.
Пюрмеленда. Пряди свою пряжу, а брюзжать предоставь веретену.
Барбара. Что я дурного сказала? Я замолчу, хотя мне это очень трудно. От тишины, которая вам так любезна, ваши большие глаза делаются еще больше. Если нельзя говорить, я буду петь… (Поет.)
На восток уехал милый
Со хоругвью на коне
Воевать в святой войне,
Сердце девичье разбил он.
(Вскрикивает.) Ай… Зачем вы закрываете мне рот рукой?
Пюрмеленда. Чтобы запихнуть назад твое дурацкое нытье. Ты не знаешь песен о любви?
Барбара. О любви? Такие песни, должно быть, греховны. Ваше лицо искажается, когда вы произносите это слово! Да и кто знает, что есть любовь?
Пюрмеленда. Те, кто знают, не умеют высказать, и лица у них страдальческие, как у меня, или блаженные. Я только понимаю, что это сила роковая и всемогущая, непостижимая, как океан; она поглощает вас или отшвыривает прочь. (Смеется.) А ты столько лет жила и ничего не знаешь! Я спрашиваю тебя, почему я так мечтала о снеге? Почему у меня душа и тело спорят между собой до изнеможения? Почему от необузданной радости я внезапно перехожу к свинцовому оцепенению? Почему мне хочется есть землю и пить дождевую воду? Почему, видя нож, я представляю себе, как льется моя кровь?.. Что ты ответишь девушке?