Сирены Титана
Шрифт:
В хвосте самолета был небольшой бар, и я отправился туда выпить. И там я встретил еще одного соотечественника-американца, Г. Лоу Кросби из Эванстона, штат Иллинойс, и его супругу Хэзел.
Это были грузные люди, лет за пятьдесят. Голоса у них были громкие, гнусавые. Кросби рассказал мне, что у него был велосипедный завод в Чикаго и что он ничего, кроме черной неблагодарности, от своих служащих не видал Теперь он решил основать дело в более благодарном Сан-Лоренцо.
— А вы хорошо знаете Сан-Лоренцо? — спросил я.
— До сих пор в глаза не видал, но все, что я о нем слышал, мне нравится, — сказал Лоу Кросби. — У них там дисциплина. У них там есть какая-то
— Как?
— Да там, в Чикаго, черт их дери, никто не занимается обыкновенным производством велосипедов. Там теперь главное — человеческие взаимоотношения. Эти болваны только и ломают себе головы, как бы сделать всех людей счастливыми. Выгнать никого нельзя ни в коем случае, а если кто случайно и сделает велосипед, так профсоюз сразу тебя обвинит в жестокости, в бесчеловечности и правительство тут же конфискует этот велосипед за неуплату налогов и отправит в Афганистан какому-нибудь слепцу.
— И вы считаете, что в Сан-Лоренцо будет лучше?
— Не считаю, а знаю, будь я проклят. Народ там такой нищий, такой пуганый и такой невежественный, что у них еще ум за разум не зашел.
Кросби спросил меня, как моя фамилия и чем я занимаюсь Я назвал себя, и его жена Хэзел сразу определила по фамилии, что я из Индианы. Она тоже была родом из Индианы.
— Господи боже, — сказала она, — да вы из хужеров [2] ?
Я подтвердил, что да.
2
Прозвище жителей Индианы.
— Я тоже из хужеров, — завопила она — Нельзя стыдиться, что ты хужер!
— А я и не стыжусь, — сказал я, — и не знаю, кто этого может стыдиться.
— Хужеры-молодцы. Мы с Лоу дважды объехали вокруг света, и всюду, куда ни кинь, наши хужеры всем командуют.
— Отрадно слышать.
— Знаете управляющего новым отелем в Стамбуле?
— Нет.
— Он тоже хужер. А военный, ну, как его там, в Токио…
— Атташе, — подсказал ее муж.
— И он — хужер, — сказала Хэзел. — И новый посол в Югославии…
— Тоже хужер?
— И не только он, но и голливудский сотрудник «Лайфа». И тот самый, в Чили…
— И он хужер?
— Куда ни глянь — всюду хужеры в почете, — сказала она.
— Автор «Бен-Гура» тоже был из хужеров.
— И Джеймс Уиткомб Райли.
— И вы тоже из Индианы? — спросил я ее мужа.
— Не-ее… Я из Штата Прерий. «Земля Линкольна» [3] , как говорится.
— Если уж на то пошло, — важно заявила Хэзел, — Линкольн тоже был из хужеров. Он вырос в округе Спенсер.
3
Имеется в виду штат Иллинойс, в административном центре которого, городе Спрингфилде, долгое время жил и похоронен президент Линкольн.
— Правильно, — сказал я.
— Не знаю, что в них есть, в хужерах, — сказала Хэзел, — но что-то в них, безусловно, есть. Взялся бы кто-нибудь составить список, так весь мир ахнул бы.
— Тоже правда, — сказал я.
Она крепко вцепилась в мою руку:
— Нам, хужерам, надо
держаться друг дружки.— Верно.
— Ты зови меня «мамуля».
— Что-оо?
— Я, как встречу молодого хужера, сразу прошу его: «Зови меня мамуля».
— Угу…
— Ну, скажи же! — настаивала она.
— Мамуля…
Она улыбнулась и выпустила мою руку. Стрелка обошла круг. Когда я назвал Хэзел мамулей, механизм остановился, и теперь Хэзел снова стала его накручивать для встречи со следующим хужером.
То, что Хэзел как одержимая искала хужеров по всему свету, — классический пример ложного карасса, кажущегося единства какой-то группы людей, бессмысленного по самой сути, с точки зрения божьего промысла, классический пример того, что Боконон назвал гранфаллон. Другие примеры гранфаллона — всякие партии, к примеру Дочери американской Революции, Всеобщая электрическая компания и Международный орден холостяков — и любая нация в любом месте в любое время.
И Боконон приглашает нас спеть вместе с ним так:
Что такое гранфаллон? Хочешь ты узнать, Надо с шарика тогда пленку ободрать!43. Демонстратор
Лоу Кросби считал, что диктаторское правительство — зачастую очень неплохая система. Сам он вовсе не был скверным человеком, не был он и дураком. Ему были свойственны грубоватые, мужицкие повадки в отношениях с людьми, но многое из того, что он высказывал насчет недисциплинированного человечества, было не только забавно, но и правдиво.
Однако в одном важном пункте его покидал и здравый смысл, и чувство юмора — это когда он касался вопроса, для чего, в сущности, люди живут на земле.
Он был твердо уверен, что живут они для того, чтобы делать для него велосипеды.
— Надеюсь, что в Сан-Лоренцо будет ничуть не хуже, чем рассказывали, — сказал я.
— А мне достаточно поговорить только с одним человеком, и сразу узнаю, так это или не так. Если «Папа» Монзано у себя на острове даст честное слово в чем бы то ни было, значит, так оно и есть. И так оно и будет.
— А мне особенно нравится, — сказала Хэзел, — что все они говорят по-английски и все они христиане. Это настолько упрощает все.
— Знаете, как они там борются с преступностью? — спросил меня Кросби.
— Нет.
— У них там вообще нет преступников. «Папа» Монзано сумел всякое преступление сделать таким отвратительным, что человека тошнит при одной мысли о нарушении закона. Я слышал, что там можно положить бумажник посреди улицы, вернутся через неделю — и бумажник будет лежать на месте нетронутый.
— Ого!
— А знаете, как называют за кражу?
— Нет.
— Крюком, — сказал он. — Никаких штрафов, никаких условных осуждений, никакой тюрьмы на один месяц. За все — крюк. Крюк за кражу, крюк за убийство, за поджог, за измену, за насилие, за непристойное подглядывание. Нарушишь закон — любой ихний закон, — и тебя ждет крюк. И дураку понятно, почему Сан-Лоренцо — самая добропорядочная страна на свете.
— А что это за крюк?
— Ставят виселицу, понятно? Два столба с перекладиной. Потом берут громадный железный крюк вроде рыболовного и спускают с перекладины. Потом берут того, у кого хватило глупости преступить закон, и втыкают крюк ему в живот с одной стороны так, чтобы вышел с другой, — и все! Он и висит там, проклятый нарушитель, черт его дери!