Сирийский гамбит. Операция «Мертвая рука»

– Сегодня. Как понимаю, результат нужен незамедлительно. Ситуация в стране требует скорейшей реализации вашего плана. Честь имею.

Когда ветеран вышел, Президент посмотрел на Администратора.

– Ну?

– Думаю, справится. Показательно, как моментально переключился с минуса на плюс, услышав про записку Адмирала. От полного скепсиса к явному оптимизму. Его вера в шефа непоколебима. Вы были правы, приняв всерьез «завещание из могилы».

– А лондонский след?

– Вы же видели Алехина – не дрогнет. Смелый план набросал, не стал ограничиваться механическим исполнением вашего поручения. Проконтролирую, чтобы не слишком раздухарился относительно Данилина.

– Жалеешь своего «ценного кадра»? Или его лондонского покровителя? Тебя тронуло личное письмо Сосновского, в котором тот просил меня разрешить ему вернуться на Родину?

– Вовсе нет, однако предложение полковника довольно рискованное. Может дать протуберанцы…

– И хорошо, пора вычистить шваль из аппарата. Пусть и нетрадиционным способом. Если зацепит Сосновского, то вдвойне приятно. Будут перегибы, спишем на зарвавшегося отставника – эксцесс исполнителя.

Оставшись один, Главный пассажир размышлял: «Энергичен, смел, умен. Часы носит, как и я, на правой руке. Бонвиван – небось, бабы любят». Сам Президент не мог пожаловаться на отсутствие женского внимания, ему оно нравилось, хотя объяснялось магнетизмом высшей власти. «Правда, мышцы у меня накачаны лучше и морщин вокруг глаз меньше. Но Алехин производит сильное впечатление, уже по его иронии чувствуется внутренняя свобода. Цельная личность. Какая выдержка, сколько оперативной выдумки! Опять же, имеет опыт в финансовой сфере. Здорово, если зацепит и Сосну – подлец гадит, где только может. Главное, чтобы Григу вновь повезло. Ведь удача ему улыбалась не раз. Адмирал знал на кого делать ставку».

И Главнокомандующий мысленно благословил тайного бойца: «Иди и вырви нефритовые зубы у дряхлеющего дракона, но не выбрасывай – они нам еще пригодятся». Негромко рассмеявшись, позвал помощника: «Пригласи этого, ну, губернатора, который с Москвы рвется на доклад».

В ожидании посадки Матвей формировал оценку человека, который, занимая высший пост в России, казалось бы, облечен почти неограниченной властью. На него (или против?) работает колоссальная государственная машина – только в Администрации 3600 сотрудников! А достижений всё меньше. Конечно, настоящий политик должен умело и уверенно говорить о будущих успехах, а потом не менее умело и уверенно объяснять, почему их не удалось добиться. Однако на сей раз Президент, вроде бы, откровенен и настроен решительно изменить ситуацию к лучшему. И что же? Вместо того чтобы использовать полдюжины спецслужб и десяток ведомств, вынужден обратиться к отставнику, дабы добиться цели и соблюсти секретность. Хотя какая тайна, если в Лондоне узнали о его выборе быстрее самого Алехина!

– Прямо как в сказке: «Страна маленькая, народ подлый, доверить некому: я – царь, я – судья, я – палач». Хотя нет, палачом назначил меня. И его жаль – парадокс! Хотя, что ж здесь удивительного: «Царь» знает, что его предавали, предают и будут предавать самые лояльные и приближенные бояре и опричники. Они идут на предательство в ту самую секунду, когда пилят бюджет, нарушают закон, плюют из авто с «мигалками» на сограждан, игнорируют и извращают даже самые важные и нужные приказания высшего руководителя. И при этом клянутся в преданности и вечной любви! Немудрено, что вера в Правителя поколеблена: его собственные ошибки и промахи умножаются проступками и преступлениями подчиненных, а то и «друзей».

– И, Бог мой, он знает об этом, ежечасно чует запах измены, смирился с её неизбежностью. Не верит даже самым близким людям, хотя картинно демонстрирует полную уверенность. Понимает, что только его собака не ищет выгоды от хозяина, обожает бескорыстно, радуется каждой минуте общения. И Президент алчет такой же верности, пусть даже сиюминутной. Надеется, что нашел её во мне – человеке постороннем, случайном. Хочет верить в меня. Могу ли его подвести? Если да, то останусь ли самим собой?

В силу специфики разведработы Алехину доводилось совершать подлые и даже страшные поступки. Всё же душа оставалась чистой, ибо он до последней возможности старался избежать греха. И всегда скрупулезно определял цену того зла, которым порой только и можно предотвратить зло еще большее. Сейчас возникала подобная дилемма, совесть требовала тщательно взвешивать каждый шаг, просчитывая последствия.

Как человек, Президент импонировал разведчику. Многое нравилось в его программных речах и частых выступлениях. Но аналитический ум сравнивал слова с делами, и раз за разом обнаруживался гигантский разрыв. Практика способна исказить и испохабить любую, даже самую правильную идею, например, постоянно декларируемую борьбу против коррупции. А неспособность навести порядок в правоохранительных органах и судах? Неясно, насколько честен Глава государства сам перед собой, не говоря уже о согражданах. Оставалась загадка: он не может или не хочет поменять дела в стране к лучшему.

И червь сомнения забуравил сознание: «Не врет ли № 1? Правда ли, что хочет шагнуть влево, ищет большей справедливости? Или попросту мечтает стереть в порошок парламентскую оппозицию и продолжить царствовать над думским болотом? Если „золото партии“ нужно для более корыстной цели: пусть не миллиарды, зато неучтенные?» Матвей знал, что правда – это объяснение, которое устроит большинство. Однако себя относил к меньшинству, верящему в библейскую мудрость: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными». Верить-то верил, но, в отличие от Иоанна, считал истину вероятностной величиной. Возможны разные варианты – какой из них наиболее вероятен?

Алехин был щепетилен в финансовых вопросах. Его личная репутация и безопасность прямо зависели от того, что никто в Москве не мог упрекнуть его в нечестности. В том, что хотя бы один рубль или доллар он разделил в нарушение договоренностей. По-прежнему предпочитал засыпать без угрызений совести и ходить в туалет без телохранителей. Отныне ситуация круто менялась: в системе сложившегося патримониального управления страной найдутся жаждущие присвоить заначку КПСС, как только он её обнаружит. Такие воры сидят в высоких кабинетах или открывают ногой их двери. Для них государственные деньги как морская вода: чем больше пьешь, тем больше хочется. Осторожность требовала начать с разработки мер конспирации и легендирования, с обеспечения безопасности семьи. Несмотря на возраст, его не мучил синдром тревожного ожидания, но предчувствие чего-то мерзкого усиливалось с каждым часом.

– Ты м***к, Данилин. Столько лет в кадрах работаешь, а с человеком познакомиться не сумел. Ни х*я тебе поручить нельзя, – бесновался Сосновский. – Как тебя до сих пор в Администрации терпят?

– Я попытался, но Алехин со мной даже разговаривать не стал, – оправдывался незадачливый футбольный болельщик.

– Сакаев сказал, что ты и не активничал, просто отошел в сторону. Так не пойдет, поздно из себя целку строить. В Москве хоть об лед бейся, а задружись с ним. Как думаешь действовать?

– Если его назначение таки состоится, то документы пойдут через меня. Тогда ко мне по-любому заявится. Или сам его вытащу под предлогом кадрового оформления. А если не состоится, то зачем он вам нужен?

– Это верно. Ну, смотри, Рома, не проморгай. Иначе кунаков Ахмеда придется подключить. Ты меня понимаешь?

– Безусловно. Только у меня просьба, Борис Абрамович: дочке надо квартирку снять, а то в общаге больно тесно живет. Помогли бы. Вы же знаете, госчиновников поприжали с заграничными счетами и недвижимостью.

– Дело прое**л, а квартиру подавай! Оближи Алехина, там посмотрим. Не сделаешь, пусть дочурка бомжует в Уорике.

Глава 8 Москва

«Пропаганда» днем кормила бизнес-ланчами обладателей пиджаков и галстуков, а вечером здесь «клубилась» молодежь – дымом, музыкой, гормонами – в московском понимании глагола. Мрачноватый интерьер бункерного помещения контрастировал с пестротой наполнявшей его публики. Только что вернувшийся из США Степан Алехин делился впечатлениями о жизни в Силиконовой долине. Слушатели, среди которых превалировали радикальные левые, с удовольствием внимали словам о деградации нравов и ужасах империализма. Особенно понравился скорректированный американский лозунг In Dog We Trust.