Сирота
Шрифт:
Аристарх Николаевич прошел в горницу, сел к столу и начал привычно потягивать усы книзу. Присел к столу и Прокофий Кузьмич, расстегнул пиджак на круглом животе, потер лысину.
– Ну, что будем делать, дорогой гость? Жалко, хозяйка у меня где-то на работе, но мы можем сообразить и без хозяйки.
– Соображать не будем,- сказал директор.- Давайте лучше поговорим насчет антимеханизаторов.
– Каких это, о чем?
– А вы разве не читали в газете?
– Нет, мне не докладывали,- встревожился председатель.
– Отказались вы от льнотеребилки?
– Ну что вы, Аристарх Николаевич,
– Что понимать должны?
– Ну как же? Вы же меня знаете?
– Ну, знаю. Вы о чем?
– А вы о чем?
– спросил, в свою очередь, Прокофий Кузьмич.
– Что-то я вас не понимаю!
– удивился директор.
– А вы думаете, я вас понимаю?
– Тэк-тэк!..- затэкал сбитый с толку директор школы.
– Что "тэк-тэк"?
– не сдавался Прокофий Кузьмин.
– - Льнотеребилка у вас не работает? Скажите прямо.
Прокофий Кузьмич не хотел отвечать прямо.
– Вы лучше скажите, с чем ко мне приехали?
– спросил он.
Аристарх Николаевич достал из кармана свернутую газету.
– Прочитайте, если не читали, и давайте не будем морочить друг другу голову.
Прокофий Кузьмич взял газету, но не стал разворачивать ее, а поднялся со стула, постоял, подумал и неожиданно для директора пошел за занавеску на кухню. Там загремела посуда.
Аристарх Николаевич прислушался, сказал:
– Не надо, Прокофий Кузьмич! Это от нас никуда не уйдет, успеем.
– Покушать надо с дороги,- сказал хозяин.
– Дорога не велика, я еще не проголодался. Читайте газету!
Прокофий Кузьмич вернулся с кухни, сел к столу и развернул газету. Читал он долго, читал и вскидывал время от времени глаза на директора. А директор сидел, ждал и все хотел понять: читал ли до его приезда председатель статью об антимеханизаторах или не читал.
Наконец Прокофий Кузьмич отложил газету и вспылил:
– Подвел, прохвост, это его дело!
– Кто подвел?
– Да молокосос этот. Видали, как за добро платят?
– Кто это?
– Да мамыкинский парнишка. Сирота этот.
– Павел?
– Павел что! Шурка, прохвост, подвел.
– В чем же он провинился?
– А вы читали газету?
– Я-то читал...
– Так вот это его дело.
И Прокофий Кузьмич дал волю своим обидам.
– Я ли не проявлял заботу о них, и о Шурке об этом! Выкормил, выпоил, на лен поставил. И вот благодарность. Дисциплины нет, никакого почтения к старшим нет, руководства не признает. А ведь молокосос! Весной также навредить мог. И бабка, эта старбень, не в свои дела лезет. Конечно, льнотеребилку увели с поля из-за Мамыкина, правильно корреспондент подметил. Обиделись ребята и уехали. Мне рассказывали об этом деле, факты подтверждаются.
– Тэк-тэк!
– раздумчиво потягивал усы директор.- Нашли зверя! Какие же вы меры приняли?
– Поздно было меры принимать. Да меня и дома не было. Слово они дали, что весь лен руками уберут.
– Однажды приходил ко мне этот Шурка,- сказал директор.- Понравился мне паренек: умный, самостоятельный.
– Вот-вот, самостоятельный!
– опять вскинулся Прокофий Кузьмин.Знаете, к чему такая самостоятельность приводит? Сегодня он меня не признает, завтра вас, потом секретарю райкома нагрубит,
– А Павел? Смена-то ваша?
– Что - Павел? Пашка - он тоже... Черт его знает, что еще из него получится. Может, я зря за него душу отдаю.
– Да разве вы отдаете душу, Прокофий Кузьмин?
– сказал директор.- Если бы душу отдавали, другой бы разговор был. Не ошибаетесь ли вы с Павлом? А младшего не видите!
Прокофий Кузьмин внимательно посмотрел на директора: шутит он или не шутит? Потом сказал:
– Быть председателем колхоза - дело тонкое, Аристарх Николаевич! Тонкое это дело - меж двух-трех огней стоять. Надо знать, кого слушаться, кому приказывать. Тут дуроломам делать нечего. Дуроломы разные чуть что меня под удар подводят, сами видите. А такой вот Шурка подрастет, да волю ему дай, да власть, весь народ разболтается, сами править начнут, колхоз распустят.
– Тэк-тэк! Выходит, что младший эту кашу заварил?
– А кто же еще? Женщины такого не выкинут, сами понимаете.
– Да-а!
– сказал директор. Так и сказал "да-а!", а не "тэк-тэк", значит, согласился с Прокофием Кузьмичом.- На чем же мы порешим?
– Пойдемте в поле, там картина будет ясная,- поднялся от стола председатель.
В сенях опять зарычала собачка. Прокофий Кузьмич зыкнул на нее: "Тишка!" - и собачка кинулась вперед, с крыльца, на улицу. На улице она каталась колобком от дома к дому, перепрыгивала через лужи, бросаясь на кур, на овец, на жеребят, на мальчишек с лаем, то злобным, то веселым, и от нее все сторонились, убегали.
– Редкий песик!
– сказал директор.
– Раньше в деревнях таких не держали.
Не испугались Тишки только козы: в конце деревни они запрудили улицу целое стадо, и Тишка сам сбежал от них к полевой изгороди.
– Порядочно у вас развелось этих коровок. Тоже корму меньше надо?
– Враги колхозного строя!
– сказал на это Прокофий Кузьмич.- Корму меньше - верно, но и молока от них ни себе, ни государству. Козы людей из повиновения выводят. Выродки! И все это послевоенные годы: вместо коров козы, вместо дворов - хлевы. Избы тоже перестраивают, от старых пятистенков остаются половинки.
– А вместо гончих эдакие вот Тишки?.. Сколько же времени продлятся ваши послевоенные годы?
– мрачно спросил директор.
Прокофий Кузьмич помедлил с ответом; ответил только, когда они уже вышли из деревни в поле:
– Вам видней, Аристарх Николаевич. По-моему, пока не начнется новая война, все будут послевоенные годы. Разве не так?
Аристарх Николаевич нахмурился еще больше.
– Не умеете вы шутить, председатель!
– сказал он и замолчал.
Тишка в поле не побежал - он шумел и наводил порядок только в самой деревне.
* * *
На полосах работало все льноводческое звено - шесть женщин и девушек и Шурка. Около Шурки, не разгибаясь, теребила лен Нюрка Молчунья. Заметив председателя колхоза и директора школы, она поспешно, стараясь не обнаружить себя, шмыгнула в сторону звеньевой Клаши.
Невытеребленного льна было еще так много, что, казалось, конца-края ему нет. А на убранных площадях стеной стояли зеленая трава, хвощ и колючки, похожие на кустарники, из-за чего Аристарх Николаевич подумал вначале, что весь лен не тронут.