Сиротка. Книга 1

Сестра-хозяйка [2] по имени Викторианна как раз готовила суп. Она вскрикнула от удивления, когда настоятельница вошла в кухню со своей ношей.

– В поселке умерла женщина, и этот ребенок остался сиротой? – пробормотала она. – Почему же тогда кюре нас не предупредил?

– С этим мы разберемся потом, – сухо ответила сестра Аполлония. – Ребенка оставили на наше попечение. Откуда бы он ни взялся, мы не можем покинуть его на улице.

На втором этаже располагались комнаты монахинь, большой зал и просторная кухня, в которой обитательницы монастыря любили собираться по вечерам. Мебели в кухне было немного – окруженный стульями стол да два стоящих друг напротив друга посудных шкафа. От большой чугунной печи с эмалированными боками распространялось приятное тепло, но все остальные комнаты обогревались системой центрального отопления. В регионе, где температура опускалась ниже сорока градусов по Цельсию, это была настоящая роскошь, и сестры прекрасно об этом знали.

2

Монахиня, выполнявшая функции экономки. (Здесь и далее прим. автора, если не указано иное.)

Четыре женщины склонились над ребенком, которого настоятельница положила на стол. Под головой у него вместо подушки была свернутая жгутом тряпка. Когда монахини развернули шкуры, стало ясно, что от детского тельца исходит неприятный запах.

– Он испачкал пеленки, если, конечно, они есть! – проворчала сестра Аполлония. – Мне кажется, ему месяцев десять, а может, и год – во рту полно зубов!

– Как нам его перепеленать? – спросила взволнованно сестра-хозяйка. – У нас нет ни пеленок, ни присыпки. И чем его кормить? Нужен детский рожок! Я могу согреть молока.

Сестра Аполлония не была склонна драматизировать события.

– Наш суп-пюре сгодится. Самое главное сейчас – вымыть его. Лучше сделать это не откладывая.

Монахини дружно принялись за дело. Одна принесла оцинкованный таз, другая налила в него кипятка. Сестра-хозяйка приготовила мыло и несколько кусков чистой материи. Вернувшись к столу, она осмотрела шкурки.

– Мать-настоятельница, а ведь это дорогой мех! Здесь есть куньи и бобровые шкурки. А самая большая – черно-бурой лисицы. Мой отец траппер, я в этом разбираюсь.

– Какая разница? Я ведь не собираюсь обменивать эти шкурки на рынке! – отрезала настоятельница. – Вряд ли этот ребенок из Валь-Жальбера… И все-таки я поспрашиваю у местных. Если никто не сможет сказать, откуда он и кто его родители, ребенка придется сдать в приют.

Монахини сочувственно закивали головами. Местные мальчики-сироты воспитывались в сельском приюте братства Святого Жана-Франсуа-Режиса, в районе озера Вовер, на территории муниципалитета Перибонка. Девочкам давали кров в Шикутими, в Центральной больнице Сен-Валье, основанной орденом августинцев милости Иисуса.

Молодая сестра Мария Магдалина с ласковой улыбкой погладила лобик ребенка.

– Мать-настоятельница, если это девочка, мы сможем оставить ее? – с волнением в голосе сказала она.

Сестра Аполлония не ответила. С необычайной ловкостью она стала раздевать ребенка. Из-под шерстяной шапочки показались короткие густые каштановые кудряшки. Когда с ребенка сняли одежки из грубой ткани, оказалось, что его упитанное тельце покрыто красными пятнами.

– Господи! – всполошилась сестра-хозяйка. – Неужели это оспа?

– Оспа! – эхом отозвалась настоятельница. – Отче небесный, спаси и сохрани!

Монахини в беспокойстве переглянулись и одновременно перекрестились. И только сестра Люсия закатала рукава и погрузила в теплую воду чистую тряпочку.

– В двадцать лет я переболела оспой, – сказала она. – Доктор, который лечил меня в Квебеке, сказал, что второй раз люди не болеют. Мои щеки в оспинах, но Господь даровал мне исцеление. Поэтому я не жалуюсь.

Быстрым движением она сняла с попки ребенка последнюю пеленку и стала его обмывать.

– Ага, это девочка! – объявила она. – Матушка, посмотрите, как она щурится! Ей мешает свет. И тельце все горит. Думаю, родители понадеялись, что мы сможем ее вылечить. Эти бедолаги, наверное, спутали монастырь с больницей! Какое несчастье заставило их оставить такую крошку на нашем пороге?

– Если бы они хотели, чтобы мы ее полечили, они бы постучали и остались, – отозвалась сестра Аполлония. – Добрые христиане не оставляют своих детей на чужом пороге ночью, да еще в такой холод!

Сестра Мария Магдалина украдкой вытерла слезы. Вид больного ребенка вызвал в ее душе бурю эмоций. Молодой монахине хотелось снова взять его на руки, но она боялась заболеть – особенно оспой, от которой многие умирали, а те, кто остался в живых, были обезображены шрамами. Лицо сестры Люсии было тому ярким свидетельством. Сестра Мария Магдалина не осмеливалась даже прикоснуться к снятым с ребенка одежкам. Однако, постригаясь в монахини, она знала, что ее участь отныне – бесконечное самопожертвование и служение всем людям, взрослым и малышам. Настоятельница словно прочитала ее мысли.

– Вымойте руки и лицо холодной водой с мылом, сестра Мария Магдалина! – сказала она. – Бояться нечего. В худшем случае у малышки корь.

Сестра-хозяйка в это время перебирала шкурки, взвешивая каждую в руке. Клочок бумаги упал к ее ногам. Она торопливо подняла его и прочла вслух:

«Нашу дочку зовут Мари-Эрмин. В прошлом месяце, перед Рождеством, ей исполнился годик. Отдаем ее в ваши руки, на милость Господню. Шкурки – задаток за ее содержание».

– А подписи нет! – добавила сестра-хозяйка. – Мари-Эрмин! Какое красивое имя!

Сестра Люсия в свою очередь прочла записку.

– Ее писал образованный человек, – сказала она неодобрительно. – Правильная речь, ни единой орфографической ошибки…

– Ну, записку можно продиктовать и постороннему человеку! – ответила на это сестра-хозяйка. – Как бы то ни было, Эрмин – католическое имя, это уже хорошо.

– Сейчас не время болтать! – отрезала мать-настоятельница. – У ребенка сильный жар, а в Валь-Жальбере нет ни медсестры, ни врача. У людей есть все современные удобства – электричество, телефоны, пансион на двадцать комнат, цирюльня, мясной магазин, но нет врача! Ни одного врача на весь поселок! Кто будет лечить эту бедную малышку? Смотрите, она засыпает. Сестра Люсия, думаю, нужно сообщить обо всем кюре. Боюсь, наш найденыш может не пережить эту ночь!

Услышав это, монахини помрачнели. Мари-Эрмин жалобно всхлипнула и укусила свой сжатый кулачок.

– Похоже, она голодна, – выступила вперед сестра-хозяйка. – Ее одежки мы позже постираем. А сейчас будет лучше, если мы завернем ее в чистую пеленку.

Мать-настоятельница так и поступила. Потом села, держа ребенка на коленях.

– Когда жар, сильно хочется пить, – сказала она. – Сестра Викторианна, у нас есть ивовая кора. Приготовьте настой. Он хорошо снимает жар и утоляет жажду. А вы, сестра Люсия, бегите к кюре. По пути постучитесь к мадам Маруа. Ее сыну полтора года, значит, у нее найдется во что переодеть девочку.

Раздав указания, сестра Аполлония стала баюкать ребенка. Губы ее шевелились. Монахини догадались, что она читает молитву.

* * *

Мужчина все никак не мог уйти. Все прошло так, как он и предполагал, однако он все стоял и плакал навзрыд, хотя, несмотря на теплую одежду, успел продрогнуть до костей. Он пытался успокоить себя, представляя, что происходит сейчас внутри большого уютного монастырского здания. Монахиня, которая полчаса назад ушла по делам, вернувшись, нашла ребенка на пороге. Завернутая в меха малышка не успела замерзнуть. Двух минут хватило, чтобы добежать до крыльца, когда он понял, что сестра может появиться с минуты на минуту. Теперь, когда жертва принесена, оставалось только повернуться к поселку спиной и исчезнуть. И это было самое трудное. Сердцем он чувствовал, что никогда больше не увидит свою обожаемую девочку. Он был хорошим отцом и жестоко страдал.