Сиротка
Шрифт:
— Клены скоро наденут свой красный наряд, который придает нашим лесам такое очарование! — восклицал он, размахивая имбирным печеньем. — Поселок не производит впечатления заброшенного, по крайней мере, не настолько, как я опасался.
— Пока колокол на монастырской школе звонит в восемь утра и в четыре пополудни, Валь-Жальбер не умрет, — сказала Эрмин.
Сквозь листву просачивался оранжевый солнечный свет. Лора сняла черную соломенную шляпку, которая отбрасывала тень на ее лицо. Откинув голову назад, она провела ладонью по волнистым, бледно-золотистого цвета волосам.
— Мама, что ты сделала? — воскликнула удивленная Эрмин. — Ты
— Дорогая, как ты знаешь, женщины красят волосы по своему желанию. Мне надоела седина. Тебе нравится моя новая прическа?
— Она делает тебя моложе, это правда, — сказала Эрмин. — Мне нужно время, чтобы привыкнуть. Но ты была очень красивой и с седеющими волосами. А какого цвета у тебя были волосы в моем возрасте?
— Такие же, как у тебя, — светло-каштановые. Мне давно хотелось что-то изменить во внешности. Мой парикмахер сказал, что я теперь похожа на Мэри Пикфорд [51] , американскую актрису. Я сочла это комплиментом. Мы с Фрэнком видели фильм с ее участием, «Бедная богатая маленькая девочка», снятый режиссером Морисом Турнером. Увы, в Валь-Жальбере нет ни кинотеатра, ни парикмахерской!
51
Мэри Пикфорд (1893–1979). Настоящее имя — Гледис Луиза Смит. Актриса и продюсер канадского происхождения. Одна из первых звезд немого кино. Публика называла ее «маленькой невестой Америки».
— Раньше в поселке работал мужской парикмахер, — сказала девушка.
Ханс Цале по очереди смотрел на мать и дочь. Музыкант был польщен тем, что он единственный мужчина, которого пригласили составить компанию двум столь очаровательным дамам.
— Этот дом на краю леса, по-моему, идеальное гнездышко для соловья, — пошутил он.
Его сердце начинало биться чаще, стоило ему взглянуть на юную певицу. Лора, понаблюдав за ним немного, пришла к правильному выводу. Теперь она одобрительно улыбалась.
— Соловей, который не решается расправить свои крылья, — добавила она. — Моя дорогая девочка, у тебя лирическое сопрано, и ты легко научишься владеть голосом и освоишь сольфеджио, не так ли? Тебе это нужно. Я не эксперт в области вокала, но мне это показалось очевидным, когда я впервые услышала тебя в «Ch^ateau Roberval». Для человека с музыкальным слухом это несомненно. Зато через год или два ты сможешь выступить в Капитолии, в Квебеке. Месье Цале со мной согласен.
— Может быть, — тихо отозвалась девушка.
— Конечно, сможете! — подтвердил пианист.
Они поговорили еще немного о прекрасной погоде, обсудили расписание занятий. Поиграв немного на новом инструменте, Ханс Цале сказал, что он великолепен, затем откланялся и уехал. Эрмин с тайным удовлетворением смотрела вслед его автомобилю, подскакивавшему на проселочной дороге.
— Завтра я покажу тебе Валь-Жальбер, — сказала она Лоре. — Если ты не слишком устала…
— Даже усталая, я пойду, куда ты захочешь, — сказала та. — Дорогая, я буду очень счастливо жить в этом поселке. По утрам я буду смотреть в окно на монастырскую школу и думать о тебе. Когда мы проехали на машине мимо ее крыльца, у меня чуть сердце не разорвалось. Подумать только, ведь ты лежала на этом крыльце, закутанная в меха, — мое дорогое дитя, такая маленькая и к тому же тяжело больная!
Лора вздрогнула всем телом, на
глаза навернулись слезы. Эрмин крепко обняла мать.— Мама, это в прошлом. Теперь ты со мной!
Они рука об руку прошли по всем комнатам, рассмотрели мебель. Мирей в это время расставляла лампы и безделушки, которые привезли упакованными в старую газетную бумагу. Начало темнеть, когда экономка занялась приготовлением ужина.
— Мадемуазель, вы останетесь на ужин? — спросила она у Эрмин.
— С удовольствием осталась бы, но мне нужно вернуться в дом опекуна. Ты не очень расстроишься, мама?
— Совсем немножко. Но я хочу установить добрые отношения с семьей Маруа. Если ты их не предупредила, они могут подумать, что я задержала тебя нарочно, зная, что им это не понравится.
Они попрощались на пороге. Эрмин обняла мать и дважды поцеловала.
— Мне все еще не верится, что ты теперь навсегда со мной. Если бы ты знала, как мне хочется провести этот первый вечер с тобой! Твой дом такой уютный, в нем столько света…
Девушка смотрела на фасад. В доме, окутанном сумерками, ярко горели окна. Льняные шторы создавали атмосферу уюта.
— Все такое красивое, — сказала она. — И фортепиано, и картины, и ковры…
— Моя дорогая, ты сможешь насладиться всем этим в другой раз, в другой вечер, — сказала Лора. — Я ведь не собираюсь уезжать. А теперь бегом домой! Уже очень темно.
— Мне нечего бояться, мама, — заверила Лору девушка.
Она побежала по густой траве, и через мгновение ее фигурка растворилась в мягкой темной тени деревьев.
«Моя новая жизнь начинается, — думала девушка. — Жизнь с настоящей матерью!»
В темноте Эрмин на кого-то наткнулась. Судя по фигуре, это был мужчина, и от него пахло алкоголем и табаком. Жозеф…
— Я пришел за тобой, — пророкотал он. — Бетти уже разлила суп. Не хватало, чтобы все остыло, пока ты занимаешься своими глупостями!
— Но я совсем не опоздала, — возразила девушка.
Рабочий положил узловатую руку ей на плечо и сжал так, что ногти вонзились в нежную девичью кожу.
— Не пытайся меня одурачить, Мимин, — угрожающе сказал он, приблизив свое лицо к ее лицу. — У меня большие планы! Ты станешь моей невесткой, будешь продавать диски, а деньги мы положим в банк. Я хочу снять для вас с Симоном дом моего старого приятеля Амеде. О семье Маруа еще узнают! Маруа — солидные, респектабельные люди!
Жозеф бормотал еще что-то, но хватка его не ослабевала. Эрмин догадалась, что сегодня он выпил больше обычного. Она попыталась высвободиться, но Жозеф свободной рукой схватил ее за талию.
— Ты выросла на моих глазах, Мимин, и я тебя люблю, очень сильно люблю. Если твоя мать захочет тебя забрать, это будет война. Я запросто подожгу этот барак, дом бывшего управляющего! Так что в твоих интересах быть покладистой, если хочешь, чтобы твоя мамочка Лора не сгорела заживо в адском пламени!
Он прижался плохо выбритой щекой, к свежей и гладкой щеке девушки. Эрмин схватила его за волосы и дернула изо всех сил. Страх лишил ее дара речи. Жозеф стиснул зубы, чтобы не закричать от боли, и еще сильнее прижал ее к себе. Эрмин обмерла — одну руку он освободил и теперь расстегивал ремень брюк.
— Нет! Нет! — взмолилась она. — Ради Бога, только не это!
— Ты о чем подумала, дурочка? — Жозеф с трудом переводил дыхание. — Я не собираюсь бесчестить будущую жену своего сына. Но ты заслужила наказание! Давно надо было показать тебе, кто здесь главный!