Сиротская доля

В городе все ее знали, толпились около нее, в особенности молодые мужчины; но вдова, принимая всех радушно, не подавала никому ни малейшей надежды. Заставши Люсю у председательши, с которой давно была дружна, она крепко полюбила сиротку. Со свойственной ей откровенностью она объяснила девушке, что ей приятно будет видеть ее у себя, заменить ей семейство, быть ее старшей сестрой, ни в чем ей не мешая. Говорила она это так искренно, так от души, приглашала так дружески, жалуясь на свое одиночество, что приворожила к себе Люсю. Удалось ей также сразу расположить в свою пользу и Мечислава.

— Дом мой всегда открыт для вас, — говорила она сиротам, — и я себя считала бы истинно счастливой, если б эти слова вы приняли не за обычную вежливость, но как искреннюю просьбу и знак уважения. Будьте со мной без церемоний и уделите мне хоть частицу дружбы, которую питаете к Буржимам.

Во время пребывания председательши в городе пани Серафима Завадовская так успела сблизиться и сдружиться с Орденскими, что после отъезда Буржимовых связь эта была упрочена. Но, увы, несмотря на всю приятность этого знакомства, оно было в тягость.

У Буржимовых Мечислав сблизился с молодым студентом Зеноном Л…, сыном маршала, богатым молодым человеком, которой Орденский издали видел на общих лекциях, но не был знаком.

Зенон как будто полюбил горячо Мечислава, но можно было подозревать, что тут большую роль играли хорошенькие глазки Люси. Она произвела на него впечатление, которое тот и не скрывал. Отец, может быть, имел виды на Адольфину и привозил его несколько раз к Буржимовым, но пан Зенон избрал себе Люсю. Через несколько дней после первого знакомства он посетил товарища — Мечислава — и приходил, может быть, слишком часто, хоть дверь в комнату Люси всегда оставалась запертой. Не могли брат и сестра выйти на прогулку, чтоб его не встретить, и Зенон находил тысячи предлогов зайти на Францисканскую улицу.

Почти так же часто являлась и пани Серафима. Не желая обращать на себя излишнего внимания своим экипажем, она приходила пешком в бедную квартирку сирот, просиживала по целым часам, уводила с собой Люсю, отрывала от занятий Мечислава и, болтая, как болтают люди, не знающие, что делать, не замечала, что за любезность, с которой принимали ее, хозяева должны были расплачиваться бессонными ночами.

Человек подозрительный мог бы подумать, что пани Серафиму занимал больше Мечислав, нежели его сестра. Разговаривая с ним, она развлекалась, оживала, выходила из обычной грусти и равнодушия. Но это хорошее настроение и минутное развлечение она приписывала Люсе. Порой, не заставши Мечислава дома, она под предлогом развлечь сестру засиживалась до поздней ночи, а когда утомленный медик возвращался с книгами и препаратами, пани Серафима, не дав ему отдохнуть, завязывала с ним беседу, которой не было конца. Если она приходила пешком и ей надо было возвращаться одной, Мечислав и Люся и после полуночи должны были провожать ее домой. Здесь снова нельзя было не зайти хоть на минуту.

— Не отпущу вас без чая, — говорила пани Серафима. — Дома вы пьете плохой чай и голодны; хоть и поздно, а вы должны у меня остаться.

Чай продолжался иногда до рассвета; они смеялись, шутили, и Мечислав с сестрой приходили домой в такое время, что уже немыслимо было ложиться спать. Но можно ли было пожаловаться на подобную любезность?

Обращаясь с Мечиславом как с младшим братом, она поддерживала его постоянными рассказами из своей жизни, а она видела довольно, потому что прожила уже тридцать один год. Люсю она считала сестрой, и обе они нежно полюбили друг друга. Следствием этой любви было то, что она начала заботиться о судьбе Людвики и, заметив, что молодой пан Зенон заинтересовался последней, и считая, что супружество этой пары было бы счастьем, приглашала его к себе с целью сблизить их с Люсей.

К этим отношениям, довольно приятным, хотя и стеснительным, нужно еще прибавить и симпатию профессора Вариуса, который в то время читал в университете анатомию. Заметив Мечислава на лекциях, он сразу выделил его как особенно талантливого молодого человека. Это было причиной того, что он начал им заниматься и сблизился с ним. Знакомство это продолжалось с первых лет поступления Мечислава в университет, когда вдруг по приезде Люси в В… профессор Вариус, неожиданно зайдя к Мечиславу, увидел у него сестру. Вариус был холост, средних лет, человек высокого ума, довольно красивый. Люся показалась ему каким-то небесным созданием в этих студенческих каморках, в которых ничего подобного он не надеялся увидеть. Не застав Мечислава, он остался побеседовать с девушкой и ушел очарованный.

Напрасно он указывал себе в зеркало на седеющие волосы, чтобы изгнать из головы грешные мысли — сердце не хотело его слушать. Бедный профессор стыдился самого себя, а между тем поддавался обаянию сообщества Люси и невольно шел на Францисканскую улицу.

Мы уже не будем говорить о толпе товарищей Мечислава, которые, как мухи на приманку, летели к Люсе; но труд становился почти невозможным при тех условиях, в каких жили брат с сестрой.

Пани Серафима занимала в великолепном доме на Большой улице весь бельэтаж и еще несколько комнат в первом. Привычка к панской жизни и богатство требовали пышного убранства; она два раза в неделю принимала: по понедельникам съезжались к ней на чай, по четвергам на обеды. Считалось почетным быть на вечернем чае у пани Серафимы, но истинным отличием было получить приглашение на обед. Нуждаясь в развлечении, прекрасная вдова приглашала охотно, но не всех. Приезжие артисты, литераторы, художники добивались чести появиться в ее гостиной.

Насмешливый пан хорунжий Озембиц, не молодой уже холостяк, называл эту гостиную львиной пещерой, потому что ни один светский лев не проезжал через город, чтоб не отдохнуть там на бархатной козетке.

Люся и Мечислав раз и навсегда были приглашены на чай и на обеды, но постоянно отказывались.

— Я буду откровенна, — говорила Люся, — у меня одно только черное шелковое платье, в котором я внесла бы смущение в гостиную пани Серафимы. Раз еще в нем показаться можно, но постоянно в одном…

— Что касается меня, — говорил Мечислав, — то час вашего обеда совпадает у меня с клинической лекцией, которой пропустить я не могу, и вынужден отказаться от удовольствия.

— В таком случае, приходите, когда вам только удобно, — сказала пани Завадовская, — я всегда буду вам рада. Впрочем, Люся, отправляясь на рынок с корзинкой, может зайти ко мне, а вы, хоть бы по дороге в университет со своими книжками.

— Но только не с анатомическими препаратами, — шепнул Мечислав.

В сущности, может быть, пани Серафима бывала у них чаще, чем она могла быть у них. Тысячи мелких услуг, незаметных, оказываемых с большой деликатностью, почти незаметно, облегчали жизнь Орденских. Пани Серафима успела сойтись с Орховской, втянула ее в род заговора, выведывала у нее тайны дома и кладовой и невидимою рукою помогала бедному хозяйству. Итак, жизнь текла довольно нескучно у Орденских, время летело в занятиях науками и трудом, а дружеские связи, которые так редко бывают продолжительны, с каждой минутой становились теснее. Профессор бывал у них ежедневно. Однажды он сидел у них, мешая Люсе работать, когда Орховская выбежала из кухни с поднятыми руками, испуганная и, не обращая внимания на постороннего, крикнула:

— Знаете, паненка, кто приехал?

— Кто же может быть таким страшным? — спросила, рассмеявшись, Люся.

— Правда, что он испугал меня, потому что схватил обеими руками и поцеловал!.. Ей-Богу!..

— Но кто же?

— Пан Мартиньян!

Девушка побледнела и смутилась, работа выпала у нее из рук. Мартиньян стоял уже за Орховской, такой испуганный и бледный, словно совершил ужасное преступление.

Люся отскочила от стола.

— Что вы здесь делаете? — воскликнула она покраснев и подбегая к нему.

— Прие… приехал, — пробормотал Мартиньян.

— Один?

— Да, почти один, — отвечал молодой человек, ища стула, которых в комнатке было немного.

Профессор посмотрел на обоих.

— Позвольте, господа, вас познакомить: мой двоюродный брат, пан Мартиньян Бабинский; пан профессор Вариус.

Профессор, который был довольно дик и не охотник до новых знакомств, взял шляпу, не желая быть помехой родственникам, проговорил несколько слов и вышел.

Люся очутилась в сильном затруднении с этим совершенно неожиданным гостем.