Сиротский Бруклин

– Нет, это не я, а тот коп говорил таким тоном, – огрызнулся Тони. И повторил: – Не я.

– А что делать мне? – полюбопытствовал я. – Хочешь, чтобы я – криминальный детект-рогг! – поехал с тобой? Мне то место хорошо знакомо.

– Нет, – бросил Тони небрежно. – Ты пойдешь и объяснишь все Джулии.

Джулия Минна приехала с Фрэнком оттуда, где он был в промежутке между решениями бросить свою «двигательную» компанию и основать детективное агентство. Должно быть, она была последней и самой шикарной девчонкой Мины – высокая, роскошная, натуральная блондинка с вызывающим ртом. Нетрудно было представить себе, как Минна ухлестывает за ней, стягивает с нее блузку, получает локтем в живот. К тому времени, когда мы познакомились с Джулией, супруги уже давно охладели друг к другу. От их былой страсти остались разве что искорки электричества, потрескивавшие в воздухе при ссорах и оживлявшие взаимные оскорбления. И больше – увы! – ничего. Поначалу Джулия нас пугала – не своими поступками, а тем, как она мертвой хваткой вцепилась в Минну; тем, каким напряженно взвинченным он бывал рядом с ней, срывая на нас свое раздражение.

Если бы Фрэнк и Джулия по-прежнему любили друг друга, то мы, скорее всего, сделались бы благоговейными ее почитателями и, питая к ней нечто вроде детской влюбленности, держались бы на почтительном расстоянии. Но холод между ними оставлял пустое место, которое так и хотелось заполнить.

В нашем воображении мы становились Фрэнком и любили ее, согревали ее, становились мужчинами в ее объятиях. Если Фрэнк огорчал и сердил нас, то мы находили утешение в мечтах о его прекрасной, сердитой и разочарованной жене. Джулия оказалась для нас символом утраты юношеских иллюзий. Раньше Фрэнк объяснял нам, что такое девушки, а теперь он показал нам женщину. И своим нежеланием любить ее Фрэнк позволил расцветать нашей любви.

Нет ничего удивительного в том, что мы, парни Минны, воображали себя самим Фрэнком Минной. Но теперь мы поднялись на следующую ступень: мечтали стать лучше Фрэнка, и, принадлежи Джулия нам, сумели бы сделать ее счастливой.

Во всяком случае, мы верили в это. Думаю, долгие годы остальные парни Минны одолевали свой страх, благоговение перед Джулией и желание обладать ею (или хотя бы видоизменяли его, находя собственных женщин, чтобы сделать их счастливыми или несчастливыми, очаровать, разочаровать и бросить их).

Разумеется, все, кроме меня.

Вначале Минна пристроил Джулию на работу в офис адвоката, работавшего на Корт-стрит, – в такую же крохотную лавочку, какой была наша контора. Мы, парни Минны, частенько захаживали туда с мелкими поручениями, записочками и подарками от Фрэнка, наблюдали, как Джулия звонит по телефону, читает журнал «Пипл», варит отвратительный кофе. Казалось, Минна рад поручить ее нашим заботам, причем сам он был вовсе не готов так же заботиться о ней. Ко всему прочему, ему, похоже, нравилось, что Джулия сидит за стеклянной витриной на Корт-стрит. Мы интуитивно чувствовали стремление Минны метить территорию человеческими символами. Он и нас использовал в качестве живых меток, и именно в этом единственном смысле Джулия присоединилась к парням Минны, вступила в нашу команду. Однако что-то там не заладилось у Джулии с адвокатом, и Минна вернул ее в старую квартиру Карлотты на Болтик-стрит, где она, вечно всем недовольная домохозяйка, и провела следующие пятнадцать лет. Заходя в дом Карлотты, я всегда невольно вспоминал очередь людей на лестнице, пришедших к Старой Печке за тарелочкой еды. Теперь старой печки в квартире не стало, а Джулия с Фрэнком питались в основном в ресторанах…

Подойдя к двери, я постучал, особым образом загнув пальцы, чтобы получился нужный мне звук.

Посмотрев в глазок, Джулия впустила меня в квартиру.

– Привет, Лайонел, – сказала она и повернулась ко мне спиной. Я скользнул внутрь. Джулия была в комбинации, с голыми руками, но уже в чулках и туфельках на каблуках. Вся квартира, кроме спальни, была погружена в темноту. Я захлопнул дверь и пошел вслед за Джулией, туда, где на кровати в окружении кучи одежды лежал открытый пыльный чемодан. Мне стало ясно: кто-то лишил меня привилегии первым сообщить ей страшную новость. В пене кружевного белья я разглядел что-то темное и блестящее, почти скрытое полупрозрачными трусиками. Пистолет.

Джулия рылась в шкафу, по-прежнему стоя ко мне спиной. Чувствуя себя крайне неловко, я прислонился к дверце шкафа. Через дверцу я слышал ее учащенное дыхание.

– Кто тебе сказал, Джулия? Съешь, съешь, съешь… – Я заскрежетал зубами, силясь справиться с тиком.

– Кто, по-твоему? Мне позвонили из госпиталя!

– Съешь, ха-ха, съешь… – Не в силах остановиться, я урчал, как заведенный мотор.

– Хочешь, чтоб я съела тебя, Лайонел? – мрачно спросила она. – Так выйди из-за двери и скажи это громко.

– Окейсъешьменя, – радостно выкрикнул я. – Ты собираешься? Я, конечно, не пистолет имею в виду… – Я вспомнил, как Минна всего несколько часов назад поучал Гилберта в машине: «У вас не должно быть никаких пистолетов… – говорил он. – Только благодаря этому я могу спокойно спать по ночам». – Ты собираешь вещи…

– Они велели тебе прийти сюда и успокоить меня, да? – резко спросила Джулия. – Ты за этим пришел?

Она повернулась. Я увидел, что ее глаза покраснели, а нежный рот припух. Джулия схватила пачку сигарет, лежавших на ночном столике, и когда она сунула сигарету в рот, я принялся хлопать по карманам в поисках зажигалки, хотя прекрасно знал, что у меня ее нет. Я делал это просто так, для виду. Наконец Джулия сама прикурила от спички, несколько раз со злостью чиркнув по коробку, отчего в воздух полетели искры.

Двенадцать. Таково число причин, по которым эта сцена задела меня. Каким-то образом Минна все еще был жив в этой комнате. Живым он был рядом с Джулией, ее полусобранным чемоданом, ее сигаретой, пистолетом… В этот миг Фрэнк и его жена оказались ближе друг другу, чем когда бы то ни было. Их брак обрел для меня зримую реальность. Но она спешила уехать отсюда. Я чувствовал, что если позволю Джулии уйти, то ощущение присутствия Фрэнка исчезнет вместе с нею.

Джулия взглянула на меня, глубоко затянулась, а потом выпустила в воздух колечко дыма.

– Это вы, подонки, его убили, – заявила она.

Сигарета дрожала в ее пальцах. Я едва сдерживал воображение, которое рисовало мне такую картину: сигарета случайно поджигает ее комбинацию – вид у этой шелковой одежки был легковоспламеняющийся – и мне приходится снимать ее с Джулии и поливать из стакана водой. Таково уж неприятное свойство синдрома Туретта – мой мозг будет придумывать уродливые фантазии, живо представлять себе боль и катастрофы и воображать, что мне удалось предотвратить их. Мне нравилось заигрывать с такими фантазиями – в точности так же, как моим пальцам нравилось замирать в опасной близости от лопастей работающего вентилятора. Теперь, подстегнутое кончиной Фрэнка, мое подсознание требовало катастрофы: мне хотелось защитить кого-то, и Джулия вполне подходила для этой роли.

– Мы тут ни при чем, Джулия, – возразил я. – Мы просто не смогли уберечь его. Его убил настоящий великан – парень размером с шесть обычных парней.

– Великолепно, – язвительно проговорила она. И повторила: – Это звучит просто великолепно. И ты такой же, Лайонел. Говоришь то же, что и они. Я ненавижу вашу манеру разговора, тебе это известно? – Она повернулась к кровати и принялась пихать в чемодан все вещи подряд.

Я повторил грациозное движение, каким она зажгла спичку. Пока мне удавалось вести себя довольно сдержанно. Вообще-то мне больше всего хотелось зарыться руками в белье, разбросанное по кровати, распахнуть и захлопнуть крышку чемодана, облизнуть блестящий винил.

– Гнусный разговор! – вскрикнул я.

Она не обратила на меня внимания. На Смит-стрит и Болтик-стрит завыла полицейская сирена, я вздрогнул. Если ей звонили из госпиталя, то полиция должна быть уже где-то неподалеку. Однако сирена замолчала в полуквартале от дома. Наверняка это просто автомобильная пробка, а теперь полицейские вымогают взятку. Собственно, взятку можно вымогать у любого водителя на Смит-стрит, в любой вечер. Красный свет от полицейской мигалки пробежал под шторой по комнате, осветил кровать и склоненный профиль Джулии.