Сироты небесные

Если смотреть на карту, то Кергелен похож на старую очумевшую черепаху, у которой сорвало панцирь – или он сам откинулся, этакий черепахо-кабриолет с откидывающимся верхом, – и оттуда полезла прорва мелких безмозглых зверюшек. Купаться в океане. Потому что лето. Лето – это такое время года, когда надо купаться. Хотя бы один раз, пусть даже на пляже абсурда у бастионов Петропавловки, если не успеваешь выбраться за город, к озёрам. Сам Антон тоже влип однажды в такое безобразие, мать привела, ещё кремом от загара намазала, не открутиться было, хотя ведь – здоровый балбес, семь лет почти, ну, шесть с половиной, а пришлось, как последнему ясельнику, в трусиках с синими чебурашками, в самом центре города, только что не с совочком… В общем, когда в полдень шарахнула пушка, он чуть со стыда не помер.

Наверное, аборигены тоже считают своим долгом один раз в году, летом, искупаться в океане. Наверное, они долго прыгают через костёр, поют песни и набираются смелости. Потом разбегаются, плюхаются в воду и свечкой вылетают обратно. Потому что это Кергелен. А на Кергелене купаться для удовольствия могут только тюлени и пингвины. Что они, кстати, и делают.

Но с высокого подлёта никакой черепахи не увидишь. Жалко. Видишь много чёрно-красных булыжников в серо-синей воде, подёрнутых ради праздника не сплошным белым, а лишайно-зелёным; а вот вулкан – он круглый год белый, этот спящий вулкан, и ещё чуть голубоватый ледник на том месте, где у черепахи было бы брюхо, глетчер Кука называется, – а потом булыжники превращаются в острова и полуострова, вулкан закрывает четверть обзора, это один из секторов захода на полосу – с юго-запада, тогда вулкан остаётся слева. А можно не выхренариваться и зайти с океана прямо на космодром, это почти без всяких красот и видов, одни только озёра, их тут миллион – зато по курсу чисто и лишь единожды встряхнёт в узкой полоске прибрежных турбуленций.

Добро пожаловать на Кергелен, на аварийную площадку «Курбэ»! Земля обетованная для всех поломавшихся и подбитых. Юг Индийского океана, и на тысячи километров вокруг – единственная суша. Даже когда в небе всё спокойно – семь-восемь аварийных посадок в неделю. Это в среднем. Бывает меньше, зато за один только вчерашний день – четырнадцать. Ну, так сложилось…

Полосы хорошие, широкие, числом шесть – этаких два скрещённых веера. Те полосы, которые вдоль дующего сейчас ветра, – высвечиваются. А ветры здесь… В конце полос ловушки из сетей и лёгких барьеров. Всё правильно.

Вчера утром сюда сел Петька. "Выполняя очередной патрульный полёт, не рассчитал время выхода из визибл-режима и попал под ментальный удар…" Свободные не орут теперь без передышки, а составляют случайный график на сутки вперёд. Графики эти раздаются пилотам. Но визибл – это хитрая штука, и время в нем течёт не так, как без него. Смотришь на часы и иной раз ничего не понимаешь…

Если бы Пётр вернулся в Пулково в тот же день, сегодня вылетел бы Ванька. Но всё получилось с первого раза.

Интересно только – что именно получилось?

"Площадка Курбэ, – отстучал он. – Я «Квадрат-три», прошу посадки".

"Садитесь, «Квадрат-три». Ваша полоса два-два, следите за световой сигнализацией".

Полоса 2/2 тут же засветилась ещё сильнее, по ней побежали волны. Антон вывел на неё свой довольно тяжёлый «Аист», выпустил крылья и передний аэродинамический стабилизатор, чуть прижал машину к земле, выровнял – и стал снижаться.

Тряхнуло, потом тряхнуло ещё, покрепче. Ветер. Это "ревущие сороковые". Он не стал оглядываться на пассажиров.

Это вам Кергелен, а не Гавайи.

Ну, пилот…

Он тщательно промахнулся мимо начала полосы – метров на двести. Потом будто бы испугался, стал прижиматься. Неизбежно качнуло, «Аиста» всегда качает, если его прижимать, он этого не любит – потому что на самом-то деле «Аист» сам садится, надо ему просто показать, куда. А если его прижимать, он взбрыкивает. Но даже и тогда можно по-хорошему – отпусти машину, она выровняется сама и сама сядет. В крайнем случае, уходи на новый круг. Но Антону-то нужно было другое…

Прости меня, птица.

Он перевёл движок в реверс. Корабль зарылся носом, чиркнул по полосе правым крылом, шасси завизжало, из-под передних посадочных гравигенов полетела бетонная крошка… Юз, парировать слишком сильно и резко, занесло в другую сторону, пусть теперь развернёт, вот так… а теперь вырубим всё к чертям, и лови нас сетями…

Крыло задралось почти вертикально вверх. Конец его был измочален.

– А-а-ай!.. – тихонько пискнула позади док Римма.

Звонкие хлопки – это начали лопаться пустотелые барьеры в конце полосы. Пок-пок-пок-пок-пок! А потом тягучий рывок, рывок, рывок – сети. Скррррежет… И всё. Тишина и неподвижность.

– Прошу пассажиров не покидать своих мест до подачи трапа и красной ковровой дорожки, – сказал Антон. Голос его немножко прыгал. – Экипаж тепло прощается с вами, вёл передачу автопилот… автопилот… автопилот…

Сзади зааплодировали.

Исса протиснулся вперёд, потрепал Антона по плечу, сел обратно. Говорить не по сценарию – нельзя было. На всякий случай. Думать тоже.

Антон откинул фонарь пилотской кабины и разблокировал дверь пассажирского отсека. Ветер – солёный, густой, мокрый, – ударил в лицо, полез за воротник. Натянутые сети гудели, искалеченное крыло «Аиста» покачивалось, скрипя.

На полосу выезжали, воя далёкими сиренами, пожарные машины.

Антон отстучал по рации:

"Я «Квадрат-три», все живы".

"Вас понял", – ответил радист базы и отключился.

Будем надеяться, пороть не станут, мрачно подумал Антон. Ему нужно было быть мрачным, и он стал вспоминать, как его пороли тогда, в бункере. И ведь мало пороли, сообразил он, я бы больше назначил…

Потом, правда, добавили на гауптвахте. Свои же гарды, заметённые в городе за мелкие прегрешения. Добавили от души, копчик по сю пору отзывается.

И главное, не возразишь. За дело чинили. Оно тогда как-то сразу понялось, что за дело.

Пассажиры – сменный пилот Исса, док Римма и этот Некрон, якобы бортинженер (а если придется чинить – что делать станет?) выбрались на бетон и топтались там, изображая бурную радость. Ну да, вам-то что. Вас пороть не будут…

* * *

Площадка «Курбэ», хотя и располагалась на французской территории и номинально принадлежала французам, фактически обслуживалась смешанным персоналом – как, впрочем, и другие крупные аварийные площадки: в Гоби, Сахаре, на Северной Земле, в Гренландии, Неваде, Патагонии, Австралийской пустыне, на Гавайях и острове Пасхи. Так постепенно сложилось само собой в ходе эксплуатации площадок – и, разумеется, внятных резонов разрушать эту разумную и хорошо притёртую систему вроде бы не могло быть. Но вот, как выяснилось буквально вчера, командование «Курбэ» поставило перед Флотом вопрос о постепенной замене части иностранного персонала – прежде всего из стран Северной Америки – французами. Мотивировка приводилась довольно убедительная, но…

Но. Если бы это было не сейчас.

Каперанг Сергеев за сорок лет так привык к своему прозвищу, что иначе как Некроном себя и не воспринимал. Ещё его иногда называли Протеем – за редкую адаптабельность.

Вот и сейчас он, прихрамывая, обошёл помятый корабль, посылая мысленные молнии на голову пилота-недотёпы и уже прикидывая, с какого боку браться за ремонт. Прилетели, мягко сели, высылайте запчастя: два тумблёра, два мотора, фюзеляж и плоскостя… А ведь придётся списать машинку в лом, почесал он затылок, ремонт обойдётся в два новых… хотя новых «Аистов» не делают уже который год. И правильно. Зачем делать такие вот угробища?..