Система мира

Даниель смотрит в окно: не заметил ли кто свет. Однако все заняты ритуалом, происходящим на столе. Мистер Тредер положил на одну чашу огромных барочных весов гинеи, на другую — доставленную из аббатства гирьку.

Даниель зачёрпывает ещё. Пузырёк уже наполовину пуст. Вещество продолжает густеть, но пока отделяется. По счастью, к себе оно липнет сильнее, чем ко всему остальному, примерно как ртуть: не оставляет мокрых следов, не пристаёт к ключу и стенкам пузырька. В последний приём Даниель выбирает его из пузырька всё, ключ выходит изо рта у Исаака чистым. Сияние погасло. Даниель решается дрожащей рукой взять Исаака за подбородок и оттянуть челюсть, чтобы заглянуть в рот. Он потрясён: вещества нет, словно никогда и не было. Оно впиталось в Исаакову плоть: вегетативный дух, или что уж там содержалось в составе, пронизал инертную материю трупа.

— Я нашёл, что эти монеты имеют удовлетворительный вес, — объявляет мистер Тредер, — посему предлагаю обратиться к нашим добрым друзьям, гильдии златокузнецов, с просьбой осуществить пробирный анализ.

Говоря, он смотрит в сторону Даниеля.

— Гильдия златокузнецов готова провести анализ, — объявляет старшина присяжных. — Плавщиком будет мистер Уильям Хам.

Уильям выходит вперёд и обращается к мистеру Тредеру:

— Мне потребуется честный образец металла весом двенадцать гран, с вашего позволения, сэр.

— Коллегия представителей Сити оказала мне честь избрать меня взвешивателем, — с готовностью отзывается мистер Тредер. — Я предлагаю согласно обычаю отрезать от нескольких монет по кусочку общим весом двенадцать гран.

— Гильдия златокузнецов согласна, — говорит плавщик.

— Тогда давайте смешаем гинеи из синфий, чтобы получить честный образец, — говорит взвешиватель.

Все гинеи со стола золотой лавиной смахивают в ковчег. Под внимательными взглядами двадцати трёх присяжных (и Даниеля, который отошёл от портшеза и приблизился к столу, чтобы посмотреть), один из представителей Сити тщательно перемешивает гинеи рукой. Он занимается этим довольно долго, потом отводит взгляд, демонстрирует собравшимся пустую ладонь, запускает её в ковчег, вытаскивает одну гинею и кладёт на стол перед взвешивателем.

Одиннадцать представителей Сити делают то же самое. Теперь перед мистером Тредером выложены в ряд двенадцать случайно выбранных гиней.

Церковь Гроба Господня

Люди добрые, усердно молитесь за грешников, идущих на казнь, по ним же звонит колокол.

А вы, осуждённые на смерть, покайтесь слёзно; просите Господа спасти и помиловать души ваши ради крестных страданий и смерти Иисуса Христа, сидящего ныне одесную Отца и ходатайствующего о всех, с раскаянием к нему прибегающих.

Господь да помилует вас! Христос да помилует вас!

Звонарь церкви Гроба Господня

Когда его вытаскивают из двора, он с изумлением видит, что решётку опустили, отрезав Ньюгейт-стрит от Холборна. Слышно, как по ту сторону бушует толпа, но от Джека её загораживает кавалерийский эскадрон, выстроившийся перед решёткой, как для атаки.

Джекова личная церемониальная волокуша вползает на улицу; он смотрит назад, то есть в сердце старого Лондона. По идее он должен видеть всю Ньюгейт-стрит и Чипсайд до Биржи, на мили, но видит только ещё солдат. Эскадроны выезжают из Феникс-корта справа и с территории больницы Христа слева, строятся в широкой части улицы. Очень странно.

Воздух странно давит на голову. Из-за шума толпы трудно угадать почему, потом Джек вспоминает: каждый колокол в Лондоне приглушенно гудит, возвещая о процессии висельников.

Первый отрезок трёхмильного пути короткий: меньше сотни ярдов от решётки Ньюгейта до церкви Гроба Господня. Караван преодолевает их минут за двадцать. Джек уже готов поверить, что путь будет не таким трудным, как гласит популярная легенда. Ему помнится, что раньше толпы были многолюдней и необузданней. Но он последний раз смотрел на процессию висельников ещё до Великой чумы, а детским глазам всё видится больше.

Тем не менее у него вдоволь времени, чтобы избавиться от верёвки, которой связал ему локти Джек Кетч. Узел с самого начала свободный, и его несложно стянуть, упирая в грубые доски. Джек уже собирается бросить верёвку в толпу, потом решает, что она ещё пригодится. Он много плавал по морям и умеет вязать узлы. Быстрее, чем толпа успевает выкрикнуть «Джек Шафто!», он завязывает булинь и продевает в него ступню. Узел цепляет за каблук, получается стремя. Запустив руку в панталоны, Джек в несколько малопочтенных движений пропускает верёвку вдоль ноги, под штаниной. Затем протаскивает её под рубашкой. Снова в ход идут моряцкие навыки: Джек несколько раз обматывает верёвку вокруг петли и закрепляет.

Он не может посмотреть вперёд, но знает, что они у церкви Гроба Господня, потому что колокол гудит очень громко, и к гулу присоединился знакомый, но неприятный звук. Звонарь вновь завёл свою монотонную мелодию. С ним подкрепление: викарий и различные церковные прислужники и прихлебатели. Джек сварливо думает, что большинство из них согласилось участвовать в церемонии с единственной целью — посмотреть на процессию висельников из первых рядов.

На ступенях церкви разыгрывается некий ритуал, совершенно неслышный для Джека, который и в обычной-то жизни туговат на ухо. Он готов вылить на звонаря новую порцию оскорблений, но воздерживается. Конечно, эти люди невероятно скучны, но они стараются для его блага. А кое-кто из преступников рангом пониже, в подводе, возможно, даже получает какое-то утешение.

Смысл затеи состоит в том, что когда-то церковь Гроба Господня стояла за чертой города — последний храм Божий по пути на Тайберн; здесь узнику представлялся самый распоследний случай покаяться. В сегодняшнем Лондоне они минуют ещё кучу выстроенных Реном церквей, но традиция есть традиция. Англиканскую церковь можно только похвалить за такое упорство.

Обряд, в чём уж он там состоял, недолог, затем служки бегут к арестантам с букетиками и кубками вина. Джек с благодарностью принимает то и другое, лезет в карман за деньгами. Толпа это видит и поднимает одобрительный рёв — как будто прибой накатывает на галечный берег в миле отсюда. Поэтому Джек подзывает звонаря и даёт ему за труды целую гинею, предварительно её надкусив. Шутка вызывает смех даже у солдат. Джек, видя, как удачно получилось, дожидается, пока викарий спустится по ступеням, вручает ему гинею — свою последнюю — с просьбой положить в кружку для бедных и жмёт руку. В итоге викарий чуть не зарабатывает вывих, потому что волокуша резко трогается с места. За это надо благодарить Кетча: тот увидел, что гинеи Шафто — то есть его, Кетча, гинеи — переходят в недостойные руки церковнослужителей! Он гонит караван с такой скоростью, словно их преследуют орды монголов. Только когда опасность далеко позади, а караван набрал приличную скорость, Кетч вновь оборачивается. Его рот полуоткрыт, челюсть с гнилыми зубами отвисла, на лице явственно написано: «Да ты соображаешь, что делаешь? Я мог бы год кормить семью на то, что ты сейчас роздал!» Таким образом, Джека уволакивают от церкви Гроба Господня, не дав ему времени даже задуматься о покаянии, ради которого и делалась остановка. Либо он покаялся сегодня утром в тюремной часовне, либо уже не покается никогда.

Однако, кроме шуток, он думает, что, наверное, покаялся. Что-то и впрямь произошло. Какая-то решётка с грохотом опустилась, отрезав долгую дурную часть его жизни от короткой лучшей. Это как-то связано с тем, что он съел хлебную монету. Есть тут некая сила. Джек думает, что причина в единении со всеми, кто когда-либо принимал эту монету. Божье законное платёжное средство. В итоге сегодня утром Джек чувствует странную общность со всем христианским миром — ощущение для него довольно диковинное. А христианский мир явно отвечает Джеку взаимностью, потому что в полном составе пришёл на него смотреть.

Только сейчас он осознаёт огромность и мощь толпы. До сих пор он смотрел на неё, словно зритель из зала. Теперь всё переменилось. Джек — актёришка, получивший свой час на сцене, публика — весь Лондон. Или, поскольку многие пришли издалека, скажем для простоты: «вся Вселенная». Народ отзывается на малейший его жест, даже на то, чего он вовсе не делал. Смех пробегает по толпе в ответ на шутки, которые Джек якобы отпустил. Меньше чем один человек из ста доподлинно знает, что Джек здесь, поскольку большинство видит только спины (это он помнит, потому как сам когда-то стоял в таких толпах). Людей привела сюда легенда, что Джека Шафто потащат к Тайберну на волокуше; придя и не увидев его, они поддерживают себя надеждой, что он здесь. Джек Кетч, по-прежнему уязвлённый и раздавленный утратой двух гиней, без сомнения, главный зритель; он смотрит на Джеков бенефис из приватной ложи на колёсах.